Несмотря на вымышленные сюжеты (оттого они так малы и скудны по объему и глубине), у девочек и девушек в моих новеллах, конечно же, имеются прототипы, у которых в свою очередь должны быть любимые певцы и актеры.
С одной из них мне довелось целый год просидеть за одной партой, подробно обсуждая немыслимые с точки зрения тогдашней идеологии и морали вещи, шокируя друг друга наивной искушенностью в вопросах, на которые жизнь едва ли могла дать качественный ответ.
Кумиром моей соседки был не Дин Рид и не Рафаэль, а, представьте себе – Полад Бюль-Бюль Оглы, чей культовый статус был на тот момент таким же смутным эхом шестидесятых, как рисунки Нади Рушевой или внешность Олега Видова.
То есть, в начале семидесятых уже требовалась особая въедливость и любовь к «старине», чтобы отличать, скажем, Полада от Рашида Бейбутова. И уже совсем не к месту и не ко времени было бы пытаться слушать в ту пору иностранные записи в родственном ему стиле, среди которых особняком стоит Джин Питней и его блистательная «Мекка».
Едва ли Полад сознательно копировал своих заокеанских коллег (таких как Нил Седака, Питней или ранний Пол Анка), но сходство возникает само собой, причем в самом положительном смысле.
Несмотря на увлечение новейшими именами в рок-музыке, мне, признаться, чертовски импонировал консервативный нонконформизм этой школьницы, и я не удивился, когда она в конце августа вернулась из пионерлагеря со значком, куда было вставлено плохое фото Хендрикса, которого она называла «мой Джими». Современность победила.
Восточные мотивы в эстраде, в общем-то, любили – будь-то «на Кавказе есть гора» у Петра Лещенко, или «Я пьян от любви» у «Орэры», но их мало кто, кроме диаспор, принимал всерьез, по причине акцента и «презренья к чужим колпакам». У Ободзинского была одна «Восточная песня», но у Бюль-Бюль Оглы они-то все восточные par excellence.
Когда экзотика не находит применения, как афродизиак, или мешает сосредоточиться на активном отдыхе, ею начинают тяготиться, а ее пропагандистов потихоньку избегать.
Были забавны со своим акцентом темпераментный Джордже Марьянович и галантный Дан Спатару, но у родовитого бакинского юноши произношение было безупречным. Уникальный (действительно похожий на вокал Нила Седаки) голос звучал выразительно и дерзко, и в то же время, его подчас было легко не заметить или спутать с кем-либо еще.
Бакинский кинотриллер «Следствие продолжается» с музыкой Бюль-Бюль Оглы надолго пропал с экранов, и среди адептов этого жанра бытовало коллективное заблуждение, будто непутевого сына профессора в легендарной картине сыграл молодой композитор. Хотя стилягу Селима там всё-таки играет совсем другой актер!
Когда в нашем узком кругу вольнодумцев возникла потребность эстетически обозначить свою обособленность, мы без колебаний предпочли западной модели Полада Бюль-Бюль Оглы. Разумеется, на нас смотрели как на идиотов, и в школе, и в семье, да везде – где трещали по швам условности «коллективизма» на соплях.
«Зачем это вам»? – недоумевали знающие толк в импортных и модных вещах стареющие мальчиши-плохиши обоих полов.
«Что вы там ищете»? – риторически интересовались важные дамы.
А мы действительно искали и находили то, чего с одной стороны, явно не доставало как панк-року, так и «року для думающих» – юмора и лукавой простоты, водевиля и народной сказки длиною в одночастный мультфильм. Обществу, проглотившему аршин, требовался Аршин Мал Алан, а не Сид Вишес.
«Послушаем Полада»! – предлагали мы в ответ на невыносимую в трезвом виде тягомотину ожидания очередной эпохальной авантюры или глупости, от которой в нашей жизни не изменится ровным счетом ничего.
В конце концов, он превратится в некого суфия, путешествующего вне времени и пространства, возникая в самых неожиданных местах, словно посреди зимы разбуженный шмель в одной из его лучших песен.
Мой сосед – чекист с исковерканной судьбою и психикой, сильно пил, болезненно переживая симптомы старости. Внешне это была какая-то гротескная, безблагодатная пародия на Шона Коннери с Магомаевым. Пил он по-чёрному, с утра, и я, собираясь в школу, мог слышать, как он гоняет записи Полада. Однажды я сказал ему о своих симпатиях, и лицо этого пропащего создания осенило подобие человеческой улыбки.
Многие стеснялись своей полудетской, труднообъяснимой людьми к творчеству Бюль-Бюль Оглы. А мы ловили каждую интонацию. Многие тексты его песен, бесхитростные и прозрачные, написал Онегин Гаджикасимов, которого упомянул в куплетах гениальный пародист Чистяков, незадолго до своей гибели в авиакатастрофе.
В облвоенкомате служил прапорщик Синеокий. Собираясь на комиссию, мы с товарищем импровизировали:
– Прикинь, ты спрашиваешь у Синеокого, читал ли он мемуары Буковского, а он в ответ?..
Не читал! Не читал! Никогда не читал! – тут же пропел мой товарищ на мотив песенки Полада «Не ревнуй». И это была одна из немногих его удачных шуток.
Люди в очередях и у газетных стендов готовы были и нас принять в молчаливое братство взрослых граждан, а в голове все равно пел Бюль-Бюль. Кто-то читал «Время и место» Трифонова, кто-то «Память» Чивилихина, но никто не смеялся над арией прапорщика Синеокого, кроме нас.
Человек, наедине со своими мыслями – в вагоне, на аллее, когда он виден со спины, трудно определить, кто это там, впереди – призрак, готовый поделиться тайной неизъяснимого, или просто еще один уцелевший обломок мистерии, чье могущество, как первую земную любовь, все труднее описать и оправдать перед новым поколением.
Детство и отрочество с их песнями неведения проходили (смену «эпох» можно было определять по афишам кинопроката и календарикам, которые много кто продолжал собирать и в зрелом возрасте), а Полад, с изяществом Калиостро продолжал появляться в трубке черно-белого кинескопа, чтобы произнести какую-нибудь смешную фразу типа «А сейчас… (улыбка) я хочу пригласить вас потанцевать!»
На нас махнули рукой – пусть чудят, не маленькие. У нас перестали спрашивать: «Зачем это вам»?
Возможно, что где-то и происходили большие перемены, и спускались на воду большие суда, но в малюточной жизни маленького человека, поверьте мне – они были едва-едва заметны. Жизнь плыла по транспортеру магнитной ленты, минуя склейки и перескакивая со шлягера на шлягер, однако заветные песни каждый предпочитал напевать про себя.
В примитивных тумбочках без тайников, как в старинных шкатулках обитало свое крохотное волшебство в виде пластиночек с этикетками под цвет побелки.
«Нету телефона у меня», – сетовал мужественный герой Олега Ухналева. Обманутый паренек у Полада капризничал: «Ну, позвони скорей!» Телефон у него был.
А тут еще «как нарочно дождь солнце спрятал» – говорил мой приятель в трубку, комментируя хмурый, осенний день. Артист большого обаяния и стиля сумел развеселить и разукрасить осколочные будни неприметных, но имеющих свои специфические запросы, одиночек, к числу которых принадлежим и мы.
А потом вдруг оказалось, что и артисты советской эстрады тоже принадлежат к разным видам человеческой породы, и виды эти готовы к истреблению друг друга. Жан Татлян и Полад Бюль-Бюль Оглы, стоящие в одном, так сказать, хит-параде остались в далеком прошлом, да еще, разве что, в клееной-переклеенной фонограмме застолий сентиментальных пассеистов, чья численность убывает с каждым годом.
И снова захотелось неведения, возникло острое желание отсечь и забыть будущее, в котором Виктор Чистяков погибнет, как и многое другое.
Так, совсем невинная, можно сказать, халтурная, утренняя передачка (у нее ведь тоже, тем не менее, есть свой сценарий, надо нею пашет целый «город мастеров»), незаметно трансформируется в мрачнейшую готику а-ля Фолкнер, без знаков препинания, и уж точно – без хэппи-энда.
Как нарочно дождь солнце спрятал…
Музыкальные приветы отзвучали, и начались (не могли не начаться) кровавые игры, которым не видно конца.
Если бы дикость, как шлягер шестидесятых, длилась две минуты «с копейками», а голос Полада звучал бесконечно, вероятно, это был бы рай, впрочем, тоже готовый в одну секунду обернуться адом.
Хотя… я застал милейших людей, которых бы устроил и такой вариант.
А какие песни звучат в эфирах радио «Вечность» – мы все в свое время узнаем. Обдумав заявку заранее.
