ВАСИЛИЙ Ш А Х О В
РОСТОПЧИН И ФРАНЦИЯ. Глава 14-я
Граф. Обер-камергер. Главнокомандующий Москвы в 1812 – 1814 годах. Родился в Ливнах на Орловщине 12 марта 1763 года.
…7 ноября 1796 года Ростопчин, встревоженный сообщением о катастрофическом ухудшении здоровья императрицы Екатерины, примчался в Зимний дворец. Он - в числе присутствующих при агонии государыни. Затем – сорок пять стремительных вёрст до Гатчины: утешить, поддержать наследника престола Павла, становящегося теперь самодержцем России. Незамедлительное возвращение в Зимний. Присутствие при разборе и опечатывании важных (оставшихся от покойницы) документов.
Грядущий день он встречает уже в статусе советника нового императора, который соизволил видеть его в числе ближайших, довереннейших . Незамедлительно присвоено ему (теперь адьютанту царя) звание генерал-майора. Пятилетие у трона ознаменовалось высокими постами, отличиями, как то: Министр иностранных дел, Генеральный директор связи, Первый президент коллегии иностранных дел, член Совета, Великий Канцлер, кавалер орденов – Святого Иоанна Иерусалимского, Святого Андрея Первозванного, алмазного ордена Святого Александра Невского.
Его потомство удостоено графского титула. Обер-камергер. Главнокомандующий Москвы в великих, планетарно судьбоносных 1812-1814 годах…
Биография человека могуче-недюжинного, сложного, пассионарного, противоречивого…
…………………………………………………………………………………………….
Мы все граждане, в Европе и в Индии, в Мексике и в Абиссинии; личность каждого тесно связана с отечеством: любим его, ибо любим себя. Пусть Греки, Римляне пленяют воображение: они принадлежат к семейству рода человеческого и нам не чужие по своим добродетелям и слабостям, славе и бедствиям; но имя Русское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое еще сильнее бьется за Пожарского, нежели за Фемистокла или Сципиона. Всемирная История великими воспоминаниями украшает мир для ума, а Российская украшает отечество, где живем и чувствуем. Сколь привлекательны берега Волхова, Днепра, Дона, когда знаем, что в глубокой древности на них происходило! Не только Новгород, Киев, Владимир, но и хижины Ельца, Козельска, Галича делаются любопытными памятниками и немые предметы - красноречивыми. Тени минувших столетий везде рисуют картины перед нами».
…………………………………………………………………………………………………….
…В августе 1812 года Николай Михайлович Карамзин жил в доме главнокомандующего Москвы графа Ф.В. Ростопчина, владельца
имения в Вороново. В июне 1812 года в Остафьево он напишет стихотворные строки: «И Родина наша, и слава зовут: Вставайте
сыны земли Русской! Несметною тучей враги к нам идут! Час пробил, служения час! Борей навевает суровые чувства, Отчизна нуждается в нас!».
В московском пожаре сгорела личная библиотека автора «Истории государства Российского». Карамзин выехал из Москвы за несколько часов до вступления французов. Из писем Н.М. Карамзина: «…Живём в неизвестности, ждем главного сражения… Не знаю, что с нами будет. Мы положили не выезжать из Москвы без крайности; не хочу служить примером робости!..»; «Как ни жаль Москвы, как ни жаль наших мирных жилищ и книг, обращенных в пепел, но слава Богу, что Отечество уцелело и что Наполеон бежит зайцем, пришедши тигром…».
Содержание экскурсии, «карамзинских троп», «карамзинского присутствия» в Большой Москве ещё предстоит осмыслить и методически мотивировать. Бесспорно одно: биография Карамзина, связанная с Большой Москвой, Великой Московией, таит в себе серьёзный культурологический потенциал. Остафьево, Вороново, Подольск, Красная Пахра, Троицкое, Тёплые Станы… «Старца великого тень чую смущенной душой»… Вести разговор об авторе «Писем русского путешественника», «Бедной Лизы», монументальной «Истории государства Российского» - это значит раскрывать его контакты со многими деятелями «карамзинской эпохи» (Жуковский, Державин, Пушкин, Лермонтов, Полонский, Кутузовы, Суворовы, Тургеневы, Ростопчины, Вяземские, Воронцовы, Дашковы). «Французские акценты» при этом весьма уместны и весомы.
У истоков Великой Московии: «Тени минувших
столетий везде рисуют картины перед нами»
«…Все…бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Коломбом. Несколько времени ни о чём ином не говорили…… Повторяю, что «История государства Российского» есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека
А. С. ПУШКИН
Из воспоминаний Александра Сергеевича Пушкина:
«Это было в феврале 1818 года. Первые восемь томов «Русской истории» Карамзина вышли в свет. Я прочел их…с жадностью и со вниманием. Появление сей книги (так и быть надлежало) наделало много шуму и произвело сильное впечатление, 3000 экземпляров разошлись в один месяц (чело никак не ожидал и сам Карамзин) – пример единственный в нашей земле… Несколько времени ни о чём ином не говорили… …толки были во всей силе… У нас никто не в состоянии исследовать огромное создание Карамзина – зато никто не сказал спасибо человеку, уединившемуся в ученый кабинет во время самых лестных успехов и посвятившему целых 12 лет жизни безмолвным и неутомимым трудом. Ноты «Русской истории» (имеются в виду обширные примечания Карамзина к «Истории государства Российского» - В.Ш.) свидетельствуют обширную ученость Карамзина, приобретенную им уже в тех летах, когда для обыкновенных людей круг образованности и познания давно окончен и хлопоты по службе заменяют усилия к просвещению…».
Туристу и экскурсанту, направляющемуся по Карамзинскому маршруту, тоже в чём-то предстоит «открыть», как «Коломбу», свою «Америку»: его ожидают параллели и меридианы того «учёного кабинета», в котором вызревало, формировалось, совершенствовалось, оттачивалось духовно-нравственное и судьбоносно-культурологическое совершенство карамзинской «Русской истории».
Хрестоматийно-известны страницы ОСТАФЬЕВСКОГО потенциала, креативно-творческого дерзания русского исторического гения.
Но необходимо также пролить дополнительный свет на ВАЛУЕВСКОЕ библиотечное «сидение» летописца-пассионария. Нужно «расшифровать», прокомментировать свидетельства о том, что последние тома «Истории государства Российского» писались (в том числе) в «валуевском гроте». Несправедливо умалчивать роль Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, предоставившего в распоряжение своего друга, сотоварища, сопутника десятки уникальных архивных, летописных, рукописных документов.
…Прогулки по берегам Сосенки и Ликовы. Беседы в «исторических» гротах валуевского дворцового парка… Обсуждение новонайденных летописных источников… По просьбе хозяина, Николай Михайлович читает свою «Историю…»… - «Личность каждого тесно связана с отечеством: мы любим его, ибо любим себя… …имя русское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое ещё сильнее бьется за Пожарского, нежели за
Фемистокла и Сципиона. Всемирная история великими воспоминаниями украшает мир для ума, а российская украшает отечество, где живём и чувствуем. Сколь привлекательны берега Волхова, Днепра, Дона, когда знаем, что в губокой древности на них происходило! Не только Новгород, Киев, Владимир, но и хижины Ельца, Козельска, Галича делаются любопытными памятниками и немые предметы – красноречивыми. Тени минувших столетий везде рисуют картины перед нами».
НИКОЛАЙ КАРАМЗИН И ФЁДОР РОСТОПЧИН
Новые архивные и библиографические разыскания проливают свет на плодотворные творческие контакты Н.М. Карамзина и Фёдора Васильевича Ростопчина, предоставившего Карамзину свою богатейшую библиотеку в Москве и ВОРОНОВЕ. Достаточно напомнить, что автор «Истории государства Российского» в эпоху наполеоновского нашествия проживал в гостеприимном ростопчинском (городском и подмосковном) доме.
Прямой потомок Чингис - хана. Фамильная сага Ростопчиных.
Кристиан Катино (праправнук всемирно знаменитой сказочницы де Сегюр-Ростопчиной) обратился к «семейным сагам».
Неближний путь от Москвы до Воронова. Снежные заносы. Оледенелые буреломы. Коварные овраги. Сумрачный шум предвечернего бора. Угасает короткий зимний день. Ещё несколько вёрст - и путников ждёт желанный уют родного имения… Но – что это?.. Зловеще-протяжное: «У – У – У – У - У – У –У». – «Волки… Волки!.. Волки!!!» - испуганно озвучивает леденящую сердце догадку кучер.
Страшное нечто – оскаленное, злобное, воющее, рычащее, алчущее – кишело по обе стороны дороги. Если бы не сарай, на счастье оказавшийся на пути… Сами спешно укрылись там. Ввели в сарай лошадей. Забаррикадировали ворота. Всю ночь звериная стая рыскала вокруг. С наступлением рассвета волки продолжали остервенело алкать добычи.
Было принято решение: рискнуть (может даже пожертвовать) двумя лошадьми. Отобрали самых резвых. Кони, чувствуя смертельную опасность, упрямились. Удары кнута вытолкнули их за ворота. К ним ринулись оголодавшие хищники…
Фёдор Васильевич, увидев взмыленных коней, примчавшихся ко дворцу, конечно же, озаботился спешным спасением московских гостей. Приблизившиеся к атакованному зверюгами сараю увидели многочисленную волчью стаю. Во главе оскалившегося четвероножья злобно рычал старый вожак. Ростопчин спешился, но неожиданно приказал слугам не следовать за ним. Дальнейшие его действия напоминают сюжетику фантастического романа.
Ростопчин медленно приблизился к стае. Безбоязненно шагнул к вожаку, завораживающе глядя ему в глаза. Насторожившийся вожак нервно напружинился, готовый к смертоносному прыжку. В озлобленно-заледенелой тишине вдруг прозвучало напевно-отчетливое заклинание: «BORTA CINO et QO AI MARAL».
Гнетуще-промозглая тишина… Встрепенувшийся, поднявшийся в полный рост вожак жалобно-растерянно простонал. Присмиревшая стая, чутко-угодливо уловив столь решительную перемену в поведении вожака, стремительно умчалась вслед за ним…
Кристиан Катино, воспроизведя «семейную сагу», волшебно-былевое сказание, считает необходимым следующим образом прокомментировать всё это: «BORTA CINO et QO AI MARAL»- эти странные слова, их магическое звучание меня очаровывало, я слышал их во сне! Только намного позже, увлекшись монгольским эпосом, я понял смысл этих слов и их символическую власть над волками!!! Легенды, сказки, сказочный дворец, обширные земли и заповедные леса – вот та обстановка, в которой СОФИЯ провела свое детство и юность, да ещё рядом с отцом, которого она боготворила, любовь и преданность перед которым передала своим потомкам».
Жанр сочинения Кристиана Катино – «история семьи в виде волшебной сказки, где сны становятся реальностью, а реальность похожа на сон». Автор интригует читателя: «…чтобы понять поступки, жизнь, судьбы РОСТОПЧИНЫХ и те таинственные слова, что произнёс мой предок, прогоняя волков, нужно вернуться к истокам, издавна известным и переданным потомкам, согласно традициям этой семьи». И далее: «РОСТОПЧИНЫ, проживающие в КРЫМУ, имеют чудесное родословное древо, так как история и устная традиция утверждают, что корни этого древа восходят к великому монгольскому правителю CINGGIS QAHAN, то есть ЧИНГИС-ХАНУ».
Кристиан Като обращается к «сокровенному сказанию монголов» о ГОЛУБОМ ВОЛКЕ и ОГНЕННОЙ ЛАНИ. Сказочно-метафорические изыскания французского автора приводят его к выводу о чудесных корнях генеалогического древа Ростопчиных («Маленькая капля монгольской крови будет диктовать поступки членам семьи… ЧИНГИС-ХАН, предок РОСТОПЧИНЫХ, - наш предок, а, следовательно, согласно монгольским хроникам Х111-ого века, сын в 23 поколении ГОЛУБОГО ВОЛКА и ОГНЕННОЙ ЛАНИ». Начиная с ХУ-ого столетия, монгольское царство ослабевало; потомки ВЕЛИКОГО ХАНА (среди них РОСТОПШИ БОРДЖИНЫ – Ростопчины) обосновались в Крыму. В начале шестнадцатого века БОРИС ДАВИДОВ РОСТОПЧИН уезжает из Крыма; он принял православие, присягнул ВАСИЛИЮ ТРЕТЬЕМУ, Великому князю Московскому. Ростопчины занимали высокие армейские посты; на службе государевой ценились и отличались за усердие, безупречность, преданность.
«Профессор хлебопашества» из Воронова.
«Честь в душе, ум в голове, дух в сердце, а прочее
найдёшь у себя в доме…»
«…жарюсь в полях и в лесах, веду жизнь здоровую
и в один час бываю цыганом, старостою и лешим…»
Ф. В. Ростопчин.
…Фёдор Васильевич был сегодня в приподнято-благодушном настроении: порадовали виды на добрый урожай озимой ржи; не подкачали овёс, чечевица и клевер – будет чем полакомить породистых коней; над гречишными и просяными полями чаровали сельский люд своей извечной песней высокополётные жаворонки.
Особое же его умиление вызвал самосев дубков на опушках дубрав; несколько десятков будущих лесных великанов пока ещё скромно укоренялись в тени лещины, осинника и березняка. Пройдут десятилетия, и коренастые богатыри устремят к облакам могучие ветви…
Граф Ростопчин сам был отнюдь не чужд пристрастия к литературному авторству, версификации. В своём имении собрал он довольно обширную библиотеку. Любил на досуге, нечастом отдохновении полистать классические фолианты или современные альманахи. Вот и на этот раз вчитывался, вслушивался он в философические пятистишия:
«Блажен! Кто, удалясь от дел, Подобно смертным первородным, Орет отеческий удел Не откупным трудом, свободным, На собственных своих волах. Кого ужасный глас, от сна На брань, трубы не возбуждает, Морская не страшит волна, В суд ябеда не призывает; И господам не бьет челом, Но садит он в саду своем Кусты и овощи цветущи; Иль диких древ, кривым ножом Обрезав пни, и плод дающи Черенья прививает к ним. Иль зрит вдали ходящий скот, Рычащий в вьющихся долинах; Иль перечищенную льет И прячет патоку в кувшинах, Или стрижет своих овец».
Державинские строфы… С Гаврилой Романовичем общался он не единожды…Бывший статс-секретарь при императрице Екатерине Второй, сенатор и коммерц-коллегии президент, затем (при императоре Павле) член верховного совета и государственный казначей… Министр юстиции, действительный тайный советник и разных орденов кавалер… Гаврила Романович губернаторствовал… И конечно же, стихи писал отменные…- «Но осень как главу в полях, Гордясь, с плодами возвышает, - Как рад, что рвет их на ветвях, Привитых им, - и посвящает Дар Богу, пурпура красней На бреге ли в траве густой, Под дуб ли древний он ложится, - В лесу гам птиц, с скалы крутой Журча к нему ручей стремится, И всё наводит сладкий сон».
Державинская «Похвала сельской жизни»… - «Когда ж гремящий в тучах Бог Покроет землю всю снегами, Зверей он ищет след и лог; Там зайца гонит, травит псами, Здесь ловит волка в тенета. Иль тонкие в гумнах силки На куропаток расставляет, На рябчиков в кустах пружки, - О, коль приятну получает Награду за свои труды! Но будет ли любовь при этом Со прелестьми ее забыта, Когда прекрасная лицом Хозяйка мила, домовита, Печется о его детях? Как ею, русских честных жен По древнему обыкновенью, Весь быт хозяйский снаряжен: Дом тепл, чист, светл, и к возвращенью С охоты мужа стол накрыт».
За каждой строфой – восторгающее любителя изящной словесности мастерство стихотворца – бытописателя сельской жизни. Пластически осязаемые образы. Чарующе привлекательные подробности деревенского бытия, земледельческого лада, основательности…
Возвращающегося с охоты хозяина ждёт столь желанное отдохновение… - «Бутылка доброго вина, Впрок пива русского варена, С гренками коновка полна, Из коей клубом лезет пена, И се уже обед готов. Горшок горячих, добрых щей, Копченый окорок под дымом; Обсаженный семьей моей, Средь коей сам я господином, И тут-то вкусен мне обед! А как жаркой еще баран Младой, к Петрову дню блюденный, Капусты сочныя кочан, Пирог, груздями начиненный, И несколько молочных блюд»…
Автобиографический герой-повествователь между тем не лишен чувства юмора, иронии, даже саркастического, когда возникает тема «чужестраннего» («Тогда-то устрицы, го-гу, Всех мушалей заморских грузы, Лягушки, фрикасе, рагу, Чем окормляют нас французы, И уж ничто не вкусно мне. Меж тем приятно из окна Зреть карду с тучными волами; Кобыл, коров, овец полна, Двор резвыми кишит рабами – Как весел таковой обед!»).
* * *
Алексей Кондратенко в эссе «Профессор хлебопашества» собрал и проанализировал примечательные факты и события из жизни Фёдора Ростопчина. Художник-документалист обращает внимание читателей на существенные историко-философские аспекты ростопчинской мемуаристики; он как бы заново «открывает» для нас весомые и не потерявшие своей злободневности мысли человека компетентного, любознательного, ориентированного на культурологическое просветительство. Ростопчин вспоминает… Ростопчин полемизирует… Ростопчин отстаивает свою позицию, связанную с историческими перспективами земледельческой России в контексте европейского опыта:
«…Был во всей немецкой земле, во всей Швейцарии, видел часть Франции, всю Италию… и повсюду видел многие тысячи людей в том бедном и бедственном состоянии, о каковом и последний у нас из нации просящий милостыню не может себе сделать: ибо они у нас не только принадлежат к какому-нибудь селению, но имеют в оном или дом, или землю, которую называют, по праву и сущности, своею; а те, конечно, пользуются и свободою, и правом приобретать собственность, но никогда ничего приобретать не могут и, кроме рук и ног, ничего не имеют, ниже куда голову преклонить от дождя и зноя. Входил в подобное размышление и наблюдение народонаселения и промышленности, видел и сличал все с отечеством моим, которое никогда не выходило у меня из мыслей, и когда что находил желательного, чтобы ввесть у нас, то большей части видел тому препятствием недостаточное население: долго еще в России не может достигнуть до той степени, в какой оно в других странах».
Автор эссе «Профессор хлебопашества» раскрывает суть экономических воззрений Фёдора Ростопчина ; при этом материальное, экономическое «переплетено» с нравственно-этическим, моральным, духовным («Деньги нужны честному человеку для приятной жизни, а бесчестному для сохранения жизни»).
Один из «штрихов» к портрету Фёдора Ростопчина: В Вороново прибыл казначей казенной палаты, Случилась беда: потеряны причитающиеся графу 3900 рублей за поставленное в казну вино.. Фёдор Васильевич знал чиновника как добропорядочного человека, знал и о его бедности. В письме к другу Фёдор Васильевич лишь обмолвится: «Ты легко догадаться можешь, что я тут сделал…».
Фёдор Васильевич развернул кипучую деятельность, сочетавшую в себе животноводство, полеводство, садоводство, лесоразведение, пчеловодство, агрономию.
Почти ежедневно случалось новое приобретение. Из Англии выписали овец; с севера России – коров и быков; доставлены были чистокровные скакуны из Аравии, кони из Царьграда и Мекки. Коннозавод в Воронове - предмет особого внимания хозяина- практика и экспериментатора.
Из записных констатаций: «Приведен ко мне жеребец столь хороших статей… для моего завода…».
У его приятеля как-то занемогла отличная лошадь; тут же было направлено письмо с бескорыстным предложением приютить бедное животное в своем имении; чтобы дать лошади дожить остаток дней «в хорошей конюшне в покое и холе».
Из записок-констатаций: «Весь день почти на поле…»; «У меня в поле, на дворе и в доме дел множество, и как человек живет в суетах, то я отдаю сей долг природе»…
Он прослеживает развитие посевов новоприобретенных сирийской пшеницы, американского овса. Он «колдует» над удобрением для полей: использует ил со дна прудов, известку, навоз, медный купорос (как в Голландии). Он совершенствует конструкцию молотилки, намеревается модернизировать соху. Он открывает табачную фабрику.
Важный момент - открытие собственной образцовой сельскохозяйственной школы. В ней преподавали шведы Гумми и Паттерсон; практиковалось восьмимесячное образование (занятия посещались также крепостными крестьянами соседей-помещиков).
Из ростопчинских записок:
«То, что содержалось в других землях веками и от нужды, мы хотим посреди изобилия у себя завести в год. Единственно по склонностям к новостям и в подражание к чужестранным, по множеству перемен в одежде, в строении, в воспитании, даже и в образе мыслей. Теперь проявилась скоропостижно мода на англинское земледелие, и англинский фермер столько же начинает быть нужен многим русским дворянам, как французский эмигрант, итальянские в домах окна и скаковые лошади в запряжку. Хотя я русский сердцем и душою и предпочитаю отечество всем землям без изъятия, не из числа, однако ж, тех, которые от упрямства , предрассудков и самолюбия пренебрегают вообще все иностранное и доказательства отражают словами: пустое, вздор, не годится. Мое намерение состоит в том, чтобы тем, кои прославляют англинское земледелие, выставляя лишь часть оного, доказать, что сколь англинское обрабатывание земли может быть выгодно в окрестностях больших городов, столь бесполезно или, лучше сказать, невозможно всеместно для России в теперешнем ее положении».
Процитируем фрагмент одной из его работ, основанных на личном опыте, личных наблюдениях и обобщениях: «Теперь очень занят я устройством русской простой сохи. Фермер мой английский со всем причтом и инструментом на сих днях должен приехать, но я уж очень богат всеми орудиями для хлебопашества и нашел опытом, что соха имеет больше выгод, чем думают, для пахотных и мягких вообще земель; неудобство ее то, что она делает уже плуга борозду и лежит на руках у пахаря, от воли коего не совсем зависит пущать ее глубже в землю и пахать, а я делаю сошники шире обыкновенных и к россохе, к коей они утверждаются сзади, приделываю колесо, кое, подымаясь и опускаясь по воле, соразмерно и пахать будет глубже или мельче. Если удастся, то выгода та, что две такие сохи вспашут в день десятину точно так, как и два плуга; но надобно два работника и две лишь лошади вместо четырех мужиков, из коих два идут за плугами, а два ведут лошадей, коих надобно по две в плуг, да еще и сильных. Плуг же весьма полезен для нераспашных земель, кои он может подымать с весны и до заморозков, а соха едва до половины мая; плуг имеет слишком много трения от широкой поверхности отрезов и сошников, тяжел для лошадей и валит на одну лишь сторону».
Ростопчин был неизменным противником слепого копирования английских и немецких образцов; по его глубокому убеждению, надлежало разумно учитывать российские реалии, климатические, почвенные, демографические особенности и обстоятельства. Вместе с тем, он находил место и полезным нововведениям, которые нужно было тщательно и рачительно мотивировать и осуществлять («По-моему, вместо того, чтоб только стращать других за счет нововведений, лучше было бы предостеречь их, чтоб они не прежде приступали к этим нововведениям, как испытав наперед собственные силы и распознав свои местные условия»).
(продолжение следует)
