В одну телегу впрячь не можно
Коня и трепетную лань.
А. С. Пушкин
Симптомом цивилизационного надлома является не политический, не экономический и даже не демографический кризис, но сужение временно̀го горизонта народа до дня сегодняшнего, утрата творческой частью общества вкуса к проектированию будущего. Во время надлома те, у кого есть мысль, отчуждаются от власти, а те, у кого есть власть, теряют способность мыслить. Именно безыдейность власти и безвластие идеи вынуждает футурологов переквалифицироваться в конспирологов, и вместо создания путеводных утопий ломать голову над тем, почему умные и ответственные постоянно проигрывают хитрым и напористым.
Но, как показывает история, размышлять получается лучше всего как раз в эпохи вынужденного бездействия, ибо когда наступает время действовать, рассуждать некогда — нужно либо импровизировать, либо усваивать мысли, оформленные в пору отчуждения интеллекта от власти. Августиново сочинение «О граде Божием», книга Макиавелли «Государь», работа Монтескье «О духе законов», труд Шпенглера «Закат Европы», писания славянофилов и западников являют примеры того, как идея, высказанная аристократами духа в эпоху их бессилия, становится лейтмотивом будущего.
Постмодерн — это пора исторической осени, пора увядания отживших цивилизационных форм, пора собирания плодов, подведения итогов. Мы прощаемся с демократией, с капитализмом и либерализмом. Многоэтажные столпы мирового порядка рушатся на наших глазах, и не потому, что им угражает призрак коммунизма, тарроризма или какого-нибудь еще могущественного «-изма». Нет, враги «свободного мира» повержены, победа одержана на всех фронтах. Но едва успел рассеяться дым великих капиталистических строек, как стало заметно, что колосс проседает под собственной тяжестью. Выясняется, что демократия — это все же не власть народа, а власть денег. Обнаруживается, что «невидимая рука рынка» — не просто экономическая система, а духовная зараза, которая превращает в товары и услуги все, к чему прикасается. Зародилось подозрение, что либерализм — это даже не идеология, а скорее эстетика привилегированной кучки, которая уже дорвалась до севрюжины с хреном, но еще не успела обзавелась подобающей блюду трапезной, по недоразумению названной великим словом «свобода».
Если довериться циклическим социо-культурным моделям, то за осенью цивилизации должна наступить суровая зима варварства, а затем — весна новой культуры. Что завещает ей наша эпоха? Что ценного, достойного передачи создала она? Какие выводы сделаны нами?
Главный вывод весьма прост: люди — разные, этим мы и интересны. А раз так, то глупо требовать повиновения единому закону от сторонников гей-браков и от последователей шариата. Нельзя связать общей цепью политкорректности пляшущих в храмах и молебствующих на площадях. Невозможно мерить общим аршином страны, где в силу исторических условий капитал подчинил себе номенклатуру и страны, где номенклатура продолжает господствовать над капиталом.
Нет, конечно, если и далее распространять от Рейкьявика до Владивостока единообразный культурный продукт, стандартизированный товарно-денежный стиль жизни, если и дальше превращать образование — pardon! — в егэ, то, наверное, можно на выходе получить пеструю однородную человеческую массу, состоящую из кичливых и послушных индивидуалистов. Но не скучно ли будет жить в таком мире? Если не останется молебствующих на площадях угрюмцев, не превратятся ли окончательно пляски в храмах из обличительного юродства в пошлость, в бесвкусицу? Вопрос риторический.
Поэтому главной целью будущего политического уклада должно стать охранение многообразных форм человеческого бытия. Но этого невозможно добиться, если всех подчинять одной системе права, норм, ценностей. Напротив, нужно стремиться к тому, чтобы каждое мало-мальски значимое сообщество обрело собственное право: пусть одни в пределах своей общины отправляют суд по шариату, а другие сочетаются гей-браками. Основной закон должен лишь координировать законодательства этих «сословий», разрешать конфликты между ними, обеспечивая тем самым многоукладность общества.
Причем сложившийся порядок нужно время от времени пересматривать, добавляя новые «сословия» и упраздняя исчезнувшие, корректируя нормы взаимоотношений между ними. Многоукладность должна быть динамической.
Динамическая многоукладность охватывает общество не только по горизонтали, определяя отношения между различными общинами, но и по вертикали, сочетая на разных уровнях различные системы власти. Ни демократия, ни монархия, ни олигархия, ни диктатура сама по себе не отвечает всем потребностям и состояниям общества. У каждого из этих режимов есть преимущества и недостатки, а следовательно разумное государственное устройство должно комбинировать исторически оправдавшие себя режимы, пользуясь их сильными сторонами и избегая слабых.
Демократия, например, хороша в двух случаях: как форма местного самоуправления —поскольку избиратели могут узнать кандидата непосредственно, а не через СМИ — и как способ предотвращения революционных ситуаций, когда «верхи не могут, а низы не хотят». Монархия обеспечивает стабильность и преемственность власти, олигархия позволяет сосредоточить власть в руках специалистов, а диктатура дает возможность эффективно выполнять краткосрочные чрезвычайные задачи.
При вертикальной динамической многоукладности автократия, олигархия и демократия сосуществуют, а народ, проявляя бо́льшую или меньшую политическую активность, регулирует соотношение этих элементов, усиливая или, наоборот, ослабляя один из них. Пусть население выбирает местное самоуправление и общегосударственный орган народного представительства, но порог явки должен быть достаточно высок, чтобы смена власти путем выборов действительно отражала желание большинства, а не сумму денег, затраченных на выборы, и не степень эффективности PR-технологий. Если большинство граждан предпочитает в день выборов остаться дома, верховный правитель или олигархический орган имеют полное право сформировать угодное ему правительство, а избранный меньшинством парламент удовольствуется совещательными полномочиями. Если же явка окажется достаточно высокой, а результат голосования однозначным, то исполнительную власть возглавит кандидат, набравший абсолютное большинство голосов, народное же представительство получит законодательные пономочия. Таким образом в зависимости от умонастроения народа акцент смещается либо в сторону демократии, либо в сторону автократии.
Не стоит бояться узурпации власти правящим меньшинством. Если элита не будет ограничивать собственные аппетиты, руководствуясь эстетическими или этическими императивами, то тирания состоится в любом случае. Элита, представляющая собой организованную преступность, рано или поздно переиграет любую политическую систему, так что никакие сдержки и противовесы, никакая конституция, разделение властей и гражданское общество не спасут народ от закабаления. С другой стороны, просвещенный авторитаризм, опирающийся на аристократию духа, сумеет сохранить цивилизационное многообразие лучше, чем демократия ростовщиков и менял.
Тем, кто пресытился либерализмом, важно понять: альтернативой ему не может стать реставрация, реакция, фундаментализм. Нельзя допустить, чтобы к власти пришли «большие бороды, которые, ради тунеядства своего, не в авантаже обретаются», — как говаривал Петр Алексеевич. Подлинная альтарнатива либерализму — это неотрадиционализмв форме динамическоймногоукладности.
