Либерализация шестидесятых обернулась тотальным контролем над вкусами поколений и масс. Туда не плюнь, на это не взгляни, а вот здесь ты должен обязательно разрыдаться, если ты порядочный человек, или хотя бы для вида пустить слезу.
Преданный идеалам Парижского мая и Вудстока, товарищ становится рабом тех самых клише и штампов, которые он недавно помогал хоронить.
К тому же его позицию постоянно корректируют более молодые специалисты, перекраивая историю на свой лад, чтобы не комплексовать по поводу того, что в те героические времена их еще не было на свете, а родители, ежели присмотреться, как-то мало напоминают зарубежных хиппарей и бунтарей.
Окрики реконструкторов звучат все строже, к их услугам правильные версии от опытных консультантов, мемуары «королей богемы», четко прописанные сценарии наших бывших соотечественников, получивших доступ в полицейские архивы западных столиц, которые полвека назад с криком «Запретите запрещать» были готовы разнести нынешние пенсионеры.
С помощью оголтелого «западничества» пожилой человек пытается компенсировать «ущербность» своего советского прошлого, поскольку другого у него нет. Но и там, на «Западе» послевоенных десятилетий его устраивает далеко не все, а некоторые вещи просто внушают неприязнь и страз. Чтобы чувствовать себя комфортно в роли современника «беспечных ездоков», ему нужна поддержка суррогатных иностранцев здешней, местечковой выработки, среди которых всегда хватало и людей с подвешенным языком.
Будет вам и «Вудсток», будет вам и «Май». Сейчас мы, вас, папаша, стилизуем и приоденем, как в лучших ателье Портобелло Роуд на зависть жлобам и быдлу.
Юные дарования умеют воровать нафталин из кармана у великих людей. В результате творческий класс представляет собой большой ювелирный магазин-паразит, в котором отсутствуют драгоценности. Дорогостоящее украшение по типу петли для того, кто не хочет ее надевать, потому что еще не собрался вешаться.
Смотришь, позевывая, читаешь, не спотыкаясь, да так ничего и не вычитаешь, дойдя до неизбежного места, когда «брюки превращаются…»
Только вот сколько не тереби ту злополучную молнию, ну никак не превратятся пошитые по шизоидному шаблону брюки, ни в психоделические клеши, ни в клоунский панк, а будут все те же безликие, универсальные шкары, пригодные для фотографии в паспорт – по ним тебя везде узнают, не спутают, нашего человека за версту видать.
Костюм «с отливом – фетиш советского киноэкрана. О нем мечтает рецидивист Косой, он же Савелий Крамаров, тайно посещающий синагогу. В таком костюме щеголяет педоватый манекенщик Геша Козодоев. Майкла Тревиса в фильме «О, счастливчик!», этот вид одежды приводит за решетку.
«Костюм с отливом – симптом и символ» – вполне мог бы написать автор тогдашнего самиздата.
Змея сбрасывает кожу с отливом и она теряет блеск. Брюки в таком костюме непременно на молнии, которую в простонародье тоже называют «змейкой». Молния ударяет в змею = чем это вам не античный сюжет? И змееныш Короедов преображается в денди, галлюцинируя в комедии «Опекун». Прекрасный фильм, одна из лучших памятных ролей Александра Збруева.
«Метаморфоза Миши Короедова – идеальный титул для хвалебной рецензии, о фильме про то, как под влиянием обстоятельств человек все же меняется в лучшую сторону. Почти всегда. Человек меняет кожу, уподобляя себя гадам ползучим…
Анатомия человека – ключ к анатомии обезьяны. Тут мы согласны, скажи, Серега! Намеки на высшее у низших видом животных могут быть поняты только в том случае, если это высшее уже известно. Бужуазная экономика дает нам ключ к античной. И все равно трудна у нас дорога…
Стареющая поэтесса Н. до сих пор недовольна фасонами отечественных платьев. Хочется спросить, а тебе-то кто шил, кто кроил – Мэри Квант, что ли? Да окажись ты, вместо крыжопльского «бродвея» все на той же Портобелло Роуд в центре свингующего Лондона, моментально побежала бы в советское посольство назад проситься по всем правилам – с пресс-конференцией и покаянным письмом в «Литературной газете».
Известнейшего писателя Л. Преследует миф, которым его терзают поклонники и не устают упрекать ненавистники. Оказывается, в юности этот человек… ну, вы и так, знаете, шил брюки. Для его богатейшей биографии это, в любом случае, мелочь.
Для культуролога важно иметь четкое представление, как выглядели эти штаны, и на ком они были надеты.
Сохранились фотографии. Провинциалы большого города верны себе. В чем уехали, то и донашиваю. Даже статуя Свободы за плечом выглядит девушкой с веслом… впрочем, на фоне Свободы, кажется, нельзя сфотографироваться – возможен только монтаж. Фотомонтаж в наше время важнее подлинника.
«Ты его обижаешь, а он, между прочим, шьет тебе брюки», – с упреком сказала мне поэтесса Ф., имея в виду куда менее известного литератора К.
Он действительно сшил их, и вручил мне ко дню рождения. По фасону это была ультрасовременная вещь – доминировал стиль «нью-вэйв», в таких же позировали музыканты Duran Duran. В плане стиля все было в норме, но изготовлены они были, как автомобиль, в котором у Клиффорда Саймака преследуют героя оборотни-инопланетяне. Он безжалостно расстреливает машину, потому что людей в ней не было, и быть не могло. Единственная фара на лобовом стекле – где это видано. И название повести в наше время звучит уже не совсем корректно – «Почти как люди». На кого намекает автор?
Брюки от литературного кутюрье К. (фамилия у хлопца, кстати, была родная – английская) были стопроцентной «новой волной», но выступать в них следовало только перед комиссией в областном психодиспансере. К таким штанишкам нужна машина-мутант с фарой на лобовом стекле. Хотя в обществе, где фара у всех на лбу, модель с фарами на месте будет смотреться как личный транспорт Адольфа Гитлера, если не хуже. Одна дама из эмигрантов видела под носом у фюрера мышь.
Пошивочная немезида продолжает преследовать писателя Л. И в новом веке. Л. – человек эпатажный: «Чуть что – за нож!» А ему чуть что в ответ: «Портной!»
Впрочем, это не мешает старику оставаться маленьким, безобидным фюрером, пишущим бесконечную помесь Марселя Пруста и Майн Кампф, и осветительные приборы у его стариковской инвалидки привинчены так, где надо со времен Операции «Ы».
С чем уехали, в том и приехали. Чтобы обострить ситуацию, необходим автомобиль с фарой черт знает где. В недозволенном месте, но таких у нас не делают. За таким надо летать в другую галактику, потому что сами они прилетают к нам на Землю только в повестях остроумных евреев, чьи предки свалили за океан еще при царе, причем даже не последнем.
Вы любите молнии в небе, а я в утюге. Молния, переименованная в безопасный зиппер, не сверкает, и гром после нее не гремит. Когда-то в обложку Роллингов был выстрочен настоящий, позднее его без лишних хлопот заменили гладкой черно-белой фотографией. Ширинка перестала быть символом провокации. Но кто-то из тех, кому сейчас под шестьдесят, носил свои джинсы в «Дом Быта», чтобы ему спереди сделали в точности как на диске «Липкие пальчики». Отказ в этой услуге воспринимался как преследование по политическим мотивам.
Громовержец с молнией ниже пояса рискует только состариться. Он уже и сам не помнит, что у него там и как – на пуговицах или крючках.
Главное, чтобы фара была на месте. Так они и портачат свою «революцию», «демократию», и что-то еще – по заграничным выкройкам, срисованным правой рукою Шефа на дефиле «Мини-бикини’89».
