Жизнь подводника наверняка весьма схожа с жизнью космонавта, отправившегося в межзвездное путешествие. С человеком, оторванным от обычной жизни, длительное время находящимся в замкнутом пространстве, могут происходить странные вещи.
Это становилось особенно очевидным, когда мне удавалось вырваться в редкий отпуск. Было очень трудно вернуться в прежнюю жизнь, стать обычным человеком среди обычных людей. Хотя я отходил множество автономок, меня ни разу не взяли ни на послеавтономочный отдых, ни на реабилитацию, ни на обязательную последующую переподготовку. Кто-то отправлялся вместо меня пить лимонад и есть мороженное на тех реабилитациях и переподготовках, а я уходил опять в море. Я был нужен флоту постоянно.
Поэтому я выработал свою собственную процедуру реабилитации.
Получив в руки отпускной билет, сразу же отправлялся в Москву. Старался прилететь туда поздним вечером, чтобы всю ночь бродить по городу, привыкая потихоньку к городскому гулу. Утром, на рассвете, выходил на Красную площадь, смотрел, как какие-то молодые ребята в комбинезонах моют мавзолей, думал о Родине. Потом шел на Савеловский вокзал и становился там против многотысячного потока людей, выбрасываемых утренними электричками. Многие из них были не рады внезапной помехе и проявляли недовольство в крепких выражениях, а то и в пинках и тычках. Но я терпел, потому что мне позарез надо было убедиться, что род людской не исчез с Земли, пока меня на ней не было.
Когда я переставал шарахаться от незнакомых людей, от автомобилей и трамваев, когда достаточно привыкал к людям и их странному образу жизни, тогда я отправлялся домой.
Но один раз у меня в Москве были и другие цели: навестить сестру, гостившую у подруги в Щелково, и навестить свой экипаж, проходивший очередное обучение в Обнинске. И вот, после Красной площади и Савеловского вокзала поехал к сестре и ее подруге. Подруга работала связисткой в Центре подготовки космонавтов и жила вместе с другими связистками в общежитии при этом центре.
Ну и устроились эти космонавты! Какой же там был цветник!
У меня, то ли оттого, что отвык видеть девушек, то ли от вспыхнувшей зависти к космонавтам, резко поднялась температура. Позвали местного военврача. Он заявил: «Это кондрашка. Ничего инфекционного, больной переволновался, ему требуется покой и уход»
И я неделю провалялся в том женском общежитии.
Сестра уехала, но меня выхаживало все общежитие. Кто-нибудь из связисток обязательно был рядом. Они были весьма ответственными и раз пообещали врачу, что присмотрят за мной, то смотрели. В общежитии был нормальный воинский порядок, высочайший моральный уровень, и, одновременно, какая-то простота, веселость.
Наверное, дело было в увлекательнейшей работе связисток. Они ведь всегда приходили с дежурств радостными, хоть и предельно вымотанными, и с восторгом рассказывали, о чем говорили с космонавтами на орбите.
Чаще всего за мной ухаживала связистка по имени Тамара. Она и поехала провожать меня потом, когда я поднялся, в Обнинск. И вручила там свою фотографию.
И я не только сохранил фотографию малознакомой девушки, но и прикрепил это фото у себя в каюте над койкой, отправившись в очередную автономку. И был очень доволен собой. Как же, наконец и у меня появилась фотография девушки над койкой!
Сколько раз я рассматривал ту фотографию перед сном, точно не скажу. Может двадцать, а может тридцать, по полминуты, не больше. И, конечно, видел ее, когда просыпался. Но к концу автономки я уже не мог думать ни о ком и ни о чем, кроме как о Тамаре.
И через два часа после того, как лодка пришвартовалась в базе, я уже сидел в самолете, летящем в Москву. В Шереметьево сел в такси и погнал в Щелково. Когда пробегал проходную общежития, не насторожился, что вахтерша, знавшая меня и совсем недавно неплохо относившаяся, попыталась вдруг меня остановить. Она страшно разволновалась и стала кричать мне, будто абсолютно незнакомому ей субъекту, что мне сюда не положено, что здесь исключительно режимный объект! Это мне-то, совсем недавно считавшимся здесь родным?! Не вникая в этот крик, метнулся на второй этаж, дернул за ручку знакомой двери – заперто.
Пока я лежал больной в этом общежитии, выучил наизусть график жизни девушек. Сейчас, по моим расчетам, Тамара должна была отдыхать, набираясь сил перед очередным нелегким дежурством. И вдруг заперто?!
В конце коридора показалась запыхавшаяся вахтерша. «Если она ухватит меня, начнутся разборки и отложится долгожданная встреча с Тамарой» – испугался я.
И как-то слишком легко выдавил дверь в комнату. Сам до сих пор удивляюсь, как меня вновь не хватила кондрашка. Тамара лежала в кровати, укрытая одеялом до подбородка, а рядом с ней сидел на кровати какой-то мужичок.
Не правда ли, ужас, какая изменщица? Дала мне фотографию, а сама…
Тамара, встретившись со мной глазами, покраснела и как-то медленно натянула серое солдатское одеяло на голову.
Мужичок встал, гордо вздернул подбородок и спокойно, вежливо представился, протянув мне руку:
– Степан. А Вы, наверное, Женя?
А чего мне какой-то Степан? Я же стремился к Тамаре. И я попытался пройти, к Тамаре мимо Степана.
Но не тут-то было. Степан стал загораживать собой Тамару. Тогда я попытался выставить Степана за выломанную дверь. Но в дверях показалась вахтерша. Толкать Степана надо было через должностное лицо, да еще и женщину, чего я, такой воспитанный и законопослушный, никак не мог сделать.
И я швырнул Степана через всю комнату в открытое окно. Кинул от двери, до окна было метров шесть, но Степан пролетел в проем чисто, не задев довольно высокий подоконник.
Вот до каких убийственных страстей могут довести фотографии, взятые с собой в поход моряками или в полет космонавтами!
Вахтерша стала кричать: «Убийца! Бандит!». На этот крик из других комнат выскочили в коридор девушки, обрадовались, увидев меня, стали вешаться мне на шею, тормошить и спрашивать: как, что и почему?
Кто-то сбегал на улицу и вернулся с радостным известием, что Степан жив.
Еще бы! Что это был бы за космонавт, если бы не мог летать со второго этажа? Подготовка космонавтов у нас была что надо.
Трое суток я ходил потом смурной по Москве, пытаясь понять, что произошло. Получалось, что сам кругом глуп. Ничего мне Тамара не обещала. Да и не могла обещать, потому что ничего у меня с ней не было – ни поцелуев, ни любовных бесед. Одни иллюзии. Свою страсть я выдумал, живя под толщей воды, глядя на фотографию Тамары.
Но легче от пришедшего понимания, как и от появившейся досады на себя, мне не стало. В груди горел болью какой-то сгусток, образовавшийся там, когда я увидел Степана и Тамару. Из-за этого сгустка и боли в нем, жить было невыносимо и невозможно.
И тогда я представил себе, что залез рукой себе в грудь, раздвинув ребра, ухватил этот сгусток, вытащил его и выбросил. Все это для меня было настолько реально, что я не сомневался: это произошло на самом деле.
Боль в груди сразу исчезла, голова прояснилась, стало легче дышать. И я поехал свободным человеком обратно на лодку – извиняться за побег.
А Степан женился на Тамаре. Или, скорее, Тамара женила его на себе.
Будьте осторожнее, разглядывая фотографии.
