Авторский блог Маринэ Восканян 00:00 7 ноября 2013

Некреативным вход воспрещен

Продолжая тему механизмов современной информационной войны, нельзя обойти вопрос о креативном классе. Сегодня это, пожалуй, одно из самых политизированных и мифологизированных понятий в рассуждениях как о мировых трендах, так и о ситуации в России. В консервативно-патриотическом лагере чаще всего это словосочетание вызывает негативные ассоциации, поскольку креативный класс в силу своих жизненных установок оказывается проводником "дестабилизации"

Продолжая тему механизмов современной информационной войны, нельзя обойти вопрос о креативном классе. Сегодня это, пожалуй, одно из самых политизированных и мифологизированных понятий в рассуждениях как о мировых трендах, так и о ситуации в России. В консервативно-патриотическом лагере чаще всего это словосочетание вызывает негативные ассоциации, поскольку креативный класс в силу своих жизненных установок оказывается проводником "дестабилизации".

Если же мы хотим говорить не только о штампах политповестки дня, а о том, какие социальные процессы в течение последних десятилетий привели к формированию этой группы, то можно увидеть проблему куда более глубокую, чем самоидентификация условного офисного работника из "креативного" сектора, и его планы посетить или не посетить какой-нибудь митинг.

Эта проблема заключается в том, что само понятие развития, интенции творчества и социального конструирования в какой-то момент успешно канализированы машиной глобализированного капитализма в безопасное для нее русло, (то есть встроены в ее схемы, "кооптированы"). Но этот этап — когда для ощущения себя свободным и успешным условному рекламщику или пиарщику было достаточно гулять по своему офису в майке с портретом Че, сегодня подходит к концу. Для канализации естественного стремления к развитию и творчеству используются "фантики" уже не только креативной самореализации — это и модный экологизм, и волонтерство, и борьба за права различных меньшинств, и принадлежность к виртуальным сообществам . Все эти симулякры "малых дел", "малых свобод" и "малых справедливостей", с одной стороны, действительно позволяют вовлекать креативный класс в определенные политические акции, но, с другой стороны, делают его абсолютно стерильным с точки зрения реализации по-настоящему масштабных (а потому неизбежно мобилизационных) проектов развития.

Вопрос ведь не в том, какой модный офис и экологически чистый пригород надо предоставить молодым и образованным, чтобы они там придумали новую версию очередного айфона, а также могли раз в году посетить честные выборы. Как писал Ричард Флорида, автор той самой теории креативного класса, человек из 50-х, попав на машине времени в наши дни, спросил бы нас не про то, чем айфон отличается от телефонной трубки 50-летней давности. Он бы спросил "Почему мы еще не покорили космос?" или "А где же роботы?". Ответ Флориды таков: да, роботов и космоса нет, но зато мы ходим в офисы без галстуков, меняем работу и место жительства когда захотим, "один и тот же человек может быть одновременно писателем, исследователем, консультантом, велосипедистом, скалолазом, любителем электроники, этнической музыки, эйсид-джаза, поваром-любителем, поклонником хороших вин или владельцем мини-пивоварни". И вообще, у нас "изменчивость и неопределенность становятся нормой жизни". Это было написано в 2002 году. Сегодня, спустя 10 лет, мы видим, что все это благолепие происходит на фоне все растущей власти ТНК, по своему влиянию уже не уступающему национальным государствам (но тоталитарны, по определению, разумеется, лишь последние!), повсеместного увеличения неравенства — хотя миллиардеры теперь демократично носят недорогие джинсы, и закрытия социальных лифтов. Вместо космоса, роботов и общества социальной справедливости и равных возможностей у нас возникают новые кастовые структуры. И то, что некоторые в них имеют (пока еще) возможность в симпатичном интерьере из экотериалов монтировать рекламные ролики под звуки эйсид-джаза, совершенно не снимает вопроса об отказе от по-настоящему масштабного прогресса.
Так где же роботы и почему креативный класс не покоряет космос?

Креативный класс: начало

Идея того, что в экономике ключевую роль будут играть не собственники средств производства, появилась уже очень давно. Еще в 60-е годы Джон Кеннет Гэлбрейт писал, что со временем в корпорациях ключевую роль будет играть не владелец, а "техноструктура" — "целая совокупность ученых, инженеров и техников, специалистов по реализации, рекламе и торговым операциям, экспертов в области отношений с общественностью, лоббистов, адвокатов и людей, хорошо знакомых с особенностями вашингтонского бюрократического аппарата и его деятельности, а также посредников, управляющих, администраторов". Так же и Дэниэл Белл тогда указывал на то, что "постиндустриальное общество... предполагает возникновение нового класса, представители которого на политическом уровне выступают в качестве консультантов, экспертов или технократов". При этом интересно, что Гэлбрейт отметил несколько черт этой группы, которые, как мы увидим, успешно проявились в реальности, — что одаренная молодежь захочет вливаться в ряды техноструктуры лишь при условии ослабления там формальной дисциплины и иерархий, что менеджеры техноструктуры отождествляют свою жизнь и работу, и что задачей техноструктуры является усиление собственной власти и положения в корпорации.

Далее общество стало не просто постиндустриальным, а еще и информационным, и наконец, "сетевым" (М.Кастельс).

Причем, как писал Кастельс "технология не определяет то, каким является общество: она сама является этим обществом". Так же, как, по его мнению, к 2000-м годам устарела и концепция виртуальной реальности, а на смену ей пришла "реальная виртуальность".

Произошли радикальные трансформации и в сфере потребления. Хотя тот факт, что потребление само по себе есть не покупка товаров, а покупка символов, также был обоснован философом Жаном Бодрийяром еще в 60-е, апофеоз этого "символизма" пришелся уже на конец века. Потребление стало вопросом стиля и конструирования идентичности. Имидж и его выстраивание через покупку тех или иных товаров стали ключевыми понятиями для описания мотивации спроса потребителей уже в 80-е. Причем, имидж стал территорией некой свободы. Как писал социолог Стюарт Ивен: "повседневная культура потребительского капитализма очень бюрократична, в огромных корпорациях человек не видит результат своей работы, она становится бессмысленным действием, у него возникает голод по значимым действиям. Имиджи всегда предлагают, наоборот, свободу"

Слияние богемы и буржуазии — кооптация протеста

Так началась эпоха "тайных бунтарей" — тех, кто, с одной стороны, оставался встроенным в корпоративные схемы, а с другой, хотел показать, что он "классный" и "крутой" ("hip" and "cool"), и что вместо классической буржуазности выбирает модную богемность.

Эта потребность вовсе не взорвала капитализм, а, напротив, успешно была превращена в источник новых прибылей, причем "в квадрате" — с одной стороны, глобализированный капитализм встроил "тайных бунтарей" в свои корпорации (если больше прибыли приносят не те, кто ходит в офис в костюме, а те, кто ходит в рваных джинсах, — то правилом надо объявить последнее), а с другой — возник огромный спрос на "маркетинг освобождения", товары с атрибутами контркультуры. С этого момента, если внимательно проанализировать наиболее успешные рекламные кампании транснациональных корпораций, можно убедиться — они пропагандировали отнюдь не буржуазный конформизм, а, напротив, идею "стать самим собой", выделиться из толпы, подчеркнуть свою индивидуальность и отличие от других.

Именно это слияние богемных и буржуазных ценностей породило креативный класс. Сам Флорида писал, что "мы не просто совместили эти категории : нам удалось полностью превзойти их, так что они утратили всякий смысл . Под влиянием креативного этоса мы сочетаем работу и образ жизни, конструируя свою творческую идентичность".

К креативному классу сам Флорида относил огромное число американцев — до 30% всех работающих американцев: "Ядро креативного класса составляют люди, занятые в научной и технической сфере, архитектуре, дизайне, образовании, искусстве, музыке и индустрии развлечений, чья экономическая функция заключается в создании новых идей, новых технологий и нового креативного содержания. Помимо ядра, креативный класс включает также обширную группу креативных специалистов, работающих в бизнесе и финансах, праве, здравоохранении и смежных областях деятельности.

Эти люди занимаются решением сложных задач, для чего требуются значительная независимость мышления и высокий уровень образования и человеческого капитала". Однако выразителем главного признака креативного класса — "креативного этоса", является его ядро.

Идея, что для любого, кто "зарабатывает деньги, проектируя и создавая что-то новое, и делает это с большей степенью автономии и гибкости", надо относить к какому-то отдельному классу, на первый взгляд довольно странна. Всю историю человечества кто-то постоянно создает что-то новое. И такие люди всегда пользовались относительной свободой и привилегиями.

Также вряд ли можно считать отличительным признаком и желание разностронней и полноценной профессиональной жизни: "мы хотим не только приличной оплаты своего труда и навыков, но и возможности учиться и развиваться, влиять на содержание своей работы, контролировать свой график и выражать себя как личность посредством профессиональной деятельности". Это же скажет любой профессионал, занятый любимым делом.

Что же все-таки является ключевым?

Не новое, а нетрадиционное

Три главных ценности креативного класса, по Флориде, это индивидуальность, меритократия и разнообразие.

Индивидуальность в данном случае понимается как то, что "они не желают подчиняться инструкциям со стороны организаций и институтов и сопротивляются традиционным групповым нормам" и то, что "несогласие с организационными нормами можно считать новым общепринятым принципом. Представители креативного класса делают попытки создать индивидуальную тождественность, отражающую их личный творческий потенциал".

Меритократия — это примат личных качеств и успехов, и оценка человека по этим успехам. "Креативный класс образуют люди амбициозные, для которых важен профессиональный рост, обеспеченный собственными усилиями и способностями". При этом важно отметить, что креативные меритократы вроде бы против кастового общества, но по сути, создают его — когда ключевым фактором являются личные заслуги, за кадром остаются социальные условия их возникновения. Мало родиться умным и способным — нужно иметь возможность получить образование, доступ к культурным ценностям, и социальным лифтам. Но это уже вопросы не "индивидуальности", а государственного устройства, которые людей, ориентированных на личные успехи, волнуют весьма мало.

И, наконец, открытость. "К талантам не применимы классификации по признаку расы, этнической принадлежности, пола, сексуальной ориентации или внешности".

Сам Флорида отчетливо понимал, что речь идет вовсе не о профессиональном креативе. Совершенно не случайно он приводит данные исследований ценностей благополучных западных стран, где происходил все больший крен в сторону ценностей самовыражения. Но и ценности самовыражения — лишь вершина айсберга. В 2000-х годах в книге "Творцы культуры" социолог Пол X. Рэй и психолог Рут Андерсон так описали эту наиболее сильно влияющую на современную культуру социальную группу: им не свойственна приверженность ни "традиционным", ни, условно говоря, "современным" ценностям. Как правило, они занимают активную общественную позицию по важным для себя вопросам, выступают в защиту окружающей среды и гендерного равноправия. Многие из них имеют серьезные духовные интересы, отказываясь при этом от общепринятых религиозных представлений. Членам этой группы в большей степени, чем другим, свойственны эклектичные вкусы, забота о саморазвитии и межличностных связях, потребность в путешествиях и экзотических впечатлениях, а также склонность не считать себя "материалистами в финансовом смысле".

Можно добавить и то, что открытость подразумевает постоянную непривязанность ни к чему и готовность к так называемым "ненаправленным переменам" (термин Зигмунта Баумана из его работы "Liquid modernity" ("Текучая современность")).

Изменения не являются более мостиком между какими-то постоянными этапами или состояниями. Эпоха перемен становится бесконечной. В итоге рекомендуемая жизненная стратегия — flexibility — гибкость и подозрение ко всем долговременным обязанностям. "Рекомендуется не принимать долгосрочных обязательств, потому что они будут ограничивать новые шансы, новые возможности, которые неизбежно появятся в будущем. Поэтому наиболее честно было бы раскрыть flexibility как непроявление лояльности к чему-либо, какому-либо способу жизни, какой-либо идее, так как и идеи тоже изменяются из года в год — нужно быть открытым и не закрывать ни одной из опции выбора, которые вы должны делать", — это также одно из важнейших кредо креативного класса.

Линия раскола

Вот здесь и находится главный водораздел между креативным классом и остальным обществом. И здесь очень важно понять главный, хотя и скрытый тезис "теории креативности" — за вами оставляют право заниматься творческим трудом, любить свою работу и желать полноценной обстановки работы и отдыха только при условии, что вы отбрасываете традиции и иерархии, рвете связь со своей страной как национальным государством и вообще "Родиной", готовы принять конвенциональную мораль, отказавшись от этических стандартов, базирующихся на традиции и исторической преемственности. Креативный класс предельно "номадичен" — это проявляется, в частности, в готовности сменить место и вообще страну проживания ради интересного проекта, более привлекательных или просто новых условий жизни и т.д.

Представим себе теперь условного российского инженера, живущего не в столице. Допустим, он проектирует двигатели, любит свою работу, где у него вполне дружный коллектив. Никто не будет увольнять его, если ему иногда нужно позже прий­ти или раньше уйти. Он не собирается искать каждые три года более интересный проект в другой фирме. Не собирается и покидать свой город, потому что хочет быть рядом с семьей и родными. И хотя он чувствует себя при этом вполне свободным человеком — разумеется, он никогда не будет признан относящимся к "креативному классу" в вышеуказанном понимании.

В то же время любой житель столицы, подвизающийся на ниве какой-нибудь информационной активности, и возможно, вовсе ничего реально и не создающий, но живущий в указанной стилистике — очевидно, таким креативным классом объявлен как раз и будет.

Это особенность именно России. Сам автор теории креативного класса, как мы видели, относил к нему в первую очередь все-таки технических и научных специалистов. А вот в нашей стране креативным классом "самоназвалась" несколько другая группа. Политолог Борис Кагарлицкий в статье "Загадка креативного класса" так описывал особенности этой социально-культурной группы в России — "Пелевин в одном из своих романов употребил понятие "информационного сомелье". Этот специалист не создает идей или теорий, не создает новых событий, он лишь подбирает и раскладывает их должным образом". Важна и такая деталь — креативный класс считает себя лучшей частью общества. Он видит себя как "smart"-класс, достойный лучшего, потому что он, как это ему представляется — образованнее (умеет практически применить свои знания, в отличие от маргинальных ученых-теоретиков), свободнее (отринул ненужные предрассудки традиции), моральнее (потому что он выступает за "честность и открытость" во всем), бескорыстнее (потому что готов к участию в волонтерских проектах) и способен генерировать новое (новое — это некие "новые интересные проекты"). Как пишет Кагарлицкий: "Креативному классу все должны, в том числе и буржуазия. Все слои и группы общества должны преклониться перед его креативностью, а буржуазия должна ещё и заплатить. Причем, она в самом деле платит. И очень щедро". С его точки зрения, мнения этого класса о себе как творце весьма иллюзорны, а основной деятельностью является как раз потребление: "Их политэкономическая функция — потреблять, задавая более широким массам того же среднего класса и тиражируя потребительские модели, тренды, образцы, культурные нормы", "Главное "производство" креативного класса — это его собственный образ жизни, его вкусы, пристрастия и развлечения".

Трудно согласиться с тезисом об "эстетизации потребления" как главной практике этой группы. Как видно из анализа "постиндустриальных ценностей", которые являются важнейшим из признаков этой группы в глобализированном масштабе, эта группа является проводником и определенного мировоззрения.

Ресурсы реального творчества

Ключевым для нас является факт связки между этим мировоззрением и самой идеей создания нового. То есть вы в этой парадигме (и как личность, и как государство) будете объявлены априори неспособными к строительству будущего, если вы не занимаетесь деконструкцией традиционных принципов и институтов. Вот пример такой логики: "Культурное многообразие, индифферентность относительно типа собственности, уважение к половой ориентации должны быть естественным фоном в экономике знаний. Эксперименты со знаниями, нравится нам это или нет, уже неотделимы от экспериментов с деньгами, культурной и даже половой идентификацией. И дело тут не в толерантности. Смысл — в создании условий для конкуренции перфекционистов, тех, кто ради своих идей готов пробовать самые разные жизненные обстоятельства. И пусть пробуют, не сильно-то они кому-то и мешают, если разобраться. А иначе не будет никакой модернизации, последовательно возродим госплан и не более" (Игорь Реморенко, "Время сложных решений", Сноб.ру).

Но действительно ли быть способным к созданию нового — это в обязательном порядке "девиационный" сценарий? Думается, здесь есть путаница в терминологии. Бунтари, "визионеры", люди, способные к масштабным мечтам и желающие не просто "самореализации", а участия в проектах по созданию новой социальной реальности — как раз не удовлетворятся экспериментами "с деньгами, культурной и даже половой идентификацией". Более того, возвращаясь к вопросам о роботах и освоении космоса — именно потому их и нет, что вся энергия уже не одного поколения выпускается в свисток иллюзорной креативности с обязательным придатком в виде "посттрадиционных ценностей".

Думается, что люди в России по своему менталитету скорее склонны к проектам "идеального типа". Собственно, большую часть если не креативного, то уж точно офисного российского класса составляют либо те, кто, условно говоря, либо был тем самым инженером, проектировавшим самолеты, но ушедшим в офис в 90-е, те, кто быть этим инженером успел только помечтать, но в 90-е поступил учиться уже на менеджера. В России "подлинный креатив" базируется скорее на желании быть причастным к "большому проекту" в масштабах страны и даже мира, нежели на вышеописанной принадлежности к среде "креативных девиаций".

Однако отсутствие такого проекта, несомненно, будет выталкивать творческих и инициативных людей в те ниши, где они будут искать хоть какой-то самореализации. Государство подобных больших задач не ставит, как нам заявлял бывший министр образования, нам надо воспитывать не творцов, а потребителей. Между тем предложить вместо суррогатов подлинно масштабные проекты новой социальной, культурной и экономической реальности — ключ не только к созданию своего класса творцов, но и к будущему страны в целом.

1.0x