Я не против проверяющих Контроль нужен. Нужна объективная информированность о состоянии дел. Очень нужен свежий взгляд, мнение со стороны, сравнение.
Но недопустимо, когда контроль осуществляется лицами, которые не понимают существа дела, не знают обстановки, условий, людей, и поэтому просто порют глупости. На флоте часто получалось, что лучше выбросить лопату: тогда будет одно замечание, что ее нет. А если не выбросить, то замечаний по ней будет сотня.
Конечно, проверяющие бывают разные.
До сих пор я, со странной смесью ужаса и благоговения, вспоминаю пехотных полковников из Инспекции Министерства Обороны, под проверку которой, в качестве врио (временно исполняющего обязанности) помощника командира атомной подводной лодки, подсунул меня, свежеиспеченного капитан-лейтенанта, мой хитрюга командир. Подсунул, назначив меня этим врио за день до начала проверки.
Этот мой командир был не просто самым лихим из всех моих командиров лодок, а каким-то маньяком, стремившимся своими неожиданными вводными сделать нас заиками.
После изнурительной двухнедельной отработки возвращаемся из западной части Мотовского залива. Полярная светлая ночь, подходим к острову Кувшин. Командир и я стоим на мостике нашей лодки. Командир меня спрашивает.
– А ты смог бы пройти Западным проходом?
– Смог бы, – лениво отвечаю я, зная, что командир посмотрел недавно Лаврова в фильме «Командир корабля». Досадую про себя на командира, что он пристает со всякими глупостями. Я, вообще-то, имел в виду, что если дать мне подготовиться пару часиков, то я смог бы провести лодку этим проходом. Наверняка. Западный проход считался несудоходным, но пройти, в принципе, там можно было.
И вдруг слышу.
– Право на борт! Штурман! Курс на Западный проход?
Не кричать же мне, хоть и очень хочется: «Не смог бы! Не смог бы!»
Бегом к пеленгатору.
Прошли, конечно, раз я теперь пишу про это. Но пару недель я потом просыпался в холодном поту. Мне снился тот ужас, в котором я побывал, пока не нашел решение на проход: прижаться поближе к Кувшину.
Или вот еще. Наша подводная лодка идет с приличной скоростью и на приличной глубине над бездной – посредине Атлантического океана. Пообедали. Все моряки стараются после обеда немного поспать – вдруг ночью нападет враг, а они готовы – и наевшиеся, и выспавшиеся.
Но мы, в центральном отсеке лодки, на вахте, и нам спать нельзя. С другой стороны, ничто не обязывает нас и суетиться после обеда. Кроме исключительных случаев, на это время не назначают работ, занятий, тренировок. Поэтому в центральном нет даже обычного трепа. Тишина. Сплошная. Звук работающих механизмов и шелест воды за бортом – не в счет. К этому привыкли и не слышат.
Командир снимается со своего «насеста» на перископной площадке, проходит ко мне в рубку, бросает взгляд на «зайчик», отмечающий наше место на карте прокладочного стола. Потом подходит и наклоняется к боцману, сидящему на рулях, что-то говорит ему и возвращается на свой любимый «насест». Все в отсеке подозрительно пронаблюдали за маневрами командира и снова успокоились.
Через десять минут лодка начинает резко заваливаться на нос. Проходит доклад боцмана:
– Заклинка горизонтальных рулей: 25 градусов на погружение!
И беспрерывные доклады со всех постов об увеличивающемся дифференте и увеличивающейся глубине погружения лодки.
Все в отсеке, хватаясь за что попало, пытаются удержаться вертикально, все укоризненно, как минимум, смотрят на командира: «Ну гад, так вот для чего он подходил к боцману!» Все ждут команд – раз командир в отсеке, то он и должен командовать.
А командир молчит и смотрит куда-то в сторону.
Вахтенный офицер в самый последний момент решает командовать сам. Не погибать же!
– Обе турбины! Реверс! Пузырь в нос! Перейти на аварийное управление рулями!
Не на предельных, а на запредельных глубине и дифференте, лодка останавливается, затем, немного подумав, начинает всплывать и выравниваться. Мне кажется, что лодка всплыла только потому, что услышала мои невысказанные вслух уговоры: «Ну, давай. Всплывай, голубушка». Командир молчит, даже не оценивает действия экипажа. Лодка возвращается в исходное и идет дальше.
Но ни у кого из нас уже нет желания подремать – все лихорадочно пытаются вспомнить: все ли дела завершили в этой жизни? А вахтенный офицер уже не две недели, а даже и на пенсии будет клацать зубами во сне и просыпаться с криком.
***
Вот и здесь, с инспекцией. Ну, хоть бы у меня была неделя на подготовку к ней. А так, что я мог сделать за ночь? Провести приборку и обновить бирки на шнурках? Вопросы кормежки, одежки, помывки и стирки уже было не поправить.
Но я представился инспекции, как полноценный помощник, всем своим видом показывая, что мне, якобы, до чертиков надоело тянуть эту лямку. Думал, раз полковники пехотные, то ничего не смыслят в морской службе. Не понимал элементарное: что на море, что в кавалерии – везде бойцы должны нормально питаться, одеваться, мыться и т. п.
Как же эти полковники меня, такого самоуверенного, высекли и устыдили! И как научили!
Сначала они проверили документацию, полноту и хранение запасов, организацию вещевого снабжения, питания, бытовые условия и прочее. Все по делу, без малейшего намека на придирки. Но замечаний была масса. Трое суток я ходил по лодке за полковниками, красный от стыда до самых пяток, записывая замечания и стараясь тут же их устранить.
Потом мне приказали построить экипаж по форме 6. Это полная зимняя экипировка, уши у шапок-ушанок опущены и подвязаны. Осмотрели, выдали мне очередные замечания, отпустили половину экипажа. Оставшуюся половину осмотрели без шинелей и шапок, снова выдали замечания, снова ополовинили.
Когда дошли до осмотра личного состава без ботинок, и я увидел, в каких носках ходят мои матросы – меня замутило. Когда очередная половина матросов сняла носки, я почти отключился. Когда осматривали последнюю «половину», состоящую из трех матросов, полностью голых, я уже был, практически, без сознания.
А полковники мне выговаривали, дословно: «Матросы – это же твои дети. И как же можно так о них не заботиться?!» И тыкали меня носом в матросские промежности.
Потом очнулся и осознал, что сижу за столом в кают-компании, полковники отпаивают меня чайком и говорят: «Ничего, потянешь. У других еще хуже. Мы никогда и никому не выставляли положительную оценку с первого раза, а тебе ставим твердую тройку». Каково это было слышать объемнику, уверовавшему, что он все знает, все умеет и все делает на сверхотлично?
Тогда этот командир, увидев, что я вроде бы остался после полковников в живых, сразу же назначил меня врио старпома, а себя, конечно, назначил в мои проверяющие.
Нет, у нас был старпом, был и помощник командира. Но ни один старпом не выдерживал у нашего командира больше года. Потом их выносили вперед ногами. Последний старпом пробыл у нас старпомом 8 месяцев, после чего у него вырезали почку. Ходили слухи, что старпом дал взятку врачам, чтобы ему вырезали что-нибудь. Я в это не верил, но призадумался, когда увидел, каким помолодевшим, поправившимся и веселым пришел комиссовываться старпом после госпиталя. Еще бы, так легко отделался.
Ну а помощник, узнав, что его собираются повысить в старпомы, просто сбежал с лодки. И ведь жив до сих пор. Сегодня он стал крупным, килограмм под сто, бизнесменом.
***
Должность старшего помощника командира корабля, бесспорно, самая тяжелая на флоте. Старпом организует на корабле всё и всех и отвечает за всё.
Беда в том, что кроме обычной организации боевой подготовки и службы, на старпома сваливается отражение указаний многочисленных отделов и управлений самых разных уровней: флотских, армейских, научно-исследовательских, правительственных и прочих вышестоящих организаций.
Как только где-нибудь случается что-то ужасное, сверху на старпома сразу же сыплются указания с перечнями мероприятий, которые старпом должен выполнить, чтобы случившееся не повторилось впредь.
Я пытался найти начало этой традиции, но не нашел – потерялось в глубине веков. Зато нашел массу необычных указаний.
Например. Когда С. М. Буденный, бегая в атаки на немецко-фашистских захватчиков в первых рядах вместе с бойцами, был ранен в ногу под Ростовом, второй раз за ту войну, И. В. Сталин, от третьего раза подальше, направил Семена Михайловича во главе группы наших войск в Иран. Англичане заняли южную часть Ирана, а мы – северную. Шахиня Реза Пехлеви, естественно, устроила по этому случаю бал для наших офицеров и на первый вальс пригласила Семена Михайловича. А Семен Михайлович вальс танцевать не умел и отказал шахине. И хоть он оправдывался ранением, шахиня разгневалась, а офицеры иранской армии, которые были на балу, разозлились. Наши войска чуть было не выбросили из Ирана.
И вот, в разгар тяжелейшей войны, в войска поступило указание: офицерам учиться танцевать.
***
Я подсчитал, что для того чтобы старпому выполнить все указания, ему необходима тысяча рабочих часов в день.
Выполнить все было нельзя, но можно было сделать самые главные отметки о выполнении. Это не было таким уж очковтирательством, это давало возможность экипажу выполнить всё на самом деле, но не опасаться бюрократических придирок проверяющих. Этим я, в основном, и занимался, когда служил старпомом.
Все было бы нормально и тогда, когда я в первый раз занял эту должность. Но мне досаждал командир, ничего не делавший, а только ходивший за мной ворчливым хвостиком. Ясно, что я, как бы ни старался, мог выполнить только 1% назначенной мне кем-то работы и у командира хватало возможностей ткнуть меня носом во что-то мною не выполненное.
Вот, например, как-то стоим мы в базе. Идет большая субботняя приборка, а я, по моему плану выполнения указаний, занимаюсь записями о проведении учений с аварийными командами. При расследовании одной из аварий выяснилось, что она имела тяжелый характер из-за плохой подготовки аварийной партии. И пришло указание: старпомам ежедневно проводить дополнительные двухчасовые учения с каждой аварийной партией. У нас десять отсеков, в каждом – по отсечной аварийной партии, и есть еще две корабельных аварийных партии. В итоге, согласно этой инструкции, я сутки напролет только и должен делать, что проводить дополнительные учения. Все, что я могу – это делать липовые записи об их проведении. На деле же такие учения я проводил ежемесячно. Ежедневно аварийными партиями занимались командир БЧ-5, командир дивизиона живучести, командиры отсеков. И время для записей об отработке аварийных партий у меня отведено на субботнюю большую приборку. Всю приборку, не разгибаясь, за столиком вахтенного механика в центральном отсеке, я пишу в отсечных папках вводные, которые я, якобы, давал аварийным партиям на учениях на этой неделе.
А командир сидит на своем «насесте», палец о палец не ударит, и видно, как все больше наливается гневом: «Старпом не руководит приборкой, а что-то там пишет! Писатель! Ну, я ему покажу!»
Подошло время, и я по «Каштану» даю команду.
– Окончить большую приборку. Приготовиться к обеду.
Командир взрывается своей командой.
– Отставить! Командирам боевых частей, командирам дивизионов, начальникам служб и командирам отсеков прибыть в центральный!
Когда все они прибывают, командир, с ехидным видом, приказывает мне произвести разбор приборки и подвести ее итоги. Думает, что подловил меня.
Конечно же, я знаю лодку, знаю своих товарищей. И мне не составило труда дать первое место акустикам, второе – командиру первого отсека лейтенанту Гницевичу, отметив, что в этот раз он привел в порядок палубу отсека, но надо постараться навести такой же блеск и в трюме. А последнее место присуждаю девятому отсеку, за неубранные потёки под сальником правой линии вала и потёки масла на масляной цистерне. Все командиры и начальники, включая капитанов вторых и третьих рангов, спокойно принимают мой вердикт об итогах приборки и о возвышении лейтенанта Гницевича. Знают, что всё так и есть, потому что штурмана не врут. Гницевич зарделся от удовольствия.
Всё приняли все, кроме командира лодки. Он, всю приборку просидевший рядом со мной, видевший, что я ни разу не встал из-за стола и не ходил по отсекам, уверен, что я все это придумал, чтобы ускользнуть от его гнева. И командир решает открыть глаза экипажу на то, какой я гнусный обманщик. Все командиры и начальники идут в рубку акустиков – блеск. В первый отсек – все так, как я рассказал. В девятом – все потёки на месте. У командира глаза, обычно хитрые и щёлочками, делаются простыми и круглыми.
Иду с ним в его каюту и ставлю условие: или он уходит с корабля и не показывается, а на выход в море я его вызову, или я занимаюсь только штурманией. Зачем мне над душой контролер? Зачем мне тратить время, которого у меня так не хватает, на борьбу с командиром?
Командир уходить не хочет, говорит, что у него есть некие обязанности на корабле, которые может выполнить только он. Начинаем разбираться и выясняется, что в базе старпом делает всё, а командир только «сидит в президиуме». Командир, еще немного подёргавшись, соглашается уйти.
Конечно, таких проверяющих, действительно профессионалов, как инспектора Генштаба или мой командир, на флоте и в армии мало. Обычный проверяющий мало что понимает в том, что он проверяет. Поэтому он наговаривает несколько незначительных замечаний, чтобы потом, если что случится, он мог сказать: «А я ведь говорил!»
Лично я, когда был проверяющим, решал эту проблему просто.
Каждого своего матроса я инструктировал: «Вот твоя койка, можешь спать, когда хочешь и сколько хочешь, только не забудь сказать вахтенному или дневальному, что спишь с моего разрешения, чтобы тебя не беспокоили. Вот твое заведование, учись сам, как его обслуживать, и я тебя научу, если захочешь. Если чего не сделаешь – не волнуйся, я сам увижу и доделаю. Вот тебе пачка увольнительных записок, заполненных на тебя и подписанных мною. Впиши, когда понадобится, дату и ходи куда хочешь и когда хочешь. Только запишись у вахтенного или дневального, чтобы я смог быть в курсе, если что. Если захочешь повидать маму – скажи. Дам отпускной. Только думай иногда, что ты в ответе здесь и за маму, и за Родину. Старайся соображать, что к чему».
***
Но какое же это раздолье - быть проверяющим на сайте Завтра! Проверяй, кого хочешь и сколько влезет. Хоть академика С. Ю. Глазьева, чувствуя тогда себя куда большим академиком, хоть В. В. Путина, хоть, страшно подумать, А. А. Проханова.
Я не привык и не люблю быть проверяющим, выступаю здесь в этой роли только тогда, когда нужда заставляет, когда кто-то не понимает, что отмена золотопаритетности отменила капитализм, когда не понимают жизненной необходимости направления УЖЕ выпускаемых денег в бюджет РФ.
Зато мне, привыкшему к проверяющим, обилие на сайте Завтра проверяющих меня, так просто бальзам на душу.
Я благодарен блогерше Ирине Кругловой, посвятившей мне несколько «разоблачительных» статей, записавшей меня в агенты Римского клуба, но зато хоть не в японские шпионы. Особенно, я благодарен блогеру Аркадию Болашенко, просто профессиональному проверяющему, написавшему статью: «Замечания по поводу исчезнувшего капитализма» http://zavtra.ru/blogs/zamechaniya_po_povodu_izcheznoshego_kapitalizma
Милое дело. Проверяющий Болашенко выдал замечания, я их тут же устранил. Все поняли, что капитализм исчез окончательно.
Но вот вопрос: почему Болашенко, Круглова, Тальберг и прочие мои проверяющие не встали на мою сторону после их проверок, подтвердивших мою правоту?
Потому что они не стратеги. Стратег - это тот, кто понимает, что если противника нельзя победить, то надо перестать считать его противником.
Тактиков, среди проверяющих на сайте Завтра, масса, а стратегов пересчитать, так пальцев одной руки хватит.
Недостаточная развитость стратегического мышления у многих блогеров сайта Завтра, не позволяет им понять значимость многих фундаментальных открытий, сделанных на сайте Завтра, не позволяет осознать влияние сайта Завтра на изменения к лучшему в мире.
Ведь это не Римский клуб, признав гибель капитализма, влияет, как считает блогерша Ирина Круглова, на сайт Завтра, а публикации на сайте Завтра потребовали от Римского клуба и всего мира не отставать от жизни.
Многое, опубликованное на сайте Завтра, прославит наш сайт и позволит миру вступить в новую эпоху, эпоху коммунизма.
В том числе и статьи:
- Как накладные расходы опустошили полки магазинов в СССР;
- Отмена золотопаритетности денег вывела человечество на экспоненциальное развитие;
- Марксизм вчера, сегодня, завтра и навсегда;
- Нас ждет эра развития, эра расцвета, эра сплочения!;
- Выпускаемые деньги - в бюджет РФ!;
- Отмена золотопаритетности денег отменила диктатуру пролетариата;
- Отмена золотопаритетности денег отменила первоначальное накопление капитала;
- Формулировка современного основного исторического противоречия;
- Отмена золотопаритетности денег требует введения послеинвестиционной экономики;
- Человечество будет жить вечно, в том числе и в коммунизме, в деньгах, в товаре, в рынке, в товарно-денежных отношениях;
- Отмена золотопаритетности денег отменила категории частной собственности и капитала;
- Отмена золотопаритетности денег требует отменить разделение людей на бедных и богатых;
- Отмена золотопаритетности денег отменла учетную ставку;
- Отмена золотопаритетности денег отменила налоги;
- Отмена золотопаритетности денег отменила классы и классовую борьбу;
- О завершении стихийного развития человечества и о необходимости перехода к разумному его развитию;
- Отмена современных денег, отмена современных товарно-денежных отношений - это отмена человечества;
- Национальная идея сегодня – это, прежде всего, идея освоения факта отмены золотопаритетности денег в 1976 г.;
- Антисталинизм – это предложение смерти нашему народу и человечеству;
- Обновленный социализм - это коммунизм!;
- ОБ ЭМИССИОННОЙ ОСНОВЕ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА;
- Покончить с сегодняшним межформационным сумасшествием!;
- Мы уже 40 лет могли бы жить в коммунизме.
***
А то ли еще будет, когда мы начнем рассматривать то наше общество, которое появится после направления УЖЕ выпускаемых денег в бюджет РФ, то есть после входа в коммунизм.
