Сообщество «Форум» 09:03 7 февраля 2019

Отражение литературных споров в «Каибе» и в «Похвальной речи Ермалафиду» И.А.Крылова

К 250-летию со дня рождения И.А.Крылова

Надежда Диас

Литературные споры конца ХVIII – начала ХIХ нашли своё отражение в произведениях Ивана Андреевича. «В литературной позиции Крылова исследователи (Д.Д.Благой, Н.Л.Степанов и др.) единодушно отмечают её разносторонний сатирико-просветительский характер» (№7, стр.66).

Рассмотрим и мы разные объекты критики писателя.

Поговорим о сатирическо-аллегорической повести «Каиб».

Хочу сказать о том, что меня больше всего прельщает в «Каибе», там писатель, «высмеяв литературных противников» (№7, стр.67), «недвусмысленно противопоставлял жизнь простого народа и его нравственность жизни двора, полной пороков» (№7, стр.67).

В «Каибе» Крылов критиковал сентиментально-условную чувствительность идиллии, имея в виду, в первую очередь, произведения Н.М.Карамзина.

Интернет даёт следующие характеристики сентиментализму:

«Это литературное течение конца 18 – начала 19 веков. Возник как протест против превратившихся в догму канонов классицизма в искусстве, отражающих уже превратившуюся в тормоз общественного развития канонизацию феодальных социальных отношений» (№14).

«Сентиментали́зм — умонастроение в западноевропейской и русской культуре и соответствующее литературное направление. Произведения, написанные в рамках данного художественного направления, делают особый акцент на чувственность, возникающую при их прочтении» (№15).

Я не буду воспроизводить здесь какой-либо отрывок из «Бедной Лизы» Карамзина, произведения слишком известного, приведу отрывок из другого произведения сентименталиста, из «Острова Борнгольм». Вот оно: «Она спала; русые волосы, с которыми переплелись жёлтые соломинки, закрывали высокую грудь её, едва-едва дышащую; одна рука, белая, но иссохшая, лежала на земле, а на другой покоилась голова спящей. Если бы живописец хотел изобразить томную, бесконечную, всегдашнюю скорбь, осыпанную маковыми цветами Морфея, то сия женщина могла бы служить прекрасным образцом для кисти его» (№16).

Посмеиваясь над сентиментализмом, и в частности, над сочинениями Карамзина, написанными в духе сентиментализма, Крылов так описал встречу своих главных героев Каиба и Роксаны: «Какое приятное бремя чувствовал он, когда грудь Роксаны коснулась его груди. Какой жар разлился по всем его жилам, когда невинная Роксана, удерживаясь от падения, обхватила его своими руками, а он, своими поддерживая лёгкий и тонкий стан её, чувствовал сильный трепет её сердца» (№1, стр.272).

Крылов считал сентиментальную литературу «несерьёзной, далёкой от реальной жизни» (№10, стр.45).

Буквально «гора несчастий» навалилась на Роксану и её семью. И это, в общем - то тоже характерно для сентиментализма (часто и для романтизма).

«Герои писателя (Н.М.Карамзина – Н.Д.) , в полном соответствии с заповедями сентиментализма, почти все время страдают, постоянно выражая свои чувства обильно проливаемыми слезами» (№17).

Типично для сентиментализма звучит и речь старика-отца, потерявшего любимого им юношу-странника. А Роксана, конечно же, падает в обморок от испуга при виде свиты Каиба. Какой сентиментальный роман может обойтись без обморока героини!

Интересен и отрывок о пастухе и пастушке. Крылов пишет о том, что Каиб читал в идиллиях и эклогах о золотом веке деревни, и ему хочется стать свидетелем нежности пастушка и пастушки.

Да, действительно, у Николая Михайловича Карамзина в повести «Бедная Лиза» крестьянский быт «далек от подлинного народного быта. Скорее он навеян свойственными сентименталистской литературе представлениями о «естественном человеке», символами которого являлись пастухи и пастушки. Поэтому, например, писатель вводит эпизод встречи Лизы с молодым пастушком, который «по берегу реки гнал стадо, играя на свирели». Эта встреча заставляет героиню мечтать, чтобы ее возлюбленный Эраст был бы «простым крестьянином, пастухом», что сделало бы возможным их счастливое соединение» (№17).

Да и не только там. Такую же картину Карамзин рисует и в стихах.

«Пастух играет на свирели,

Лежа беспечно на траве;

Питаясь духом благовонным,

Он хвалит красоту весны» (№18).

И в «Письмах русского путешественника».

«Очнитесь, - как бы говорит Карамзину его оппонент, - не живут на самом деле пастухи и пастушки в золотом веке!» Обычный пастух – это «Запачканное творение, загорелое от солнца, замётанное грязью» (№1, стр.268). И ноги у него босы, и борода у него есть. И вид у него «столько же глуп, сколь прибор его беден» (№1, стр.268). И жуёт он чёрствую корку хлеба, а поэтому он голоден и ему не до игры на свирели. И пастушка его продаёт последнюю курицу, чтобы одеться зимой и не замёрзнуть. И Иван Андреевич делает вывод: «…такую гадкую холстину разрисовывать так пышно: это, право, безбожно» (№1, стр.268).

«Для Карамзина деревня становится очагом природной нравственной чистоты, а город — источником разврата, источником соблазнов, способных эту чистоту разрушить» (№17). Так и у И.А.Крылова, и Каиб, и Роксана, и её отец находят своё счастье вдали от города.

Иван Андреевич изначально хочет дать понять, что его восточная сказка имеет отношение к Карамзину, а так как Николай Михайлович больше всего был знаменит своей многотомной «Историей государства российского», то мы находим в «Каибе», почти в самом начале повествования, следующие строчки: «…о коей историю в тридцати шести томах в лист издала тамошняя академия»(№1, стр.250). Рискну предположить, что здесь, возможно, содержался намёк на творение Карамзина. Да, и сам текст начинается якобы с описания великолепия Каибовых богатств устами историка, который видит в, первую очередь, «золото, жемчуг и каменья». И только мимоходом замечает, что стихотворцы Каиба были бедны. И в середине своего рассказа замечает возможность того, что тысячи славных дел, и тысячи людей, их сделавших, возможно не внесены в историю. И надо сказать, что Иван Андреевич прав. Вряд ли Карамзин правдиво описывал восстания Пугачёва и Разина, и, уж во всяком случае, не расхваливал руководителей восстаний, вряд ли они были у него героями, как в народных песнях.

Ивану Андреевичу не нравились оды. И его позиция обоснованна.

(«Ода – это стихотворение восторженного характера (торжественное, воспевающее) в честь какого- либо лица или события») (№20).

В «Каибе» Крылов даёт им такую характеристику: «ода – как шёлковый чулок, который всякий старается растягивать на свою ногу» (№1, стр.266). И чуть позже более детально раскрывает своё отношение к одам: когда стихотворцы пишут оды, они, в первую очередь, заботятся «только о своём имени». Заказали оду для царицы, и пишешь её; заказали оду для какого-то богача и снова пишешь её. И все у тебя замечательные! Как в оде Карамзина (1796г.), приведённой мной ниже и написанной уже после написания «Каиба» (1792):

Ода

На случай присяги московских жителей

Его императорскому величеству

Павлу первому, самодержцу всероссийскому

(отрывок)

«Ликуйте! Павел вас прославит,

В закон учение поставит.

Он любит подданных своих,

Которых разум просвещенный

Ценит заботу, труд священный

Монархов мудрых и благих»(№18).

Из истории мы знаем, что император Павел явно не заслуживал подобных слов.

Очень интересен разговор Каиба и стихотворца, который пишет оды, и в итоге признаётся, что сейчас он пишет оду о человеке, в котором «нет ни ума, ни добродетели»(№1, стр.265). Да и сам Каиб видел «оду визирю, недавно повешенному им за взятки…» (№1, стр.263).

Один раз в жизни попросили написать оду и меня. Бесплатно. И я с довольствием согласилась, ведь ода была к 200-летию Московского Общества Испытателей Природы при Московском Университете. А я состою в этом обществе с 1998 года. И за эти годы посетила там массу интересных лекций. Так что хвалить какого-либо человека мне было не нужно. Приведу маленький отрывок из этой оды:

«Прекрасна русская природа,

Здесь неба синь, простор полей.

Воспеть с любовью хочет Ода

Богатства Родины моей.

Здесь столько дивных есть растений,

Что расцветут порой весенней.

А сколько милых есть зверей,

Чей ум остёр, движенья ловки.

Есть тигры, соболи, полёвки.

Их изучайте поскорей!..»(№19, стр.6)

Полемисту Крылову не нравился слишком высокопарный язык од. И он неоднократно говорит устами придворных Каиба высокопарные фразы, например, такую: «Законный наследник все имений, неоспоримый владетель сердец и помышлений, повелитель стихий»(№1, стр.262) и т.д. Но, с другой стороны, ода пишется по случаю праздника, и как же тут без высокого слога?

Однако Иван Андреевич оды, по-моему, просто не переносил, так как устами феи сказал следующие слова: «…вот тебе целый том од одного из бесприютных строителей храмов славы; едва прочтёшь ты одну строфу, как на тебя найдёт беспамятство…» (№1, стр.255). Так, по его мнению, скучны оды.

Во втором абзаце «Каиба» мы находим следующее «подозрительное» предложение: «Знатоков привлекало искусство, блистающее во всех украшениях дворца: там развевали завесы из непроницаемого штофу, который был толще всех четырёх частей Беседующего гражданина, переплетённых вместе;..» (№1, стр.250).

И, правда, «Беседующий гражданин» оказался журналом. И не только…

Так назывался журнал, выпускаемый Антоновским. Но «издатель журнала «Почта духов» Иван Крылов язвительно называл журнал, выпускаемый Антоновским, «Бредящим мещанином» (не в «Каибе» - Н.Д.).. Суть разногласий сводилась к тому, что «Беседующий гражданин» критически относился к жанру сатиры как таковому, а «Почта духов», в свою очередь, не принимала мистических настроений и назидательно-морализаторских установок своего оппонента.

По данным исследователей, полемика между изданиями была начата «Беседующим гражданином», представители которого, возможно, ознакомились в типографии (которая поначалу была общей) с готовящимся к печати номером «Почты духов» и в первом же выпуске опубликовали сочинение «Бредни праздного педанта». В тексте, напоминавшем пародию, звучал явный намёк на Крылова и его журнал» (№ 22).

«В декабрьском номере «Беседующего гражданина» была опубликована неожиданно острая статья под названием «Беседа о том, что есть сын Отечества»»( № 22). Только в 1906 году выяснилось, что статья была написана Радищевым.

«После публикации «Беседы о том, что есть сын Отечества» журнал был закрыт» (№22).

Но продолжим разговор о критических сочинениях Крылова. В журнале «Меркурий» было помещено сатирическое произведение Ивана Андреевича «Похвальная речь Ермалафиду, говоренная в собрании молодых писателей». Эта речь, «осмеивая новое направление в литературе (под Ермалафидом, то есть человеком, который несёт ермалафию, или чепуху, подразумевается, как заметил Я. К. Грот, преимущественно Карамзин) служит выражением тогдашних литературных взглядов Крылова. Этот самородок сурово упрекает карамзинистов за недостаточную подготовку, за презрение к правилам и за стремление к простонародности (к лаптям, зипунам и шапкам с заломом)…» (№11). (Вспомним «Марфу Посадницу» - Н.Д.).

«Крылов-полемист нередко использовал не только приёмы прямого осуждения, но и пародировал своих литературных противников, представлял их в сниженном виде и даже давал им обидные прозвища» (№10, стр.45).

«Он мастер принимать и компрометировать различные литературные маски» (№7, стр.66). Его «Речи» «в пародийной форме высмеивают сентиментализм»(№7, стр.66). Ивану Андреевичу не нравится ««новый стиль» сентиментальной прозы Карамзина» (№10, стр.46).

Позволю себе кратко изложить учение о стиля Ломоносова:

Он выделял три рода «речений». К первому роду относятся слова общие для русского и церковно-славянского языков. Второй род – это мало употребляемые в разговорах слова церковно-славянского языка. К третьему роду относятся слова русского языка, не встречающиеся в церковных книгах. Кроме этого, Ломоносов выделял ещё церковно-славянские слова, непонятные современникам, которые вообще не следует употреблять. И к пятому роду учёный относил слова экспрессивной разговорно-просторечной лексики. По мнению, Ломоносова высокий стиль должен состоять из слов первой и второй группы, средний – из слов первой и третьей группы, а низкий – только из слов третьей группы. При этом в низкий стиль можно добавлять слова из среднего стиля, и даже простонародные слова. К каждому стилю учёный приписал определённые жанры литературы.

Крылов считал новый «чувствительный слог» « «своевольным», рассыпающимся на детали и ненужные частности» (№10, стр.46). В этой речи он писал: «…великий ум никогда ничему не следует. Не нужны ему ни правила древних, ни и творения; и он, не справляясь ни с какими книгами, садится за письменный столик, как скоро почувствует только позыв на письмо. Фразу свою кончит тогда, когда надобно перо обмакнуть в чернильницу;..» (№1, стр.284).

Иван Андреевич упрекал Карамзина в «благородной вольности»: «Он один только в состоянии с такою лёгкостию кстати о Гомере напомнить, что дрова дороги, и, хваля Юнговы Нощи, заметить, что немцы обуваются щеголеватее французов;..» (№1, стр.285).

Также Крылов не доволен отсутствием логических связей в произведениях Николая Михайловича. Его Ермалафид говорит о том, что «двадцать лет думал я без логики…» (№1, стр.287). Отказывает критик своему оппоненту и в знании риторики (с чем я бы не согласилась ни в коем случае! – Н.Д.). Критикуя драмы Карамзина, Крылов обвиняет его в отсутствии страстей на сцене. И в «квасном» патриотизме. Потом принимается и за журнальную деятельность Карамзина, который был редактором «Московского журнала» и «Вестника Европы». Исследовав все выпуски данных журналов, можно было бы сделать вывод, прав ли был Крылов в своей критике, но эта работа требует многолетних исследований. Критика в «Речи», действительно, беспощадная и злая. Карамзин обвиняется даже в незнании произведений «Мольера, Расина и Боало» (№1, стр.290).

«Может показаться, что Крылов в целом защищает правила и авторитеты классицистического искусства, но на деле речь шла о том, что от литературы и театра он всегда требовал правдоподобия и правдивости, искренности и содержательности» (№10, стр.46).

Историко-литературное значение творчества Крылова не подлежит сомнению. Его басни переводились на другие иностранные языки, были положены на музыку.

« Как в век Екатерины II рядом с восторженным Державиным был необходим пессимист Фонвизин, так в век Александра I был необходим Крылов…» (№11).

Ещё не оценив полностью творчество Крылова, В.А.Жуковский писал: «Мы позволяем себе утверждать, что Крылов может быть причислен к переводчикам искусным и потому точно заслуживает имя стихотворца оригинального» (№5, стр.478).

«В баснях явился он первым у нас «истинно народным» (Пушкин, V, 30) писателем, и в языке, и в образах (его звери, птицы, рыбы и даже мифологические фигуры — истинно русские люди, каждый с характерными чертами эпохи и общественного положения), и в идеях. Он симпатизирует русскому рабочему человеку, недостатки которого, однако, прекрасно знает и изображает сильно и ясно. Добродушный вол и вечно обиженные овцы у него единственные так называемые положительные типы, а басни: «Листы и Корни», «Мирская сходка», «Волки и Овцы» выдвигают его далеко вперёд из среды тогдашних идиллических защитников крепостного права. Крылов избрал себе скромную поэтическую область, но в ней был крупным художником; идеи его не высоки, но разумны и прочны; влияние его не глубоко, но обширно и плодотворно» (№11).

«Многие, - писал Белинский, - в Крылове хотят видеть непременно баснописца; мы видим в нём нечто большее» (№6, стр.62).

Пушкин же, «говоря о Крылове, вспомнил, прежде всего, его «Подщипу, или Трумфа» («Городок»). Пушкин представлял себе басни Крылова и его жизнь как жизнь и творчество автора антимонархической «шуто-трагедии» (№4, стр.136-137).

А что мы можем сказать о критике И.А. Крылове в ХХI веке? «…не следует переоценивать степень реалистичности критики Крылова»(№7, стр.68), - пишет литературовед В. И. Кулешов. И продолжает: «Нельзя мысленно переносить на его деятельность в ХVIII веке представления о Крылове-баснописце ХIХ века, когда он сделался великим реалистом» (№7, стр.68). «Роман путешествий» в «Каибе» ещё не имеет «развёрнутой системы «просветительского» романа» (№7, стр.68). И напоминает собой «вольтеровские «философские» романы, «реализм» которых крайне условен»(№7, стр.68).

Часто Иван Андреевич «придирался» к «Ермалафиду» «как классицист, а не как реалист. Он упрекал сентименталистов в том, что они слишком далеко заходят в своей вольности и нарушают старые каноны…» (№7, стр.68).

«Крылов-критик был сатирическим реалистом, допускавшим всё большее и большее вторжение социального элемента в искусство. Но ещё сильна у него оглядка на классицизм»(№7, стр.69), - подытоживает деятельность Ивана Андреевича литературовед В.И.Кулешов.

Библиография.

И. А.Крылов. Басни. Сатирические произведения. Воспоминания современников. Москва, издательство «Правда», 1989.
И.А.Крылов. Сочинения. Том первый. Сатирическая проза. Москва, «Художественная литература», 1984.
М.А. Гордин. Жизнь Ивана Крылова. Москва, «Книга», 1985.
А.В.Десницкий. Иван Андреевич Крылов. Москва, «Просвещение», 1983.
Зарубежная поэзия в переводах В.А.Жуковского. Том 2. Москва, «Радуга», 1985.
В.И.Коровин. Басни Ивана Крылова. Издательство Московского Университета, 1999.
В.И.Кулешов. История русской критики. Москва, «Просвещение», 1978.
Ю.И.Минералов. История русской литературы ХIХ века. 1800-1830-е годы.Москва, «Студент», 2012.
Л.И.Скворцов. Басни. О том, куда нас власть вела, творя великие дела. Том 2. Издательство Литературного института им. А.М.Горького, Москва, 2000.
Н.И.Якушин, Л.В.Овчинникова. Русская литературная критика ХVIII- начала ХХ века. Москва, издательский дом «Камерон», 2005.