Родившимся после «соображения на троих» в уютной избушке посреди Беловежской пущи необходимо пояснить, что Развитой Социализм в СССР был самым развитым в мире, развитее даже камбоджийского при правлении своеобразного (с учётом местных особенностей) марксиста-ленинца, красного кхмера, Пол-Пота. Можно сказать, даже переразвитым, поскольку, налившись соками своих строителей, как плод древесный, сорвался с общечеловеческого древа и превратился в удобрение для нынешнего нашего же недоразвитого капитализма.
Смею предположить, что я единственный из членов (простите за выражение) сообщества нашего сайта, который запомнил первый (именно первый) день Развитого Социализма в Стране Советов (советов самозванных советчиков, как жить, работать, думать и т.д.). До него был просто социализм с его очередями за всем необходимым в повседневной жизни, в том числе за сосисками по рупь тридцать за кило, в чём мы перегнали загнивающую с момента её создания Америку (Масловский подтвердит).
В тот знаменательный день в наш бар под вывеской «Пиво и раки» завезли… нет, вы не поверите… Но не стану забегать вперёд.
Точка с манящим названием в нашем родном городе занимала в гордом сознании жителей такое же высокое место, как, скажем, Театр оперы и балета или Музей В.И. Ленина, или один из первых кинотеатров в стране с широким форматом «Мир». Это было заведение вроде народной скорой помощи для тех, кто по здоровью, подорванному накануне, мог не дождаться открытия наиболее посещаемых отделов в продуктовых магазинах, ибо начинало приём населения с 6-и утра. По сей причине в массах было любовно прозвано «Утром нашей Родины». Мы же стали единым советским народом. И огромный, с рыжими волосами на оголённых по локоть руках еврей Сеня, разливавший напиток по кружкам, и разно размерные великороссы (вперемежку с малороссами) – нерегулярные, по обстоятельствам, потребители «Жигулёвского» и «Львивського», и пожизненно прописанные здесь, уже родства не помнящие. Также казанский сирота, полукровка, Ренат, который жил в чулане при точке, прислуживал за пиво, и… всех не перечтёшь. Нас же, помните, в Нерушимом было аж под 200 народов, народностей и племён единой советской общности у станков, и у ларьков.
Так значит в тот памятный день… Не прикоснувшись к рукописи по причине мелкого дрожания рук, я вышел из домашнего кабинета, как поётся, заре навстречу, чуть-чуть её опережая, чтобы не оказаться в самом конце очереди. Точка находилась среди городских построек, но выглядела будто на отшибе, благодаря неухоженным скверикам вокруг. Издали почуял неладное: на аллеях и газонах вокруг сооружения в стиле храма Бахуса (оттуда понятие «бухать») как-то вразнобой, нецеленаправленно топтался народ. Дверь в нутро заведения была распахнута, но толпа к прилавку, по обычаю нетерпеливых очередников, не ломилась. Странно!
- Что случилось? - вопросил я, подойдя ближе.
- Что, что? – ответ с раздражением. – Одних только раков завезли, вот шо, куряче капшо!
- Раков?! – не поверил я. – Быть такого не может. Двадцать лет хожу… мимо, то есть, ни разу такого не было. Забыл уж, как эти тварюшки выглядят.
- Так смотри на вывеску, вспоминай.
- Но в чём трагедия? Будем сегодня пить пиво с раками, - сострил я. В в ответ гробовое молчание. Не до юмора, знать, мужикам. Озадаченный, я вошёл в пустой залец. В тот день Сеню заменяла его супруга, бросавшаяся в глаза телом в стиле итальянского барокко. Сбоку южной красавицы на прилавок был выставлен сквозной ящик с раками, красными от желания быть съеденными.
- Может, со вчера чего припрятали, Фирочка? Плесните в подсобке, я мигом. За мной не заржавеет, Сеня знает. А?
- Пива нет, - холодно и безразлично к мукам ближнего. Как тут не стать антисемитом!? Русские барменши конечно добрее, отзывчивей... обложат.
Я был обескуражен: не признала, что ли?
- Ладно, подожду, завезут же. Тогда этих, заверните, мадам, пяток.
- Раки только с пивом. По одному к бокалу.
Как я мог забыть о норме «в одни руки»! Это же один из главных признаков нашего отечественного социализма.
За мной, надеясь на чудо, в залец вошло несколько томящихся нетерпением любителей лучшего в мире благородного напитка с изысканным кисленьким привкусом. Раздались голоса:
- …уй те привезут! Коли в шесть не завезли, то не жди. У них что ни день – авария. Оборудование-то ещё австрийское, Франца-Иосифа, мать его…
- Тада раки нахрена?
- Многа захотел, брат: и раки, и пиво сразу. Эт тебе не коммунизм.
- Верно, в школе учили, кто не работает.. - реплика невпопад.
- Нет не так: кто пиво не пьёт, тот раков не ест.
Прозвучали первые смешки, но их заглушило тягостное ощущение безысходности.
- Сталина на них нет, на этих жидов, - смело, пользуясь отсутствием Сени, выкрикнул кто-то.
- Да-а, Хрущ не Сталин. Хрущ только кузькину мать может, когда Нинка не видит.
Не солоно хлебавши, возвратился я к своим рукописям – славить родную партию за заботу о человеке. Ишь, уже раки выбрасывают на прилавки! Так и до крабов, глядишь, дойдёт, хотя крабы скорее всего появятся на столе простого советского человека при очень развитом коммунизме. Скорей бы, заждались! Нет, неспроста эти раки. Что-то назревает эпохальное, что-то заводящее ум за разум вот-вот случится, чуяло сердце советского писателя, которого раз год допускали отовариваться в обкомовский спецмагазин с предъявлением удостоверения члена СП СССР.
Мой домашний кабинет находился на первом этаже окном в палисадник, отгороженный от улицы низким заборчиков. Ближе к вечеру появляется в раскрытом окне кандидат в герои моего очередного произведения со специфическим дыханием:
- Слышь, писатель, пиво завезли.
Я вмиг заставил себя прервать работу на слове «слава». Допишу, кому слава, когда вернусь. Объект славословия ведь был, нам казалось тогда, вечным, а пиво… как получится, то есть оно, родное кисленькое, то его нет никакого.
Итак, подбегаю "как бражник на огонь" (чит. избр. поэзию С. Ужакина).
«Утро нашей родины», в образе строения «Пиво и раки», освещала вечерняя заря. Предметы, изображённые на вывеске, внушали бодрость и оптимизм, веру в завтрашний день, в его утренний шестой час. Внутри и снаружи пиво лилось рекой – во рты, под довольный гомон строителей социализма. Рачьи панцири трещали под ногами.
Я заказал две кружки. Раков к ним подали не спрашивая. Впервые в жизни я переживал такую гармонию несовместимых ранее продуктов питания и своих чувств.
После первой пары, прослезившись, громко возопил, пользуясь своим авторитетом среди читающей публики:
- Товарищи! Громадо! Запомните этот день. Я догадываюсь о его значении, но инструкции в нашем отделении Союза писателей из Обкома партии ещё не получены, поэтому воздержусь. Смекайте сами.
Действительно, прошло какое-то время. Выступал очередной вождь, имя забылось. Поведав о достижениях партии и народа, о покорении Космоса и штатовских амбаров с зерном, он под «бурные продолжительные аплодисменты, переходящие в овации», объявил в стране эру развитого социализма, как бы в нагрузку к социализму привычному, выстоянному в очередях. Стали ли признаком объявленного раки к пиву в описанном выше месте с красочной вывеской, я не знаю, так как неожиданно для себя изменил любимому напитку с сухим красным вином. А его я пью под лесную ягоду, которую собираю сам.
