Авторское пояснение к настоящей публикации
Положительные отклики, выраженные постами и значками при предыдущей статье привели меня к мысли, что недостаточно при обсуждении данной темы ссылаться на изданную книгу. А посему предлагаю читателям первую часть отрывков из этой книги, которые размещались на ряде сайтов в предыдущие годы.
***
То, о чём я собрался рассказать, в ряду зарождений русских национально-культурных организаций по различным инородческим углам СССР стоит особняком во времени. Действительно, различные клубы, общества, общины, конгрессы, конфедерации, союзы, наконец фронты русского толка стали возникать после 1990 года; этот процесс усилился с распадом единой страны. Некоторые самодеятельные организации, огласившие более ранние даты своего основания, попросту наследовали ранее существовавшие советские общественные структуры.
Все они включая киевскую и севастопольскую, - «дети 90-х». И вызваны к жизни объективно возникшей необходимостью защиты прав соотечественников и стремлением сохранить русскую культуру в своей этнической и речевой среде, и образование на родном языке.
Однако в этот общий поток в своё время влилось изначально самостоятельное общественное движение с иным генезисом. Более того, оно возникло за три года до крушения СССР не для защиты прав русскоязычного меньшинства в специфическом регионе (на них тогда никто не покушался, разве что в преступных мыслях). И не для отстаивания духовной территории, а для свободного, без партийного надзора, развития в меняющихся социальных условиях культурного наследия предков. Причём, во взаимодействии с культурами других яз`ыков, звучавших здесь.
Приступая к истории соотечественников, брошенных компартийными самоликвидаторами на произвол мстительных националистов, необходимо исследовать побудительные причины активности собственно русских граждан СССР на периферии единой страны.
Были две причины возникновения русских движений. Первая, как реакция на неблагоприятный вызов, и, вторая, как движение более чувственное, чем осознанное, для предупреждения такого вызова, возможного по косвенным признакам. Я беру на себя смелость осмыслить второе, поскольку силой обстоятельств оказался именно тогда и там, где была воля русской стороны участвовать в наладке разноязыкого общественного механизма к удовлетворению всех сторон. Именно, всех сторон, запомните!
Это ещё не было началом русского движения, это было предначалием.
Время породило перестройку, и на её волнах закачался привычный мир, казавшийся незыблемым как египетские пирамиды. В зеркале действительности «нельзя» отразилось пьянящим «можно». Многое из запретного стало доступным. А запретный плод, известно, сладок. Стало очевидным, что к западу от р.Збруч, на территории УССР, с 1349 по 1939 год оторванной от Руси, самым сладким покажется то, что официальная советская пропаганда называла «украинским буржуазным национализмом». Он карался пуще всех пороков и измен. И вдруг «табу» не то, что сняли, но разрешили открыто заглядывать за него. Большевики своей неуклюжей пропагандой и репрессиями лишь загнали самостийную тоску в глубь обывательской среды. А произведя на свет многочисленный класс интеллигентов-пролетариев скоростным почкованием от галицких селян, «подавленных убожеством» (по П. Кулишу), создали тем самым критическую массу для «пассионарного взрыва» (по Л. Гумилёву). Апологетам самостийности оставалось лишь дождаться благоприятных условий…
Процесс горбачёвской перестройки, спотыкаясь и суетясь, совершая непредсказуемые телодвижения, в первую очередь растолкал местную творческую интеллигенцию и учительство. Я, геолог и литератор, был тогда вхож в Львiвське вiддiлення Спiлки письменникiв УРСР (далее СПУ). Там, в этом закрытом клане, стал свидетелем перевозбуждения национального самосознания (новых украинцев, бывших русинов) . Тогда оно казалось безобидным, объяснимым и оправданным: истосковались ребята по волi, пусть порезвятся. «Ниточка» от этих настроений до чувств национальной исключительности среди «титульных» мной не прослеживалась. Да и почти все в моём русском окружении вели себя беспечно. Отдельные проявления национализма принимались вначале как досадные шалости. Тем более, что и мы, выходцы из России, по-своему «шалили» с демократизацией и либерализацией, воспринимая их легкомысленно, не подозревая, сколько ловушек расставлено на путях к ним для неискушённых душ. Вспомним, ослабление СССР изнутри, спровоцированное русскими же РСФСР, воспринималось большинством общества как благостная децентрализация, избавление от тяжёлой руки Москвы, ощущаемой с раздражением даже в мелочах жизни. Когда придёт время СНГ, он поначалу покажется усовершенствованным, демократическим вариантом прежнего Союза. Стремление украинского брата к культурному пиру на костях большевистских цензоров не вызывало озабоченности: какая угроза может исходить от «красоты, спасающей мир»!? Русскость была частью внутреннего мира отдельных индивидуумов, граждан единой страны. Она мирно придавала творчеству и повседневному поведению национальную окраску, не более того. Ещё не возникла необходимость доказывать право на национальную школу, культурные учреждения, сам язык. В проявлениях русскости той поры ещё не появился оборонительный импульс в разной стадии активности вплоть до превентивных выпадов против подавляющей силы. Украинство только приступило к обновлению в условиях неожиданно обретенной «свободы», смахивающей на обыкновенную анархию. Замороченное простонародье и люмпен-интеллигенция пребывали в состоянии благостной расслабленности.
Но стало возникать смутное предчувствие проблем для русско-культурных. Только в 800-тысячном Львове нас насчитывалось примерно 180 тысяч, а всего по области – 9% от 2,7 млн. жителей. Уже называли нас даже официально «нацменшиною» - болезненно для русского слуха в своей стране с названием СССР. Всё чётче давала о себе знать специфика региона, ещё при власти Габсбургов претендовавшая на звание «Украинский Пьемонт». Она проявлялась из того, что наименее «русифицированный» регион Украины (Галиция и Волынь), с населением 7 млн. человек, не забыл традиций сопротивления «чужiнцям» в первой половине ХХ века (терроризм 30 гг. и бандеровщина 40-х). Эти традиция и собственная логика «волi» по-«пьемонтски» будут во сто крат усилены тем, что жданная «воля» была не «виборена» в «визвольних змаганнях» духовными наследниками Степана Бандеры против «найбiльшого ворога» - Москвы, а фактически Москвой дарована. Не принять такой дар было нельзя, а принять – значит испытать такое унижение, от которого можно избавиться, только ещё больше унижая дарителя. Так участь русского «нацменшинства» в Прикарпатье решалась не в его пользу самим продвижением единой страны к распаду. А распад приведёт к реальному поражению в правах сотен тысяч русскоговорящих на западе Украины, несмотря на все распрекраснейшие её законы; к превращению их в «мигрантов», в граждан если не второго, но качественно иного(!) сорта. Но я забежал вперёд.
По размышлении виделись два способа защиты соплеменников, оставляемых правительством либерал-коммунистов на произвол местной стихии:
- взаимоудовлетворяющее сотрудничество с новыми политическими деятелями (это были ещё члены КПСС, но «новые коммунисты», повернувшие носы по ветру) и лидерами местного, активного, напористого, голосистого «Вiдродження» (на первых порах - в области культуры и права);
- и коллективный, решительный отпор в покушении на права русского (шире – русскоговорящего) населения, в областях культуры, образования и гражданских.
В любом случае необходима организация. Тогда размышления над реальностью и советы единомышленников привели к необходимости использовать обе возможности. Больших затруднений в их реализации не предвидел. Украинская культурная элита относилась ко мне с доверием, ибо моя нравственная позиция по отношению к культуре братского (кто тогда сомневался!?) народа, к мове, которой я владел с детства, проявленная в публицистике тех лет, была, как принято называть, прогрессивна. Я всегда считал, что и самый малый этнос имеет естественное право на самовыражение в родном слове и озвученной им культуре. А тесно сожительствующие этносы (повсюду, не только во Львове) не имеют альтернативы искреннего, с полной отдачей сотрудничества и взаимопомощи в духовной сфере. Упрощённо: вы – нам, мы – вам; услуга за услугу, но не как торг, а как движение души. Одобрение такой гражданской позиции известными украинскими писателями, большинство которых впоследствии, как Яворивский и Драч, «поменяли векторы», ослабило для нас, единомышленников, противодействие недругов на галицийском поле.
Да, повсюду, где стенка на стенку «русские мигранты» и «титульные», необходимо, кроме решения стратегических задач, применение гибкой, учитывающей реалии, вплоть до одного дня, одного часа, тактики. Забегая вперёд, скажу, что владение её приёмами в конкретных условиях (когда уже не СССР, но ещё не Самостийна Соборна) в важный для нас период становления организации, раскололо недружественные силы «новых националистов». Когда они наконец объединились против нас, мы уже имели свой культурный центр и контролировали национальную школу, обрели опыт работы в новых условиях, наладили всесторонние связи с Россией, отработали системы правовой защиты и экономической независимости, осознали необходимость единства по духовным признакам русскости.
Вернусь в 1988 год. К лету группа единомышленников одобрила мой план создания общественной организации русского толка. И опять встала тактическая задача, как сделать этот план достоянием жителей почти миллионного Львова, других городов всей области западного региона. Благоприятный случай представился 8 мая на Празднике прессы в парке, заполненном толпой. Когда мне дали слово перед микрофонами, объективами кино-и телекамер, я объявил о создании русского национально-культурного движения как о факте состоявшемся. Уже существовала инициативная группа единомышленников. Мы начали пропаганду своих идей, надеясь на умножение рядов и замышляя к концу лета учредительную конференцию. Более того, мы уже провели первую историко-культурную акцию под девизом «Два народа – одна судьба», которая отлично вписывалась в идею естественного единства русских и украинцев, нашей общей истории. Нашей штаб-квартирой на всё лето стал клуб СПУ. К концу лета нас стало несколько десятков, появились коллективные члены: спецшкола с военным уклоном и классы отдельных средних учебных заведений.
Учредительное собрание первой(!), ещё на едином советском пространстве, самодеятельной организации, по признакам русскости, состоялось во Львовском отделении СПУ 24 сентября 1988 г., а через две недели его зарегистрировал облюст. Мы назвались движением, подчёркивая динамичность самодеятельной структуры. Центром его объявили объединяющую идею. Напомню, при всей расплывчатости её можно выразить в таком варианте: сохранение духовного островка русской культуры, родной речи, образование на родном языке в бурной иноязычной (украинской, в основном) стихии при дружеском отношении к украинскому культурному строительству в новых условиях.
Вначале в регионе преобладала атмосфера дружеского взаимодействия дюжины национальных организаций культуры, равных между собой и не испытывающих ощутимо давления властей и маргиналов «титульной нации». Мы посчитали оправданным авансом дать своему Русскому национально-культурному Движению подназвание «Друзья украинского искусства и литературы» (в обиходе – Русское общество Друзей). Позднее, после распада единой страны и возникновения незалежной Украины, когда «дружба» стала съёживаться, как шагреневая кожа, а нам всё чаще приходилось принимать оборонительную позу, наша организация, два раза сменив название, остановилась на имени Русское общество им. А. Пушкина (далее РО).
Первые два года в хронике Движения зафиксировано ок. 80-и исключительно культурных акций. Перечислять их здесь не буду, о них читайте в моей книге "Очерки истории" (см. предыдущую публикацию).
1990 год стал для организации вершиной того периода, когда она была практически «одним в поле воином» на окраинах доживающего свой срок СССР. 21 августа, решением Облисполкома, уже при власти Руха, русской общественной организации во Львове было передано здание кинотеатра под Русский культурный центр (РКЦ). Это совсем не то, что, например, подарил Ю. Лужков Симферополю. Это собственное приобретение, осуществлённое не за деньги, а серией тактических ходов. Новая власть ещё опасалась прослыть дома и за рубежом узко-националистической, опасалась реставрации доперестроечного государства. А мы в городе были вторым по численности этносом по признаку языка.
Вторым не менее значимым достижение организации стало объединение под общим названием Русское общество им.А. Пушкина с возникшей 22 сентября 1990 года Ассоциацией «Русская Школа» (далее РШ) под руководством В. В. Кравченко. Спустя неделю, конференция РО утвердила присоединение нового коллективного члена (до 10000 учеников общеобразовательной школы).
В это время мы начали осознавать, что не одиноки. Возникли аналогичные общества в соседних областях Галиции. Мы помогали им, чем могли, в т.ч. выделили толику денег из своей кассы. Доносились слухи об усиливающейся активности русских пассионариев в других регионах страны. Вскоре, как SOS!!!, зазвучит такое понятное теперь слово – соотечественник и состоятся I, затем II Конгрессы соотечественников уже в «свободной» РФ. Окраинное русское течение с истоками в Карпатском регионе вольётся в общий поток, чтобы разделить его судьбу. Но оставит за собой право первого опыта, особого опыта, ибо в любом месте, где звучит русская речь, подобное может повториться, если не в целом, то в частностях.
«Но это уже совсем другая история».
Продолжение в выше названной книге или здесь "по просьбе трудящихся"
На заставке Русский культурный центр при РО во Львове
