ПРОЩАЙ, РОДИНА…

РУКОПОЖАНИЕ

дополнение к видиоролику

Федор Гринько — если говорить модным языком и по современному, был брендом (мне правда больше нравится русское слово «символ») необъятной Советской Родины. Брендом великой эпохи.
Были такие, если кто помнит.

Выдающийся в самом высоком смысле слова организатор колхозного производства. Герой социалистического труда.
Вот короткая и емкая характеристика этого человека, которая в особой расширительности, как мне кажется, и не нуждающаяся.

Конечно, еще можно приписать к этому определению еще целый сонм эпитетов и званий. Но они многого не скажут.
И еще, что особо нужно подчеркнуть в наше время — это был созидатель.
Сегодня интеллигентно ткните, попробуйте, пальчиком в сторону хоть мизером на него похожего человека, чтобы тот с ним стоял вровень.

Плод его неустанных трудов и бдений — был великолепный суперсовременный колхоз-миллионер, на лацкане пиджака которого гордо и авторитетно сиял уже в довоенную пору, что было редкостью, орден Трудового Красного знамени. Колхоз-сад, перед которым меркнут там всякие и разные сравнения с садами Семирамиды, если быть реалистом и стоять на почве трезвого факта и реального ощущения жизни.
Это было — хозяйство-сказка.
Образцовой застройки.
В центре которого, стоял настоящий Парфенон (сравнение с Парфеноном тут не хромает, а напротив — не дотягиваяет до подлинной сути сказанного) — Дворец культуры, выстроенный просто с запредельным шиком. Внутри, с раздольем пространства, украшенного великолепными живописными полотнами, скульптурой и лепниною, с великолепной отделкой — этакий разом и Зимний вам дворец, и Лувр.
Колхоз носил имя «Родина»
Что по-своему было символично. Впрочем, как и последующая его судьба.

Правда ранее колхоз, взявший свое название от коммуны «Новый свет», носил имя выдающегося и для страны знакового политического деятеля Молотова, а в беспокойные с ух! и ах!-ом хрущевских времен перемен был переименован в колхоз «Родина».
Кстати, сам Никита Сергеевич в 1956 году во время целинной эпопеи, вздыбившей ярко и броско страну, и многое в ней переменившей и алтайскую степь тоже много привнесшей посещал этот колхоз. Напоминанием о том посещении в клубе колхоза среди картин висела большая и хорошо сделанная картина, на которой был изображен этот визит.

Федора Митрофановича видел я неоднократно. Невысокого роста, коренастого, неспешного, основательного. Я таким его запомнил.
Правда сам я родом не из этого села, хотя там в свое время жила многочисленная родня. Да и сегодня у меня там родня есть.
Но я в этом селе учился в средней школе и оно мне не чужое.

Видел я его в ту пору чаще всего у колхозной конторы, проходящего либо мимо, либо среди людей. Видел я его неоднократно на торжественных мероприятиях в клубе.
И однажды, в те годы, так случилось, он мне пожал даже руку.
История этого рукопожатия такова. В передовой колхоз тогда приезжали многочисленные художники. Художники и производственники тогда делали общее дело. Черные квадраты им тогда рисовать было некогда, их со всех сторон обступали иные дела и заботы, а рисовали они искренне и беззаветно, что особо хочется подчеркнуть, трудовой и ратный подвиг народа. Труд тогда был действительно делом чести и доблести. Это сегодня художники обслуживают вычурный интерес денежного мешка. А тогда художника можно было встретить и на сенокосе, и на уборочной. Рисовал он новостройки, передовиков, ветеранов. Художника можно было видеть на ферме среди животноводов, в кабине трактора, среди садоводов и огородников… Зацените этот нюанс времени, друзья.

Начиная с академика Максимова, когда-то запредельной величины и славы советского изобразительного искусства, приехавшего из Белокаменной в прославленный колхоз писать портреты тружеников. А мы с закадычным другом Витькой Ридным, который потом внес значительный вклад после окончания Алма-Атинского художественного училища в художественную летопись и родного села и райцентра, постоянно возле этих художников, выведывая у них уроки мастерства терлись. Художники те жили в основательной и для тех времен более чем благоустроенной гостинице рядом с колхозной конторой. Там-то, чаще всего я и видел прославленного председателя. А во время одной из встреч с художниками, он пожал руку и мне. И то рукопожатие осталось в моей памяти на всю жизнь.

Кстати об академике Максимове.
Мы с приятелем несколько раз были у него в гостиничном номере, и я до сих пор помню его рисунки и наброски, которых у него было такое изобилие (и я до сих пор удивляюсь тому, где и когда он их столько успевал сделать?), которые он показывал нам.
Из набросков запомнился рисунок тракториста за рычагами трактора, который он сделал в своем альбомчике сидя рядом с ним в кабине трактора.
А еще запомнился мне в веренице больших живописных портретов портрет прославленного председателя.
Нет, не парадный, на холсте метр на полтора, в скуповатых красках, очень причем похожий, но необычный сидел Федор Митрофанович. Такой обаятельный, нестандартный. И не похожий на все те, которые и до и потом мне приходилось видеть у других художников.

Известный художник на Алтае, впоследствии
Заслуженный художник Российской Федерации Андрей Григорьевич Вагин, певец целины, дружбу с которым я пронес через всю жизнь, наезжал порой чуть ли не на полгода в творческие командировки в село. От тех лет остались в памяти у меня на моих глазах рождавшиеся его изорепортажи для краевой газете «Алтайская правда», его серия цветных гуашей и линогравюр, посвященных поднятию целинных и залежных земель. Его портреты животноводов, полеводов.
Он их рисовал, а вместе с ним, постигая азы рисунка, рисовали их, рядом пристроившись и мы. Вот жаль только, что не сохранились они сегодня, и их развеяло неумолимое и беспечное время. Запомнился портрет, выполненный в технике литографии, целинника, к тому же еще затем и родственника нашего, веселого и обаятельного ленинградца Олега Филимоновича, с которым тот был дружен и которому подарил его портрет.

Во время оной из встреч А.Г. Вагина с Ф.М. Гринько, он и мне, сопровождавшему художника, пожал руку.
И это рукопожатие осталось во мне на всю жизнь.
Друзья, вам часто ли жали руки люди-легенды?
Мне — дважды.
Вместе с рукопожатием Федора Митрофановича мне запомнилось надолго и рукопожатие другого человека-легенды — Юозаса Ермолавичуса.

Помнится еще одна история с прославленным председателям, касающаяся меня лично.
Мне, ученику десятого класса поручили тогда сделать для Федора Митрофановича удостоверение почетного пионера, которое потом ему большом зале колхозного клуба на пионерской линейке торжественно вручили.

Наверное об этом человеке-эпохе сказать еще можно многое….
Но это вам, пожалуй, скажет лучше видеоролик, ссылку на который из далекой, для меня всегда Беловской теперь, Вологды прислал бывший ученик нашей школы Владимир Яненко, офицер запаса, всю жизнь отдавший службе в Советских вооруженных силах. И я к этому ролику решил, пока дорога ложка к обеду, не расплываясь в больших обобщениях сделать небольшое свое дополнение. Тем более, что я здесь в теме. И эта история, в нем рассказанная, для меня совсем не чужая.
В одном из комментариев к вышеозначенному ролику я увидел пару комментариев. Один — непечатный. Что же, мол, от колхоза, в создание которого он вложил всю свою душу, поглядите, осталось?
Второй же — «Если бы он сегодня встал из могилы, он тотчас бы умер».
И в этом хлестком комментарии, думается мне, нет никакого преувеличения.

В 2016 году я был на юбилее своего школьного выпуска, и тогда уже в благостную летнюю пору запустение грустно смотрело в лицо со всех сторон. От былого процветания некогда образцового и мощно развивающегося хозяйства, где когда-то все кричало гордостью и рекордом, со всех уже сторон извинительно и стыдливо поглядывали рожки и ножки запустения.
Недавно переговаривался по телефону со своей двоюродной сестрой из Заринска. Она недавно была в родном селе и жила там с мужем неделю у матери-старушки, тетки моей. Та всю жизнь в родном хозяйстве работала бухгалтером.
Прошли, говорит по селу, по улице над прудом — через дом два дома уже стоят с забитыми окнами.

С легкой руки вождя, когда-то тяжело вскарабкавшегося в августовские дни на танк и косноязычно возвестившего нам о времени безмерного счастья, стала вдруг страна, вот парадокс и рекорд истории, в одночасье нерентабельной.

Время реформ, как из дальнобойных орудий садит методично по ней, как по блокадному Ленинграду, перемалывая в щебенку и офшорные деньги все то, что когда-то было создано героическим трудом и беспримерным подвигом советского народа.
Но время Гринько не ушло. Он — вернется. Всем своим обликом. Минет, непременно минет и нашу страну черная полоса истории, и созидатели непременно займут, опираясь на опыт таких своих предшественников, как Федор Митрофанович Гринько, почетное и заслуженное место. Тем более, что стана таких людей заждалась.

Отважный пулеметчик, участник Первой мировой, Гражданской войн, участник Октябрьской революции, в 1917 году видел в революционном Петрограде Владимира Ильича Ленина — Федор Гринько был символом советской эпохи. Символом нашей Родины. Председателем колхоза носившего имя «Родина».
Ибо за всякой порухою всякой жизни непременно будет, как насущная необходимость востребовано в нашей жизни и возрождение.

И маленькое послесловие для моих уже земляков, которое они, я думаю прочтут: на месте села, рядом с небольшим озерцом около старой больницы стояла заимка прадеда моего по линии бабушки по отцу — Антона Тимофеевича Жданова. На Алтай приехавшего с двумя младшими братьями Семеном и Евдокимом из Тамбовской губернии. До некоторых пор живших в Костином Логу. А потом переехавших из него со средним Семеном в Зеркалы и живших там на Гриве. Брат погиб во время русско-японской, по моему, под Шахэ. Там были более всего потери 12-го пехотного Сибирского Барнаульского полка, набранного из жителей нашего уезда. А век кончившего в поселке Объездном.

Сам он потом, мужик бойкий и шебутной, профессией — передавшийся по наследству и сыновьям — мельник, видом ни дать ни взять — Карл Макс, давший жизнь своим девяти сыновьям и дрчерям, от которых и повелась наша когда-то более чем многочисленная родня, все повидавший, вплоть до Нарымской ссылки и вернувшийся оттуда с женою своей, бабкой Ганей, урожденной Сундиной (Илья Сафонович Сундин живший в «Рассветском» переулке — был ей родной брат), лег, завершая все свои земные круги, на погосте, что на ковыльном и ветреном юру за током в Объездном.

А на фото рядом с Ф.М. Гринько стоит, я могу, правда ошибиться, стоит Петька Резинкин из нашего поселка. По крайней мере, на лицо я рядом стоящего с ним человека хорошо помню.

Несколько же фотографий, иллюстрирующих здесь мой незамысловатый рассказ, я привел из архива внука бывшего парторга колхоза — Никиты Никитича Евкина — Валерия Евкина, живущего ныне в Москве.

1. 1949 год. Колхоз тогда еще носил имя Молотова. В семье парторга колхоза Н.Н. Евкина праздник. К нему приехал сын с женой и сыном. За столом собралась вся семья.
2. Активисты коммуны «Новый свет», от которой берет свое начало легендарный колхоз «Родина».
3. Благодарственное письмо колхозникам от И.В. Сталина

И МАЛЕНЬКАЯ РЕМАРКА В КОНЦЕ

Сегодня от некогда процветавшего и гремевшего на всю страну колхоза «Родина» остались разрозненные, на последнем дыхании барахтающиеся в безденежье, фрагменты.

И вот еще одна менее всего веселая новость от приехавших из района земляков, живущих на земле трудно и по существу дела — одним днем, что мол, на половину земель бывших в этом хозяйстве положили глаз китайцы. Другую — прикупил со стороны какой-то фермер.

В чем для нашего более чем «веселого времени» какое может быть удивление? А почему бы и нет? Если реформы Мамаевым нашествием по несколько раз взад и вперед прошли по алтайскому селу. Если хозяйства, некогда существовавшие в селах, либо окончательно распались, либо по несколько раз переменили собственников. А от большинства из них если что и осталось, то название тому — рожки и ножки. В которых распродается все, что еще можно распродать. О более чем весомом неблагополучии в селе говорит уже факт, что сегодня из села доярки едут за 30 километров доить коров в соседнее село, где еще мало-мальски дышит производство.

Новость и обесточивающая как-то разом все мыслимые импульсы в мозгу. И разом — уже не вызывающая, ровным счетом, никакого удивления. Какой-то очередной «Дятловский перевал», в который, нескончаемо, вожделенно обсасывая косточки деталей, лупиться полстраны?

Давно ли район проехал похожую историю с хозяйством со знаковым названием «Россия»?

И в этой связи припомнилось мне другое горькое название из истории нашей горемычной Родины — название миниатюрной 45-мм пушечки, прикорнувшей у входа в местный краеведческий музей — «Прощай «Родина!» В котором, вот тоже яркий знак перемен, время реформ подчистую вымело все материалы о созидательной социалистической эпохе. Оставив в нем ветхозаветные дни, да благостные времена купчиков.

Но неужели драматизм тех дней и дней разлюли-веселых нынешних, пошевеливаются от сравнения волосы на голове, тождественны?