На стылом российском небе с багровыми зарницами тускло светило лишь воровское ночное солнце; и в эту пору в кои-то веки губернский парламент изволил заслушать непарламентские партии; возжелал или уж Кремль ласково пожурил: «Ну, вы, мудрецы, хватит штаны протирать; коли уж обобрали народ до нитки, коли уж баблом кули набили и власть купили с потрохами, так хоть поиграйте в демократию. Народ …чадо же малое… народ любит игрища, а чем бы дитя не тешилось, лишь бы не бунтовало. Хлеба и зрелищ… Для начала заслушайте непарламентские партии: вам – не убыток, убогим – честь. Парламентарии, подобострастно виляющие хвостом перед Кремлем, исподтишка зыркающие по сторонам чего бы свиснуть, руку под козырек: непременно-с заслушаем-с, Ваше бродие…
Сподобился и я, непуть, от «Партии батраков России» молвить слово на заседании Законодательного собрания, – слово, кое я неделю доводил до ума, кое накануне слушали в комиссии, страшась крамолы. И в ночь перед речью так разволновался, что до рассвета глаз не сомкнул, зубря «слово»; а утром с тяжкой головой, вроде похмельной, звенящей шаманским бубном, напялил незримо зачиненные, накануне отутюженные штаны, белую сорочку и коробом стоящий пиджак, завязал на шее красную удавку и потащился в Губернское Собрание, чуя в душе: что всё суета сует и томление духа.
В Собрании меня уже караулил Василий Иванович Баянов, партийный вождь, на обличку и характером смахивающий на Чапаева, да и речистый, пересыпающие речи блатными шутками-прибаутками, иногда и соромными; помню, сошлись батраки из стойбищ на сход, и Василий Иванович речь закатил; кого хвалил, кого журил, а толстую батрачку даже обличил: «Ты, Гертруда Генхриховна, ловкая, хочешь и рыбку съесть, и… в Думу сесть… Нет, ты, дорогуша, сперва на «батраков» поработай, а уж мы потом, глядишь, и в Думу тебя двинем. Потом…». «Потом суп с котом… – досадливо отмахнулась Гертруда Генриховна. – Я уж лучше на историческую родину махну…» В ФРГ или Израиль?..» – поинтересовались «батраки». «Погляжу... А с вами, батраками, похоже, каши не сваришь…»
К полудню выяснилось, слово мне дадут ближе к вечеру, и ожидание обратилось в кошмар: сон одолевал, глаза слипались, да и слушать депутатов – тоска зеленая. В сонной памяти осело впечатление, что начальствующие в Собрании постоянно ищут казенные миллионы, отпущенные на благие дела и бесследно канувшие; поднимают депутатов и губернских чиновников, ровно школьников: мол, куда ты, мил-человек, миллионы заховал?.. доложи миру; и мил-человек, словно двоечник, мямлит невнятно, бегая глазами по залу, словно ожидая спасительной подсказки.
В это время Василий Иванович шепчет:
– Партия батраков России» выдвинет тебя в Законодательное Собрание. Готовься…
Я отмахнулся:
– По-моему, нашей партии ничего не светит. Разве что, для создания иллюзии народовластия…
– Ничего подобного! – Василий Иванович боевито встрепенулся, горделиво откинул голову, словно гарцевал на кавалерийском коне и наотмашь, с лихой оттяжкой рубил саблей врага. – У «Партии батраков России» есть реальные шансы. А у тебя особо: ты же писатель широко известный…
– Ага, широко известный… в узких дружеских кругах…
– Короче, у нас есть шансы…
– Какие шансы?! Шансы поют романсы у кого финансы, – в буржуйских партиях, там денег, как у дурака махорки, а в «Партии батраков…» шансы поют: «Вставай, поедем за соломой, быки голодные стоят…
А Губернское Собрание заседало; а я размышлял, чтобы не уснуть: «И отчего я не в буржуйской партии?.. давно бы уж в парламенте сидел, как в совете нечестивых, усыпанный златом, серебром, но и… давно бы душу спалил дотла в мздоимстве, лихоимстве и любострастии. Грех любезны, доводят до бездны… до гноилища ада… Забытый яблочный сок в тепле бродит, обращается в уксус, и – смертельно опасен для человека, так и грешник во власти, искушенный земными благами, обращенный в корыстолюбца и сребролюбца, – смертельно опасен народу… Мог бы к большевикам податься, да на порог не пустят: православно-самодержавный, хотя и чту Зюганова за народную душу, славлю Сталина за имперскую мощь, за клич: местечковых коммунаров на нары; а Ильича… на дух не приемлю и, прости, Господи, сужу и обличаю…»
Словом, с коммунарами и нарами не по пути, а про иные партии не ведал, да и ведать не желал: кому в радость в мусорном баке шариться?! Можно бы к либералам качнуться, но вспомнил: знакомец вступил в либеральную партию, жена ворчит: «Под ноги не глядишь, вечно угодишь в….» Думал: калачом не заманят в партию, даже русскую народную, не говоря уж про блатную, хороводную, и вдруг, избегающий суеты, возлюбивший отрадное уединение на лесной заимке, очутился в «Партии батраков»… Пили чай у Егора Горюнова, деревенского поэта, судачили о рыбалке и грибах, о картинах и стихах, Василий Иванович и поманил в партию:
– …Такие вам, мужики, литературные вечера закатим, губерния содрогнется…
– Какие вечера?! – заприбеднялся хитрый Горемыкин. – Выйти не в чем…
– Будет вам, мужики, по штанам, а может, и по пиджакам, – посулил Василий Иванович. – Раскошелимся…
– У вас такая партия… сошьете из крапивных кулей – батраки же…
– Какие кули?! Такие обновы справим, в кино ходить не стыдно…
Смех смехом, но так и очутились мы с Горюновым в «Партии батраков России». Уговорил таки Василий Иванович… Хотя… душа б не лежала, так и обновами бы не соблазнил, палкой не загнал; но, видно, судьба, кою и на кривой кобыле не объедешь… Но долго клял судьбу, а заодно и батрачьего вождя, когда без гроша в кармане ходил кандидатом в Губернское Собрание, а потом и в Думу: тьму времени убил, повесть на корню загубил… кстати, о вражде батраков и кулаков, и ведь заведомо знал, что пустые хлопоты.
А Губернское Собрание искало потерянные миллионы; ох, в русскую старь, дабы выведать подноготоную правду, загнали бы вам, депутаты, иголки под ногти – мигом бы деньги нашлись. Вспомнилось: у Василия Шукшина в горьком сказе мужик украл машину дров, и мужику дали два года; а тем, которые страну украли, ордена дали… И так обрыдли мне нудные допросы депутатов, что я, не в силах обороть сон, задремал, опершись на руку, прикрыв глаза ладонью, словно глубоко задумался о казенных миллионах, что, словно зерно, высыпались из дырявого куля, и наглые воробьи махом зерно склевали; на то у них и прозвище воровское, – «вора бей»… Вначале сквозь дрему еще нет-нет да и оглядывал Собрание, а потом, как провалился в обласканную солнцем, душистую копну сена… И приснился кошмар: сижу на завалинке …слава Те, Господи, не нары… подле родной избы, а рядом – деревенский пастух Кеша, с коим в отрочестве овец пас.
«Слыхал, паря, в депутаты целишь... – вздохнул Кеша, сокрушенно покачивая головой, сердобольно глядя на меня, как на хворого. – Ишь, со свиным рылом да в калашный ряд попёр… А это ж надо пару соперников завалить да пару миллионов притащить… А у тебя в кармане – блоха на аркане, да и смирный, мухи не обидишь…» «Ты, дядя, Кеша, чернухи нагляделся в телевизоре… Оно, может, по-первости и случались свары, а нынче – по закону, нынче в депутаты честные люди прут…» «Чернухи нагляделся?! Честные люди прут?! Счас, паря, увидишь: три кандидата приедут агитировать… А вот они, легки на помине, чтоб им ни дна, ни покрышки…»
И верно: возле клуба деревенские гуртятся, а на дощатом пятаке, где юнцом плясал под гармонь, – три бугая в черных пиджаках, при галстуках. Бугаям бы хвосты быкам крутить, так нет, в политику полезли… «Кандидаты в депутаты…» – догадался я, вслушиваясь в речи.
«Господа скотники и пастухи, конюхи и доярки! – возгласил кандидат. – В натуре, ежели отдадите голоса за меня, обещаю каждой бабе ситца на сарафан, мужику по бутылке, парню – невесту, девке – жениха. Без базара… Из Мозамбика выпишу – бабло есть… – и тут я разглядел: подле кандидатов горбатятся крапивные кули, в которых ранешние колхозники возили комбикорм свиньям. – Короче, ближе к ночи, буду вас ублажать, оборонять!.. буду за вас кровь проливать!..»
Тут подлетел другой кандидат с крапивным кулем, отпихнул соперника и орет благим матом:
«Нет, в натуре, я буду вас защищать!.. я буду за вас кровь проливать!..»
«Нет, я буду за вас кровь проливать!» – возмутился первый, ухватил второго за горло и душит...
Не успел задушить; третий кандидат, быкообразный детина, косая сажень в плечах, молча схлестнул соперников лбами, те и утухли. Подобрал их кули, и заверил избирателей:
«Они вам, в натуре, по кулю сулили, а я – три…»
А дальше приснились такие чудеса – дыбом волоса: к отаре овец, что паслись в степи, подкрались три волка, напяливших овечьи шкуры. Ощерились звери друг на друга, завопили по-волчьи: «Я буду защищать овец!..» «Нет, я буду овец защищать!». «Нет, я!..» И клацают зубами, а глаза, обращенные к овцам, горят алчным пламенем; и сцепились в яростный клубок, порвали друг на друге овечьи шкуры; а потом два волка, поджав хвосты, покорно заскулили, а матерый волчишше, поправив на плечах рваную баранью шкуру, пошел защищать овец…
Тут и разбудил Василий Иванович: близилась моя очередь вещать. Когда, вспотевший и очумевший от кошмарного сна, вышел на трибуну, глянул в зал и со страха обомлел: «Господи милостивый, куда меня, батрака, занесло?!» От крестьянской родовы достались мне в наследство кирзовые сапоги, телогрейка, китайские кальсоны с начесом и дикий страх перед начальством, даже мелким, вроде колхозного бригадира; а тут …у страха глаза, что плошки, не видят ни крошки… а тут почудилось: сто больших начальников уставились на меня, и во взглядах холодная усмешка: мол, это еще что за чудо в перьях на трибуну выползло?! Писа-атель, про заек пишет… Ну, давай, клоун, повесели публику… Тряскими руками перебрал я листья речи, и решил хоть выдержки зачитать, иначе захлопают: деловые, вечно спешащие, для коих время – деньги, некогда пустяками заниматься, думать о душе. Пусть о душе попы печалятся: им больше делать нечего, профессии нету. Есть еще писатели-душеведы, тем абы в пень колотить, день проводить, – лодыри несусветные... Вот и пусть напару с попами о душе пекутся…
Глянул я в зал: депутаты, слитые в одно холеное, надменное, вельможное лицо, смотрели на меня стыло, не мигаюче, словно на допросе …эх, к стенке бы да пулю в лоб, черносотенец же… но я уже перетрясся, и, корявый, картавый, стал дерзко вещать:
– Российские власти, исполнительная и законодательная, коли не враги родному народу, обязаны понять: без возрождения в душах спасительных духовно-нравственных основ, выработанных нацией за десять веков, не будет возрождения России. Гениальный проект социально-экономического возрождения России породит более гениальное мошенничество, казнокрадство и мздоимство, в гнилом болоте которого сгинет даже самый благочестивый проект. Бешенные деньги, отсуленные казной на возрождение российского хозяйства, осядут в карманах «гениальных» чиновников и деляг, а мужику с серпом и молотом от капиталов достанется лишь пеньковая удавка, да и то, сам веревку намыль, на мыло разорись. Спасут Россию – лишь спасенные души, а спасение лишь в любви к Вышнему и ближнему. Возрождение в душах нравственного света возможно лишь путем приобщения нации к небесным и земным идеалам добра и совести, воплощенным в народно-православном искусстве. А посему во власти должны прийти не просто професионалы, но люди, для коих великая честь положить судьбу на алтарь народного счастья. За други своя не жалей живота… Российская законодательная власть, коли жаждет слыть народовластной, обязана исходить из идеалов земского, губернского, всероссийского соборов, равно представляя все сословия: дабы в парламенте рядом с чиновным, деловым людом заседали крестьяне и ремесленники с трудовыми мозолями, выдающиеся ученые, талантливые, глубинно народные писатели, художники и педагоги, – деятели, возлюбленные не властью и капиталом, а церковно-приходским простолюдьем, ибо они честнее безбожников…
На закате речи, не глядя в листы, изможденным голосом изрек:
– В борьбе с коррупцией надо начинать с коррупции души…
На что председатель заверил:
– У нас в Законодательном Собрании коррупции нет…
– Конечно, откуда у вас коррупция… – огласился я и позорно удалился, лишь заикнувшись, а речь и не молвивши.
Подумалось горько: «Оно и слава Богу, ибо рече Господь: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас»… Но позже раскаялся я в лютой неприязни к депутатам: чего же всех-то под одну гребенку чесать?! может, в Собрании и безкорыстные обитают, готовые последнюю рубаху снять и голому отдать?! Привыкли мы, простецы, даже в своих житейский бедах начальство ругать …вроде, на то и начальство, чтоб его ругать… а может, начальство денно и нощно печется о твоем благе, как приходской батюшка о спасении твоей души?!
2016 год
