Это было написано в 1987 году на даче в Мамонтовке, что от «Советской России», где 30-летний автор работал. До прекрасного Леонида Филатова…
Осел розовый туман,
Видим – царь Максимьян
Сидит на троне в золотой короне,
Комаров отгоняет на природе лоне.
А пообочь на карусели – чтобы всуе не глазели, -
Старичок щербатый, борода лопатой.
Собралося обчество несметное –
От мальца до отца многодетного.
Налился Миксимьян зрелым колосом,
Воскричал Максимьян трубным голосом:
- Люди вы русские, аль ужо хранцузские?
Почто воздуся российские завоняли,
Землю-кормилицу засрали?
А обчество, хоть немалое, да розное,
Ответствует Максимьяну грозному:
- Тычемся мы, люди русские,
Во всякоразные проходы узкие.
И чем нам хуже – тем проходы уже…
Примечает царь: мнётся обчество.
Говорить как на духу ему не хочется.
Ударяет жезлом гладкоструганным,
Возвещает людям перепуганным:
- Неча пред начальством ныне пятиться!
Мы ему сейчас намылим задницу!
У вас пастыри – на глазах пластыри.
У вас поводыри – на ушах волдыри…
А позвать сюда, как ни странно,
Академика Аганбегяна!..
Срывается государева свита,
Из добрых мужичков сбита.
Обчество оком моргнуть не успело –
Видит пред собою дебелое тело.
Вещает оно невозбранно
Пред ликом царя Максимьяна:
- Да, есть изъяны у нас, аганбегянов,
Но уж мы расстараемся,
С ними, изъянами, справимся…
- Никаких «но»! Вижу, что г...о!
Знаем этих благодетелей,
Корысти своей радетелей,
Земель чужих обирателей…
А подать сюда русских писателей!
(Ведал, видно, царь пышнотелый,
Что лишь там русский дух загустелый
Чудодейственно сохранился,
И покудова не разложился).
Видит Максимьян – первого ведут.
- Это что ж такое за старый плут?
Отвечают ему слуги верные:
- Смекаем, царь, не наверное _
Это нонешних дум властитель,
От белых пятен истории избавитель,
Остатних сокровищ хранитель,
К покаянию внушитель.
Зовётся в титрах – академик Митрей…
(Лихачёв, гад – Прим. Автора)
Взверещал новоявленный пророче,
Кадыком горло своё куроча:
- Вот уж скоро рассеется хмара,
И припустим учёного жара.
А пока, хоть с народом не знаемся,
Мы тут все безыскусственно каемся.
Но нет свобод,
Покуда народ
Во грехе живёт!..
- Ах ты, такой-сякой Митька!
На себя погляди-тко!
Ишь, народ они русский обличают,
А сами кровушку его допивают!
Каки-таки сроки ты наметил,
Что за событья расконкретил?
Чую: ты не мыслительный царь,
А самозванец и тварь!
Я приветь велел русских писателей,
Драгоценной бумаги марателей.
А ну марш отсель, старый петух!
Смири, коль не поздно,
Свой порченый дух!
А-а! Вот и писатели-красавцы…
В целом, конечно, мыслепродавцы.
Валентин! Василий! Лобанов! – вы трое
Захватите с десяток орлов с собою,
Ступайте на те карусели –
Погутарьте об вашем деле.
Старик-то тоже повещает –
А и вам дозреть не мешает.
Тут глянуло обчество:
То ль мнится, то ль снится –
Аж до края земли толпа лоснится.
Выдвинул ушко царь благодатный,
Услыхал жалобный гул невнятный:
- Каки-таки ответственны работники?
Землепашцы? Кочегары? Плотники?
Контингент сей мне неинтересен,
Знаю всё про эту злую плесень.
Свободить! – считаю до разу! –
Русь Святую от ентой заразы!
Выкидать из казённых помещений
Без ихних хитрожопых пермещений!
Смогите, дармоеды,
Заработать хоть ложку к обеду!
Пшли отсель, гнилая порода,
Доподлинные враги народа!
И ты, масонская шайка-лейка,
Надёж особых не лелей-ка!
Въелись, гниды, в русское тело,
Аки черви в яблочко зрело.
Тут морды сальные зароптали:
- Не Максимьян ты, а прямо Сталин!
А царюшко кроткий ножкой качает,
Ответработничкам так отвечает:
_ Неча вам на былое кивать-то,
Коль у самих рожа кривовата!
Наловчились склонять покойничков,
Да всё лучшее жрать потихонечку!
Обесстыжели, гады последние –
Колбасу удумали «для населения».
Дрянью всякой поля посыпаете,
Сами чистое всё пожираете.
Сволота – богатеи заграничные –
Вам, паскуды, дружки закадычные!
Подо мной уже с татем не спасёшься,
От мово кулака вьюном зайдёшься!
Мы таперича умными стали:
Ткнёшь подлюку, он – «Сталин! Сталин!»
А это вот что за истукан? -
Гикнул вдруг царь Максимьян.
- Что это за в клумбе статуя
Ручку тянет? Куда указуя?
То-то! Они под нею укрылись
И как кролики порасплодились.
Пшли отсель, дерьмовы заразы!
Энтих всех накрыть медным тазом.
А ещё раз кого побачу –
На дне моря-окияна устрою госдачу…
Слуга мой верный Харитон,
Откеля заунывный звон?
- От тех, хромоватых, записка.
Трусят – подошли неблизко.
Подходят нехотя –
Рубашки в перхоти.
- Мы – сторонники интернацьонализма!!.
- Эт-то что за духовная клизьма?
Вы скажите-ка брату-хранцузу,
Чтоб отрёкся от нации груза, -
Он, хоть и хлипко сложен,
Задёргает шпажку из ножен.
А возьмите того ж мериканца,
С коим в дурости затеяли тягаться?
Он ни в жисть не ступит и шагу,
Не повеся куда-нибудь флагу!..
Додумались с корысти да с жиру!
А построить их всех по ранжиру!
Прикажу-ка я вас, как по ГОСТу,
Сделать всех одинакого росту!
Заворчали интернацьоналисты:
- Расселися тут, шовинисты!
Харитон белой злостью налился,
Накалился, водой окатился:
- И корова голодная Лизка
Тоже, значится, шовинистка?
Максимьян же уж их не замечает.
Пред ним ново чудо возникает:
На пятнистой лысине – чёрный платок,
А присморишься – хитрован-мужичок.
По брюшку видать – не голодный,
По ужимкам – ни на что н годный.
Оглядев без речей чуду эту,
Царь задумчиво снял свою штиблету.
Рёк:
- И где у нас ковёр-самолёт?
Усадить, пусть низенько плывёт.
Суждено сему человеку
Летать до скончания веку.
Пущай тянет он свою выю,
Глядя на сирую Россию…
Харитон – царю: «Батько, може,
Обратиться особо к молодёжи?»
- Речь сию вести – дело ложно.
Ветвь от древа отделить невозможно.
Мудрость с силою соединятся,
Коли клинья вбитые надломятся…
Встал тут царь (а вид – не царистский).
Поклонился обчеству низко:
- Что уныл так, люд православный?
Где твой вольный дух достославный?
Своровали твои святыни,
Повзрывали твёрдые твердыни.
А чтоб думы тебя не распрямили,
Нехватками тебя придавили.
Чтоб не стал ты кучковаться повсюду –
Повбивали всюду клинья иуды.
Потерял ты, родной, самых лучших,,
Пропустил вперёд-наверх самых худших.
Но унынье – грех есть великий,
И покуда не стал ты совсем дикий,
Пробудись! – ещё сроки не вышли –
Для работы и русской мысли.
Опрокинь постылое бремя,
Святорусское милое племя!
Аль не зришь – сменяли картинки,
Чтоб тебя из-за них – дубинкой?!.
Таку речь держал, роняя слёзы…
Как вдруг зашумели берёзы,
Закачали вершинами ели –
Это спрыгнул Русский Бог с карусели.
А за ним – Валентин с остальными,
С нервами которые со стальными.
Поскрёб Русский Бог в затылки,
Речь повёл негромко, но пылко:
- Говорю не по строгому чину,
Как и водится в злую годину…
Потешались над вами канальи –
Сердце больно доброе вам дал я.
До могилы от самой утробы
Не желаете верить злобе.
Обижаться не хотите до предела
Бытия свово крепкого тела…
Въявь теперь застой отменяется,
Семейство русское воскрешается,
Деловитое, умное, дружное,
Работящее, простодушное.
Песни пойте, избы стройте,
Печки атомны заройте.
Вспоминайте, вспоминайте,
Братьев крови воскрешайте.
Новы храмы возводите,
Пашаничку разводите.
Ильёй Муромцем вставайте,
Молодь – делом воспитайте.
Семьсят лет побастовали – и будя.
Час ваш пробил, русские люди!
Леса продают ворюги люты –
Кумекай, что иное пойдёт за валюту!
Кто планировал гиблые ГЭСы –
Блюдут, гады, свои интересы.
Кто телом России торгует,
Не в России духом ночует.
Кто увечит наших детишек –
Начитался только сберкнижек.
Роддома спалите заразные,
Производства валите опасные.
Очистите реки родимые,
Вспомните сказки любимые.
Пробивайте, расширяйте
Те проходы узкие.
Вспоминайте, вспоминайте
Себя, люди русские!
Максимьян-то царь пускай поправит,
Всяку нечисть подале отправит.
Самодержец не мает корысти,
Кроме как о народе мысли.
Его добрая царская забота –
Разметать тот мильон деспотов.
А советников лукавых тьма
У того, кто лишен ума.
Мне токо надо, чтоб в его сердце
Не запала толика перца –
Чтоб в супруги взял не болячку,
А добрую славную русачку.
Среди них хоть тоже есть дурры,
Да нету зловредной агентуры.
Привыкли мы – баба и баба!
А за нею – чёртовы штабы.
Вы – России дети,
Лучшей земли на свете.
Для неё – и живите, иноземцев дивите.
Никаких тебе поборов и продразвёрстки –
Хватит и с мешка по напёрстку.
А без этого потуги жалки…
Кончай жить как в коммуналке.
Максимьян чужих сминать лих –
Поживите, наконец, среди своих.
А уж дома дела ходко катятся,
Ходко катятся, ладно ладятся.
Зашумело обчество:
- Поймём, что дома,
Коль не станет змия, змия Агропрома!
Бог тряхнул согласно белой бородою,
И изрёк:
- Детишечки, то ж само собою!
Ну а я уж теперь , нет, не успокоюсь.
Среди вас, в земле родной, навсегда устроюсь.
Токо-токо до меня чрез облачные битвы
Докатились стоны ваши, горькие молитвы.
Ох, долгонько же у вас оные куются
До тех пор, как от земли грешной оторвутся.
Да пока не проскользнут сквозь злую заслонку
Дыма, гари, сажи, ржи этой экономики…
Почесал Русский Бог бородёнку:
- Вроде всё? – и пошел потихоньку
Всё быстрее и быстрей – пятки узки –
По калеченной земле Святорусской.
Максимьян же царь привстал на троне,
Нахлобучил обратно корону:
- А ответьте-ка вы мне, драгие лица,
Где стоит теперя русская столица?
Ой, не слышно ликованья раскатов!..
Молчит обчество виновато.
- До чего же, братцы, докатились!
И столицы расейской лишились.
Ну, тогда на всяк случай указую:
Тут столицу привечай, где стою я!
На Москве как сомнём конторы-клозеты,
Так отменится решенье это…
Так-то царь под конец распорядился,
И тут ко мне, многогрешному, обратился:
- А ты, пишущий сии дельные строки,
Пометь неотменимые сроки!
Нам негоже православных мурыжить.
С балаболеньем боле не выжить.
Говоренье завершу советом:
Хоть под пыткой, хоть под пистолетом,
Никому, и мне, царю, не в угоду
Не пиши, не мели в ступе воду.
Слово, правда, было в начал начале.
Только словом и Россию кончали!
Летописца сирого не корните –
Как умел, описал ход событий.
1987
