Неуверенный в себе, остро переживающий свою заурядность, при этом – представитель славного и древнего рода – вот краткая характеристика человека, о котором пойдет речь. Сатирик Николай Щедрин. Кто он? Юридически – душевладелец-крепостник. Фактически – душегубец-революционер. Сын времени и места.
Если вы попадете в Талдом, не поленитесь отыскать одну весьма примечательную стенку с мозаичным портретом бородатого и мрачного человека, лицо которого ничего не скажет вам о жизнелюбии. Наоборот, суровое, оно поведает о том, что жизнь – штука, не заслуживающая доброго слова, любить ее не за что. Человек такого физиогномического склада часто непереносим окружающими, обыкновенно – людьми нормальных потребностей, знающими о жизни тайну, словами не выразимую. Сейчас об этой энигме бытия говорят просто: «Жизнь – боль» и «Справедливости нет». Говорят – и идут по непрямой дорожке собственной судьбы дальше, уверенные в том, что даже самый нелегкий людской век следует прожить цельно. Ну, и по возможности, достойно.
При этом, что считать достоинством – часто вопрос: то ли это «в рыданиях и метаниях», то ли «в битве и празднике». Сомневающееся, но несомненное бездействие против активной и столь же несомненной бездумности – тот еще выбор. Определившись в нем, остаешься навечно в некоем кругу своих почитателей – единомышленников: пациентов того же отделения, в котором врачуется твоя душа. Касается это всех. Мы вольны рисовать свои круги на холсте Истории – вот только грунтуем этот холст не мы, палитра приготовлена не нами, а кисти забыты прежними мастерами. Далеко не каждый из нас возьмется смешивать краски, орудовать мастихином – и еще более редкий постарается продать результат своих трудов. А уж в «продать» не сомневайтесь – любой художник зависит от заказчика. Пусть даже мастер и владеет родовым имением, в ассигнациях не стеснен – тогда ему не хватает признания. Любви. Но именно что «любви своих», а не «всяких».
Нам часто невдомек, что Николай Щедрин и Михаил Евграфович Салтыков – это не одна персона, известная нам по собирательно-условному наименованию «Салтыков-Щедрин», а две разных личности одного разбитого человека. В школе нам лишь вскользь упоминали о некой «Салтычихе», которая была родственницей писателя и той еще «паучихой», но вот что был сам беллетрист – от нас не то чтобы скрывали, но как-то не афишировали. Предполагая, видимо, что творчество само о себе скажет.
Ан нет! Без знания «кондиций» произрастания сего таланта, невозможно масштаб «онаго таланта» определить.
Короче, речь о простом. Вот помещик Салтыков и его alter ego – сатирик Щедрин. Как превратился первый во второго? Откуда душевный надлом?
Да уж, богатые начали плакать отнюдь не в телесериалах ХХ века…
Впрочем… начнем с истории. Сначала своей, читательской.
Что мы знаем из наследия литератора Щедрина? Его «Сказки». Более того: ровно одну. Про то, как один мужик двух никчемных генералов прокормил.
«Развитой интеллект» добавит к этому еще город Глупов, вспомнит про «чижика съел», отметит Иудушку Головлева. Но все равно: все творчество Щедрина – раскраска выдумки про мужика и генералов, придания этой карикатуре большего правдоподобия, сходства с реалистическим портретом. То, что при этом не схема вырастает из жизненных реалий, а сама жизнь обедняется до схемы – притом, схемы, заранее заданной, чисто спекулятивной – не трогает никого из «прогрессивно настроенных» читателей – а именно они были, есть и будут основными потребителями опусов Щедрина. Вообще, главное заблуждение либерала, прогрессиста, сторонника «всего светлого и чистого» состоит в том, что он свои фантазии ставит выше реальности.
Перед нами не стоит задача литературоведческая – мы не будем оценивать эстетическую составляющую творчества Щедрина, мы вообще о его опусах скажем лишь то, что уже сказали, и что является не столько фактом истории и теории русской словесности, сколько фактом массового сознания, фактом восприятия писателя народом. Не побоимся при этом сказать, что народ Щедрина не читал тогда, не читает теперь, более того – не будет читать никогда: проза Щедрина мертвит. Его вынесло на поверхность Истории время, которое он тоже, признаем это, создавал.
Он мог бы быть прекрасным чиновником, но почему-то не стал. Из неспособности? Из тонкого расчета? Его проблемы и душевные метания – что это: абсолютная необходимость для писателя либеральных взглядов? Или напротив: достаточность того, чтобы стать любимцем либеральной публики?
Важный случай: чем заработать деньги и место в Истории? Не можешь созиданием – сгодится разрушение, но времена одиночек прошли и в деле сожжения храмов. В общем, если не хватает созидательных способностей, то сами неспособности становятся в умелых руках крепкими навыками, а значит эту немощность можно и стоит монетизировать.
Михаил Евграфович Салтыков принадлежал к потомкам славного боярского рода, позже – разветвленного клана титулованных и нетитулованных дворян. В этой огромной семье было все, чем славился высший класс, эта семья исправно давала urbi et orbi всех «оптиматов» в их кровавом многообразии: от Царицы до аналога Елизаветы Батори, безумной маньячки, женской ипостаси Жиля де Рэ, маршала Франции, аристократа.
Итак, русский помещик, владелец имения в селе Спас-Угол, к которому от Талдома сегодня исправно ходит рейсовый автобус, принадлежал к древнему и славному дворянскому роду Салтыковых, но к его нетитулованной ветви. Трудно сказать, стало ли это причиной комплексов, о которых мы можем лишь догадываться, или же, как было сказано выше, комплексы развились вследствие понимания своей заурядности, но факт остается фактом: русское самодержавие упорно двигало будущего Щедрина от одного приличного «места» к другому.
Началось все в Царскосельском лицее, где Миша Салтыков пытался стать «локальным Пушкиным». Не вышло – и сам будущий Щедрин понимал: от недостатка таланта. Озлобленный на природу – не иначе! – юный пиит решил взять тем, чем берут все неудачники, «пасынки богов»: ненавистью. Вызывающее поведение, неблагонадежность с точки зрения общепринятых норм – все же лучшая причина объяснения неуспехов, чем отсутствие дарований. Окончившему «по поведению» лицей всего лишь «по второму разряду», Мише пришлось довольствоваться чином Х класса, но «генералы», которых он вскоре будет высмеивать, его не бросили. Уже в августе 1844 года, сразу по окончании лицея, Салтыков-Щедрин был зачислен на службу в канцелярию военного министра, но только через два года получил там первое штатное место — помощника секретаря. Литература занимала его гораздо больше, чем служба: он не только много читал, увлекаясь в особенности Жорж Санд и французскими социалистами, но и немало писал, продавая свой скудный талант «просвещенной публике».
Что пользовалось спросом?
Революция. Народолюбие.
Трудно сказать, испытывал ли стыд перед народом Михаил Евграфович за пресловутую «Салтычиху», но «народобесие» захватило его вполне. Вряд ли можно достоверно оценить, искренне писатель обожествлял народ, или это обожание было, как сказали бы сейчас, «маркетинговым ходом». Однако «сотворение из народа кумира», пожалуй, пострашнее «невидимой руки рынка» будет. Уже в год отмены крепостного права – царской отмены, между прочим! – возникла «Земля и воля», недовольная государевой реформой. А вскоре возник и терроризм.
Писатель Щедрин искал сочувствия «бомбистов» – и нашел его. До сих пор, как только нужно пнуть русский народ в лице его лучших представителей – оптиматов Европы, между прочим, – цитируют Щедрина. Цитаты могут быть любыми, но в основе всегда – два генерала и мужик. Причем сейчас и «мужик» низводится до уровня неразличимости с «генералами», т.е. «все трое – оба хороши». Такой насмешки, пожалуй, Михаил Евграфович не ожидал, но заслужил вполне.
Плоть от плоти своего класса, он был холим и лелеем своим «сословным гением места»: Салтыкова перемещали с одной непыльной должности на другую. Например. В наказание за вольнодумие уже в 1848 году писатель был сослан в Вятку и определен канцелярским чиновником при Вятском губернском правлении. А уже через четыре месяца он был назначен старшим чиновником особых поручений при вятском губернаторе, затем два раза занимал должность правителя губернаторской канцелярии, а с августа 1850 был советником губернского правления. Каждое слово – приговор писателю-аристократу, не владеющему основным навыком оптимата: руководить, править, управлять. Нет, книги Щедрина – не вина его, они – его беда.
Против «гения места» – «сословного демона» выступил «гений времени» и одолел первого. Неохотно, с более чем полувековым опозданием Россия закономерно подходила к общеевропейскому историческому рубежу – промежуточному финишу истории Старого континента: завершению феодального проекта и строительству Еtat-nation – национального государства. И тут уж «народолюбие» нельзя рассматривать как частное умопомешательство отдельного «дикого помещика».
Салтыкову, как и многим до него, вдруг показалось, что «боль жизни» уйдет, если ее обустройством займется «мужик». Салтыков верно заметил, что «мужик» есть движитель исторического процесса – ровно об этом сатира о двух генералах. Не заметил Щедрин другого: что «генералы» суть двигатель.
Не «оставил за кадром» – именно что «не заметил»!
От того ли это произошло, что сам Салтыков не смог быть крутым управленцем, утверждать нельзя. Да и не грех это – не быть лидером: действовать дано не каждому. Но думать-то обязан всякий!
Нет, Николая Щедрина – «второе я» помещика Михаила Салтыкова – упрекнуть в злокозненности нельзя. Судя по всему, он был искренним в своих заблуждениях, он хорошо чувствовал конъюнктуру, ему было присуще аристократическое – родовое! – стремление быть первым. Он просто хотел оказаться раньше преследователей в той гавани, куда устремлялся «русский корабль».
Знаете, он преуспел в этом. На многие годы Николай Щедрин стал одним из самых уважаемых писателей школьной программы потомков победивших бомбометателей. Салтыков не убивал губернаторов, он придумал Щедрина, а Щедрин «оседлал тигра», как выразился много позже о подобных ситуациях другой аристократ – барон Юлиус Эвола. Литературный псевдоним «талдомского помещика» не только «обуздал волну» – он сам эту волну создавал. На гребне этой волны потомственный душевладелец Михаил Евграфович Салтыков ворвался в будущее и остался владельцем душ в «социальном» государстве идейного крепостничества на многие годы позже отмены крепостного права.
А не это ли смысл жизни любого оптимата – захват, экспансия, первенство?
Душегубство здесь – так, инструмент. Иногда любимый. Но цель – владение ресурсом, особенно если это важнейший ресурс – людские эмоции.
На фото: тот самый Талдом, тот самый Щедрин…
