Этот ролик снискал массу просмотров в Интернете.
Погожий зимний день, деревенская дорога, едет машина. Закадровый текст:
Что происходит у нас в Серове?
У нас в Серове ничего не происходит.
Это повторяется на все лады на фоне столь же однообразных, плоховато снятых трясущейся камерой пейзажей.
Чушь какая-то? Чушь, разумеется. Но ведь успех! А успех, что бы там ни бубнили завистники, на пустом месте не возникает. Значит, какие-то струны зрительской души эта чушь затрагивает. Какие же именно?
Мне кажется вот что.
Сегодня мир замер в ожидании. Даже не так: он оцепенел в ужасе, в котором боится признаться сам себе. В ужасе перед неизбежным и неизвестным. Он не может пошевелиться, сдвинуться, он как-то ослаб. Вы заметили, что уже давно не предпринимается ничего подлинно большого, значительного, такого, за что несколько десятилетий назад люди брались и доводили дело до результата? А сегодня – никак. Поглядите на все наши реформы: канителятся, канителятся – и всё никак. Только латание явных дыр. А на большое, перспективное – нет ни сил, ни идей. Это ведь только диванному воинству всё всегда ясно: убрать тех, назначить этих – и «всё будет чрезвычайно хорошо», как говорил герой Ильфа и Петрова.
В других странах иначе? Да нет, точно так же. Мир словно обнулился, превратился в ничего.
Крайняя слабость, бессилие. Вплоть до желания умереть – по причине неясности, «куда жить».
Такое было – чуть более века назад. Наше время изумительно похоже на канун Первой Мировой войны – во многих отношениях. Даже сегодняшними попытками копировать господствовавший тогда архитектурный стиль модерн.
И тогда была тоже эпидемия самоубийств – как сегодня.
Вот отрывок из статьи Корнея Чуковского. Речь о 1910-м годе. Тогда распространилась форменная эпидемия немотивированных самоубийств. Чуковский пишет:
"Новый рассказ Максима Горького:
"Макар решил застрелиться".
Новый рассказ Ивана Бунина:
"Захлестнул ремень на отдушнике и кричал от страха, повесился..."
Новый рассказ Валерия Брюсова:
"Она отравилась..."
Новая книга З.Н. Гиппиус:
"Прошлой весной застрелился знакомый, студент..."; "Муж и жена отравились..."; "Смирнова выпила стакан уксусной эссенции..."
Это не газетная хроника, а начало статьи Чуковского "Самоубийцы": "В наших современных книгах свирепствует теперь, как и в жизни, эпидемия самоубийств. Удавленники и утопленники - современнейшие нынче герои. И вот новая, небывалая черта: эти люди давятся и травятся, а почему - неизвестно". Прямо как сегодня, когда подростки из благополучных семей бросаются из окон.
Знаменательно, что в накануне Первой Мировой войны в Петербурге статистика самоубийств была почти сегодняшняя российская: 30 случаев на 100 тыс населения (сегодня 35). С началом войны количество самоубийств тотчас упало втрое: люди обрели хоть какой-то смысл; потому, наверное, вступление России в войну так бурно приветствовали. Век назад «обнуление» кончилось жесточайшей схваткой народов, гибелью империй, рождением первой попытки реального социализма, отмеченного всеми «родимыми пятнами» войны, из которой он вышел.
А какой будет выход из нынешнего обнуления? Хочется верить, что – не война. Во всяком случае, не глобальная: локальные-то идут беспрерывно. Мне думается, мы – весь мир – стоим на пороге обретения какой-то новой веры, нового смысла, нового взгляда, того, что наши трансатлантические друзья называют словом vision.
Этот новый взгляд будет столь же масштабен и влиятелен, как когда-то марксизм или даже христианство. Вероятно, это будет одновременно и философия, и религия, и политическая практика, как было в марксизме.
Нас ждёт иная нарезка границ, возрождение казалось бы забытых идей и форм государственной жизни и бытового уклада – того, что Бродель называл «структурами повседневности». Какой будет эта новая жизнь – зависит и не зависит от нас, наших желаний и намерений. В истории действуют роковые, провиденциальные силы, которые легко смахивают фигурки, выстроенные слабым человеческим разумом. Но и недооценивать человеческую сознательную активность – нельзя: «Мужайтесь, о други, боритесь прилежно, /Хоть бой и неравен, борьба безнадежна!» Главное – уловить тренд истории и встроиться в него. Но пока – затишье перед бурей.
Ролик из Серова – это своего рода «Чёрный квадрат» Малевича, показанный в 1915 году. Там тоже было изображено - ничего. Нуль. Кино кончилось, экран погас. Если суждено быть продолжению – это будет совсем иное кино.
Но сегодня пока – ничего.
Впрочем, не надо бояться «ничего». Рассказывают, будто Бисмарк, служивший послом Пруссии в России, очень любил и ценил это русское словцо, не имеющее полных аналогов в иностранных языках. Однажды он перевернулся в санях, оказался в сугробе, промёрз, промок, а потом услыхал от крестьянина на постоялом дворе: «Ничего, барин!» - и как-то сразу стало легче. Бисмарк даже заказал себе кольцо с надписью «NITSCHEGO” и в трудные минуты смотрел на него – и успокаивался.
Жизнь продолжается. А самое интересное кино, как говорил один опытный пожилой прораб, - это завтрашний день.
