Современный мир толерантен. Призывая к всеобщей любви, он требует признания равенства всех истин. Если христианство любит каждого, отделяя его от греха, то есть любит человека, но не любит его грех, то толерантный мир, напротив, принимает всякого в его собственной уникальной правде. Казалось бы, очевидно, идея толерантности и христианство несовместимы. Первая зиждется на утверждении множества истин, тогда как для второго истина одна. Однако эта очевидность ждёт от христианства непрерывных усилий. Соотношение Бога и мира, любви и «священной ненависти», милосердия и силы, смирения и войны, одного исповедания и другого – насущные вопросы религии, требующие от нее ответа. Но религия сегодня не готова к такой радикальной постановке вопроса. Слова Христа «Всякий, кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк. 14: 26) не популярны в нынешних проповедях. В некоторых западных общинах подобные фрагменты из Евангелия священноначалие рекомендует оставлять без упоминания (см., например, «Обязательные основы», одобренные французским епископатом). Христианская церковь, идя на поводу у современного мира, соблазняется идеей толерантности. Появляются экуменические течения, в рамках которых экуменизм понимается не как диалог между церковью и другими религиозными сообществами, но как синкретизм. Переосмысливается роль мужчины и женщины в церкви и в семье, о чем говорят многочисленные перемены не только в протестантском мире, но даже в католическом. Папа Римский Франциск омывает ноги беженцам, полагая это актом христианской любви, а не дискредитацией христианства перед иноверцами. Церкви всё труднее сказать: истина одна. Тем ярче сегодня кажется появление в свет новой книги протоиерея Всеволода Чаплина «Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата» (М.: Книжный мир, 2018. – 416 с.), лейтмотивом которой оказывается тезис о единственности истины.
В. Чаплин заявляет: «настоящее, то есть православное, христианство, считает, что истина только одна. И истинная религия – одна, а остальные ложные. К Богу ведут отнюдь не все пути – лишь единственный» (с. 4). Истина не локальна, но тотальна. Она не мыслима во множественном числе. Как не бывает полума или полдобра, так не бывает и частичных «истин». Не может быть «истин», но только «кривды», о чем недвусмысленно говорит название книги. Истина – абсолютная полнота, не предполагающая альтернатив, а потому она не совместима с идеями синкретизма и толерантности. Современным тенденциям В. Чаплин отвечает словами Писания: «Один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех, Который над всеми» (Еф. 4:5-6).
Идея толерантности внешне объединяет, утверждая в правах всякое меньшинство. Но внутреннее она разделяет, ибо каждый в своей правде остается непроницаемым для другого. Религиозная истина, напротив, дарит общее пространство понимания, ибо она одна на всех, но требует при этом раздора. Христос говорит: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10:34). Святитель Игнатий Брянчанинов, комментируя подобные места из Евангелия, со ссылкой на Иоанна Лествичника поясняет: Христос пришел разлучить боголюбивых от миролюбцев. Любить мир не то же, что любить Бога. А любить Бога не то же, что любить мир. Одно исключает другое, и ради любви к Богу земное нужно оставить. Как выражается Лествичник, «угождается Бог разделением и разлучением, когда оно совершается ради любви к Нему». Стремление к Богу возбуждает в человеке святую ненависть, которая не представляет собой агрессию и ничем не противоречит любви, ибо является ее составной частью. Святая ненависть к ближним, объясняет Брянчанинов, заключается в сохранении верности Богу, в «несоизволении порочной воле» людей, отвлеченных от Бога и отвлекающих человека от Него. Утверждая единственность истины, В. Чаплин принимает бремя раздора, связанного с ней. «Истина, - пишет он, - нередко объединяет, но еще чаще разделяет!» (с. 13). Для христианина же истина важнее, чем мир. И он готов заплатить за нее распрей. Как выразился В.Чаплин на презентации своей книги, главное мир с Богом, в вечности, а не на земле. Все иное автор называет «теологией приспособления». Приспособление религии к миру явление не просто, вызывающее оценочное суждение. Дело не в том, хорошо это или плохо, а в том, что, ассимилируясь с миром, религия становится лишней, избыточной. Приспособление религии к миру - это путь к её самоупраздению.
Взяв меч христианской истины, В. Чаплин четко отделяет не только Бога и мир, одну религию и другую, но также путь Марфы и путь Марии, экстатическую чувственность в религии и трезвение, «изливание души» и покаяние, поверхностную презентабельность представителей некоторых христианских конфессий и молитвенную и богословскую глубину, на которую ориентировано православие. Христианство, говорит В. Чаплин, не то же, что самосовершенствование и прочие практики самосозидания, ибо первое суть благодать, а второе – результат усилий человека. В первом случае субъект Бог, во втором – человек. Человеку непосильны заповеди христианства, но они посильны для Бога. В. Чаплин напоминает слова Писания о спасении: «Человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф. 19:26).
Радикальность позиции В. Чаплина заключается в том, что он мыслит религию в её истине - не как часть культуры, но как её исток.
Христианство – это не периферия мира, но то, что должно этот мир преобразить, осмыслить. В фигуре В. Чаплина православие обнаруживает свою солидарность с движением радикальной ортодоксии в западной церкви. Один из ярких ее представителей англиканин Джон Милбанк заявляет о том, что христианство сегодня призвано христианизировать мир во всей тотальности, включая науку, искусство, политику, повседневную жизнь. В. Чаплин синонимично провозглашает: православие не должно приспосабливаться к миру, но, напротив, должно вести мир за собой. «Будущее, - говорит он, - есть только у такой религии, которая стремится по-своему обустроить реальность, включая нравы, экономику, политику, общественные правила и вообще жизнь. То есть творить историю, а не плестись у нее в конце» (с. 96). Как ни трудно это сегодня понимается, но религия не есть личное дело. Она не замкнута ни в сфере субъективности человека, ни в пространстве храмовых сооружений. Она формирует мир и наше восприятие. «Вера, - напоминает В. Чаплин, - имеет и общественное измерение. Она задает определенные правила поведения, определенное устройство социума» (с. 208-209). Вот за это христианское переустройство мира и выступает В. Чаплин. Будучи предельно последовательным, он объявляет о православной миссии на Западе, в том числе политической. «В ходе этой миссии, - пишет он, - не надо стесняться говорить на «запретные» темы, волнующие людей, и делать это именно под христианскими знаменами. Возможно – под знаменем возвращения от безбожных республик и диктатуры бюрократии Евросоюза к целиком суверенным христианским монархиям» (с. 166).
Основной тезис книги «истина одна» направлен на обличение болезней сознания современного человека.
Современный человек запутался. Он заблудился в своей постылой сложности. Он готов принять любые истины и знания, не идейно, следуя ценности толерантности, а в силу собственного хаоса, незнания того, кто он. Так, в 90-е годы в России люди начали верить во что угодно - в экстрасенсов, НЛО, свет в конце тоннеля, магию знахарей, шаманов, астрологию, философию йоги и проч. Сознание деградировало. Не оттого что сам по себе шаманизм, например, свидетельствует о «неразвитости» сознания, а оттого, что современный человек не имеет к нему никакого отношения. Шаман для него – закрытая фигура. Она понятна только внутри культуры, практикующей шаманизм. Современный человек, не принадлежа больше к христианству, обнаружил себя в пустом пространстве. И эту пустоту бросился заполнять случайными, не совместимыми друг с другом содержаниями чуждых для него традиций. Пребывая в состоянии вненаходимости по отношению к культурной форме, он погрузился в первичный хаос субъективности, к которому деградировало его сознание. Он оказался неспособным оформить свой хаос, приурочить его к табу. Или, как выражается В. Чаплин, современный человек заболел религиозной всеядностью. Эта всеядность обнаруживается парадоксальным образом и в православном мире. Характерно, что сегодня исповедь или беседа в храме может начинаться не с собственно исповедания грехов, а с вопроса священника о том, носит ли исповедующийся помимо нательного креста знаки зодиака и другие амулеты. Иными словами, священник в данном случае начинает с самого главного, с разъяснения того, что есть христианская истина. Книга В. Чаплина аналогична стратегии священника, порывающего с кругом бессмыслицы. В.Чаплин начинает с фундаментальной заповеди заповедей, с заповеди, которая делает возможными все прочие: Бог един.
Но что значит Бог? Философия ХХ века низвела Бога до «слова «Бог»». Бог – это только слово для обозначения сверхчувственного мира, говорит нам Хайдеггер. Западная теология заменила Бога понятиями глубины, священного, основы мира, несказанного. Современный человек, не признающий ничего, кроме собственной субъективности, верит в силу своего «я», которое будто бы способно объять универсум знаний и религий и постичь некоторую суть, которая их превышает. Другими словами, сегодня Бог предстает как абстракция, продукт субъективности человека, но не как живой конкретный Бог. В. Чаплин настаивает на обратном. Бог, говорит он, не есть некий личный «бог в душе», готовый простить без покаяния, не наши мечтания и скромные плоды досуга, не некий абстрактный бог, общий всем религиям, равно как и не бог «постхристианства», под которым в книге понимается христианство, ассимилирующееся с миром, но конкретный христианский Бог, данный в Писании и Предании Церкви. Вера – это не умозрения, не фантазии и не чистая этика. Вера предельно конкретна, она обращена к конкретному Богу Библии и Церкви. Представления о том, что «к Богу ведут все пути», достаточно быть «хорошим человеком» и воспитывать в себе «духовность», по существу своему являются антихристианскими, ибо обессмысливают пришествие и крестную жертву Христа, Его учение и Его Церковь (с.12). Однако эти представления являются не просто антихристианскими, но и антирелигиозными. Они обрекают человека на вечный хаос души и существование замкнутой монады. Антропологический порядок, то есть сознание, возможен только там, где есть единственное табу, с которого этот порядок начинается. Признание «множественности путей» отрицает культ и вместе с ним общинное сознание, которому только и открыт Бог. Только силой общины человек как конечное существо может овладеть собственной бесконечной сутью. Только силой общины человек спасается от ловушек субъективности, способной подменить религиозный опыт частным фантазмом.
В. Чаплин лишь упоминает о фундаментальной роли церкви для верующего. Спасение, говорит он, возможно только в Церкви Христовой (с.185). Но почему лишь в церкви? Именно этот тезис не очевиден для современного человека. Аргументы в книге сводятся к простой констатации факта. Знающий Бога, говорит В. Чаплин, никогда не одинок. Он всегда находится в общине: «даже отшельники пребывали в молитвенном общении со святыми предками, грешными современниками, ангелами – и в борьбе с демонами. Человек входит на небо не один, а в общине» (с. 74). Между тем, корень проблемы религиозной всеядности кроется именно здесь. Феномен веры в «бога в душе», в равенство всех путей к Богу возможен лишь в отрыве от церкви и культа, в отказе от общинного сознания. Та конкретность единственной истины, которую отстаивает В. Чаплин, конкретность евангельского Бога обеспечивается именно животворящей силой культа, о котором, на удивление, в книге сказано предельно мало.
Ясное и смелое послание В. Чаплина порой обрамляется примерами, вызывающими вопросы. Например, среди фигур, импонирующих автору и, видимо, олицетворяющих подлинное христианство, в тексте встречаются такие спорные, как А. Кураев и Й. Ратцингер. Последнего В. Чаплин считает «просвещённым консерватором» (с. 174). Стоит, однако, напомнить, что Й. Ратцингер называет равновеликими культурами Запада христианство и секулярную рациональную культуру и выступает за их взаимное ограничение и обучение в современном мире (см. диалог с Ю. Хабермасом), то есть, по существу, примыкает к стратегии приспособления религии к миру.
В книге нет претензии на теологические построения. Перед нами действительно размышления церковного дипломата, знающего не понаслышке о том, что сегодня происходит с религией. Автор погружает нас в атмосферу кулуаров, раскрывает настроения и характеры, просвещает в вопросах веры и конфессиональных различий, приводит статистические данные и аналитические заключения, наставляет и духовно отрезвляет. В тексте, стилистически заигрывающем с манерой пэчворк, размещены не только фрагменты статей В. Чаплина, его диссертации, проповедей, но и опубликованные посты в интернете и даже анекдоты. Намеренно или нет, но такая, стоит заметить, органичная подача материала развеивает представление нецерковных людей о том, что в церкви «не живут», что «там какая-то другая жизнь». В церкви именно живут, той самой жизнью, но с одной лишь фундаментальной разницей – церковь дает тотальный, всепронизывающий Смысл, увязывающий нашу жизнь в целое. Прочтение этой книги, по всей видимости, должно сделать церковь ближе. И, вместе с тем, книга оставляет ощущение теологической и философской недосказанности. Темы, затронутые автором, требуют богословского размышления и современной аргументации.
Книга В. Чаплина несет оптимистическое настроение. Говоря «истина одна», В. Чаплин утверждает, что сегодня «миллионы людей поняли: настоящее учение о Боге не может не претендовать на уникальность истины» (с. 7). Среди этих «миллионов» - «старцы», «активные миряне», «ряд епископов». Несколько имен В. Чаплин называет в книге. Остается только верить - глас вопиющего в пустыне всегда будет услышан.
