«Ты стоишь, сияя златом
Необъятных куполов,
Над Востоком и Закатом
Зыбля зов колоколов!»
Валерий Брюсов «Стародавняя Москва».
Русский стиль — иной раз лубочно-псевдорусский — это всегда поиск национальной идентичности. Путь к себе. Осмысление через хрестоматийные образы или даже клише. Узнаваемость натуры. Квинтэссенция. Выявить из всего богатейшего материала знаковые черты и воплотить в новом творении. Часто вещь 1860-х или 1890-х годов, сделанная в духе московской старины, ощущается «более аутентичной», нежели реальность, потому что любое творческое подражание — это восторг перед идеалом. Желание сотворить мечту, а не просто ковш с головой Жар-Птицы. Русский стиль прошёл несколько этапов. Можно ли считать изначальным пунктом екатерининский венец с жемчугами да опашень, в котором Фике из Цербста щеголяла перед офранцуженным двором, - вопрос дискуссионный. Уваровская триада «Православие-Самодержавие-Народность», а также - николаевские фрейлины в разноцветных кокошниках - продолжение имперско-державной линии. Это — моменты скреп. Государство — это мы. Стиль явится позже – через труды славянофилов и романы о допетровской Руси; поездки по деревням и окраинам — с блокнотом для записей, собирание сказок и присказок. Эпоха, когда образованный дворянин, с детства искушённый (или — покусанный) Вольтером и одетый, «как денди лондонский», вдруг ощутил себя – частью подлинной, родной цивилизации. Русский стиль — как пробуждение. Но, как ни парадоксально это звучит, он — популярный во всём мире Neo-Russian style развивался в общеевропейском русле. Русичи, тевтоны, галлы, бритты — можно ли забыть самих себя?
В XIX столетии пресыщенная и всё повидавшая Европа вдруг заинтересовалась истоками, дохристианской мифологией, сказаниями, фольклорным ритмом. (Кстати, это породило шквал подделок и мистификаций, когда какой-нибудь ушлый персонаж вдруг «обнаруживал» рукопись-летопись XI столетия или же артефакт достославных времён. Публика, жадная до сенсаций, рукоплескала, журналисты – подхватывали). Греко-римская античность — точка сборки, но теперь захотелось различий. Век девятнадцатый — железный! Жестокий. Дым, пар и деньги. Настал черёд благородного эскапизма — уставшие от гвалта всепожирающей индустрии, люди обращались к светлой и живой легенде. Преодолев многовековое равнодушие к народному творчеству, господа потянулись к малоизысканной и сермяжной правде. Крестьянская одежда сделалась предметом изучения. Люди во фраках зарисовывали узоры деревенских рубах, а потом – спорили на кафедрах о зашифрованных «посланиях» к языческим богам.
Картины с боярышнями и поселянками, новеллы и оперы о временах Иоанна Грозного, храмовые постройки – в подражательной манере, печной изразец – как было у предков, кубки а-ля Борис Годунов, братины – в духе домонгольской эры, столешницы с богатырём и чудо-птицей, – всё складывалось в единую копилку национальной гордости. «Людмилу-прелесть, и Руслана, / И Лелем свитый им венец» – берём в качестве эталона. Мы – русские! Какой восторг! Писались многочисленные пьесы на языческую тему, среди которых выделялся шедевр – «Снегурочка» Александра Островского – мир никогда не существовавших берендеев, жизнелюбов и солнцепоклонников. Русский (как и любой другой национальный) стиль – это чаще всего эстетизация и буйное фантазирование. Но – сразу! – проникновение в душу народа. Проявление всех — малых и больших смыслов. Отыскание клада. В стилизованном и где-то поверхностном «Князе Серебряном» обнаруживаются глубокие рассуждения, вряд ли доступные бесстрастным этнографам: «Грустно и весело в тихую летнюю ночь, среди безмолвного леса, слушать размашистую русскую песню. Тут и тоска бесконечная, безнадежная, тут и сила непобедимая, тут и роковая печать судьбы, железное предназначение, одно из основных начал нашей народности, которым можно объяснить многое, что в русской жизни кажется непонятным. И чего не слышно еще в протяжной песне среди летней ночи...!» Это попытка приручить вечность.
Во Всероссийском музее декоративно-прикладного и народного искусства открылась новая постоянная экспозиция, раскрывающая этапы становления русского стиля середины XIX – начала XX веков. От византизма-историзма — к романтической грёзе Модерна. В первом зале –собственно, крестьянско-народное творчество. Корень и основание. Эти вещи начали коллекционировать ещё в 1860-1880-х годах, чтобы к моменту возникновения Кустарного музея (в 1885 году) собрать всё, что представляло культурно-этнографическую значимость. Прялки с солярными символами и пряничные доски с узорочьем, посуда – керамическая и деревянная, костюмы и образцы тканей, вышивка и кружево, игрушки и поделки. Утверждалось: «Наш народ – чрезвычайно талантлив! Не имея художественного образования, он, тем не менее, любит рисовать, ваять и вытачивать». Все эти прикрасы и линии послужили источниками вдохновения для Васнецова, Головина и Билибина, для Абрамцевского круга и Талашкинских мастерских.
За каждой вещью — целый рассказ. Вот – набор для напитков в русско-византийском стиле (Москва, 1870-е гг.) по рисунку Ипполита Монигетти — представителя эклектического направления. Швейцарец итальянского происхождения (сын простого каменщика, работавшего в Москве), он с блеском прошёл курс художественного училища и академии художеств, где его наставником был сам Брюллов. Архитектор и акварелист, Монигетти не гнушался и декоративно-прикладными «безделицами». Среди их — блюдо, графин и стопки, выполненные в средневековом духе, а поскольку Монигетти являлся поклонником восточных традиций, то и византизм получился с ориентальной ноткой.
Перед нами — братина и ковш лазурного цвета с надписью «Чару пить – здраву быть». (Дятьковский завод. По эскизу Елизаветы Бем, 1890-е гг.). Остроумное обыгрывание тезиса «Питие – есть веселие на Руси». Характерные птицы и львы. Тут же — резной ковш-ендова с петухами и рыбами. (Смоленская губ., Талашкино. Талашкинские художественные мастерские 1900-е гг). Автор эскиза — Мария Тенишева — сама по себе фигура примечательная. Изящнейшая аристократка, светская львица, она была ещё и превеликой поклонницей народных традиций (Мастерские в Талашкино — это её просветительский проект — Авт.). Педагог, художник-эмальер и меценатка, Тенишева коллекционировала крестьянские предметы быта и деревенское кружево, способствовала возрождению промыслов. Её собрание имело успех даже в Париже — а французов не так-то просто удивить чем бы то ни было.
двойной клик - редактировать изображение
Национальные стили всегда несут на себе отпечаток времени. Своего времени. Резной буфет Сергея Малютина — типичное сочетание форм Ар Нуво с фантазийно-русским орнаментом (Московская губ., Сергиев Посад. Конец 1900-х – 1910-е гг.). Вот — лубяная коробка (экспериментальная работа Кустарного музея Московского губернского земства, 1905-1907 гг.). На крышечке — птица Сирин — излюбленный мотив Ар Нуво и, разумеется, с лицом печальной красавицы 1900-х. Ещё одна грань Серебряного века — страсть к архаике. Полочка «Богатыри», (Талашкино, 1900-е гг.) — забавна и при этом в ней — что-то сакральное. Автор — Алексей Зиновьев был руководителем Талашкинских мастерских. О нём с восторгом писала Тенишева: «Он со своей богатой фантазией и прелестным колоритом очень подходил к нашему направлению. Он внес приятную ноту разнообразия», а художник Маковский отмечал, что произведения Зиновьева «...не подражают слепо крестьянскому кустарничеству; они уже в значительной степени современные, наши формы, гармонирующие с двадцатым веком; и вместе с тем орнамент, обивка, случайности линий, мелочи, на первый взгляд едва заметные, словом все, что дает обстановочному предмету его физиономию — национально, близко народному чутью красоты».
Русью-изначальной тогда увлекались многие художники, рисуя образы скорее волшебные, чем достоверные. Блюдо с растительным орнаментом по эскизу Александра Головина (Абрамцевская гончарная мастерская. 1898–1899 гг.) не имеет никакого отношения к народно-крестьянскому или же древнерусскому искусству. Это — вольная трактовка.
двойной клик - редактировать изображение
Столь же фантастична братина «Петух» по эскизу всё того же Головина. (Абрамцевская гончарная мастерская. Конец 1890-х гг.)
двойной клик - редактировать изображение
Камин «Встреча Вольги Святославовича с Микулой Селяниновичем» из майоликовых изразцов создан Михаилом Врубелем (Абрамцевская гончарная мастерская. Конец XIX-начало XX вв.). Многоцветье и сочность, помноженные на вычурную изысканность линий — приметный почерк Ар Нуво. Герои Вольга и Микула — условно-сказочны и оплетены манерными виньетками.
Имеются на выставке и довольно-таки претенциозные экспонаты. Например, декоративная ваза (Москва. Фирма Павла Овчинникова. Конец XIX-начало XX вв). Сопряжение всего, что ...нельзя поставить рядом. Роскошество. Купеческий размах и броская аляповатость — как раз во вкусах московских негоциантов и, как говаривал герой Александра Островского: «Райских птиц нарисуем, сиренов, купидонов разных – поглядеть только будут деньги давать». Материалы – сапфир, аметист, турмалин, гранат, сердолик, серебро; слияние различных техник –золочение, литье, эмаль по скани. И всё ради того, чтобы создать яркое, нелепое диво на барочных ножках, с витиеватыми ручками. В центре композиции — богатырь с палицей, побивающий трёхглавого змея, но рептилия выглядит неубедительно и скучно, поэтому в первый момент кажется, что витязь замахнулся на солнце, которое мигом бросается в глаза. Авторы вазы будто бы взяли на себя обязательство — не оставить свободного местечка. Тут и лебедь белая, и цветы диковинные, и загогулины ренессансные, и всяка-разная лепота беспримерная. Фирма «П.А. Овчинников» была славна и пышна, да и сам Павел Акимович — изумительный человечище. Родом из крепостных, он выучился — в том числе рисованию и ювелирному делу, а со временем стал фабрикантом, членом Биржевого комитета и Купеческой управы. Вещи, лица, идеи, формы — экспозиция многогранна и очень насыщенна, посему её лучше увидеть, причём не единожды. Русский стиль — это не вчерашний день. Он продолжает своё развитие и в наши дни — в росписях, дизайне, моде. Пока есть Россия, будет существовать и русский стиль.
На заглавном фото: полочка «Богатыри», (Талашкино, 1900-е гг.)
