На заставке - Перестройка в советском Львове: "Вид комунизьму до Бандэры одын крок".
Преамбула
Побуждением к публикации сего стали размещённые на днях здесь воспоминания А. Качанова о годах Перестройки. Эту катастрофическую для СССР ломку государственной конструкции, затеянную по вызовам времени зажравшейся, никем изнутри не контролируемой верхушкой КПСС, каждый переживал по-своему: одни активно, другие – созерцая со стороны. К слову, дожившие до наших дней робкие созерцатели сейчас громче всех вопят о якобы непризнании ими изначально реформ Горбачёва. Они-де предвидели пагубу перемен, кого-то предупреждали, даже вроде бы хотели костьми лечь за социализм, да предатели помешали, либералы, повылазившая из подполья недобитая буржуазия (чит. Полное собрание пОстов С. Ужакина).
Я жил тогда во Львове. Мне, человеку по природе своей не общественнику, индивидуалисту, пришлось болезненно перестраиваться самому, осознав, что надо предпринимать какие-то действия ввиду наступления времени, неблагоприятного для русскоязычных насельников Прикарпатья, живущих в плотном «мовном» окружении вековых недругов всего, что исходило из Москвы. Для исполнения своей задумки пришлось оставить работу геолога, которой было отдано 30 лет жизни, приостановить доводку к печати третьей книги повестей и рассказов, реже публиковаться в периодике, навсегда отказаться от отпусков, во всём домашнем, бытовом положиться на жену, которая, к моей удаче, обладала характером декабристки.
«Часы урочные пробили» для меня ровно 30 лет назад. И для моих единомышленников, ветеранов русского национально-культурного движения за новыми рубежами – тоже юбилей. В память общего дела пишу нижеследующее.
***
Время последнего генсека самодержавно почти ¾ века правящей партии большевиков породило Перестройку, и на её волнах закачался привычный мир, казавшийся незыблемым как египетские пирамиды. Понятия «нельзя» и «можно» лишились былой определённости. Многое из запретного стало доступным. А запретный плод, известно, сладок. Стало очевидным, что к западу от р. Збруч, на территории УССР, с 1349 по 1939 год оторванной от Руси, самым сладким покажется то, что официальная советская пропаганда называла «украинским буржуазным национализмом». Он карался пуще всех пороков и измен. И вдруг «табу» не то, что сняли, но разрешили открыто заглядывать за него. Как русинское национальное самосознание по «Венскому проекту» здесь было заменено на украинское, тема большая, мною не обойдённая в других работах (см. сборник очерков «Мотивы новой Руины», изд. ПМ и МДС, М.2009). Большевики, своей неуклюжей пропагандой и репрессиями, лишь загнали самостийную тоску в глубь обывательской среды. А произведя на свет многочисленный класс интеллигентов-пролетариев скоростным почкованием от галицких селян, «подавленных убожеством» (по П. Кулишу), создали тем самым критическую массу для «пассионарного взрыва» (по Л. Гумилёву). Апологетам самостийности оставалось лишь дождаться благоприятных условий…
Процесс горбачёвской перестройки, спотыкаясь и суетясь, совершая непредсказуемые телодвижения, в первую очередь, растолкал местную творческую интеллигенцию и учительство. Я, геолог и литератор, был тогда вхож в Львiвське вiддiлення Спiлки письменникiв УРСР (далее СПУ). Там, в этом закрытом клане, стал свидетелем перевозбуждения национального самосознания. Тогда оно казалось безобидным, объяснимым и оправданным: истосковались ребята по волi , пусть порезвятся. «Ниточка» от этих настроений до чувств национальной исключительности среди «титульных» большинством не прослеживалась. В русском круге царила беспечность. Отдельные проявления национализма принимались вначале как досадные шалости. Тем более, что и мы, выходцы из России, по-своему «шалили» с демократизацией и либерализацией, воспринимая их легкомысленно, не подозревая, сколько ловушек расставлены на путях к ним для неискушённых душ.
Вспомним, что ослабление СССР изнутри, спровоцированное русскими же РСФСР, воспринималось большинством общества как благостная децентрализация, избавление от тяжёлой руки Москвы, ощущаемой с раздражением даже в мелочах жизни. Когда придёт время СНГ, он поначалу покажется усовершенствованным, демократическим вариантом прежнего Союза. Стремление «украинского брата» к культурному пиру на костях большевистских цензоров не вызывало озабоченности: какая угроза может исходить от «красоты, спасающей мир»!? Русскость была частью внутреннего мира отдельных индивидуумов, граждан единой страны. Она мирно придавала творчеству и повседневному поведению национальную окраску, не более того. Ещё не возникла необходимость доказывать право на национальную школу, культурные учреждения, сам язык. В проявлениях русскости той поры ещё не появился оборонительный импульс в разной стадии активности, вплоть до превентивных выпадов против подавляющей силы. Украинство только приступило к обновлению в условиях неожиданно обретенной «свободы», смахивающей на обыкновенную анархию. Замороченное простонародье и люмпен-интеллигенция пребывали в состоянии благостной расслабленности.
Но стало возникать смутное предчувствие проблем для русско-культурных жителей чужой по сути страны. Только в 800-тысячном Львове нас насчитывалось примерно 180 тысяч, а всего по области – 9% от 2,7 млн. жителей. Уже называли нас даже официально «нацменшиною» - болезненно для русского слуха в своей стране с названием СССР. Всё чётче давала о себе знать специфика региона, ещё при власти Габсбургов претендовавшая на звание «Украинский Пьемонт». Она проявлялась из того, что наименее «русифицированный» регион Украины (Галиция и Волынь), с населением 7 млн. человек, не забыл традиций сопротивления «чужiнцям» в первой половине ХХ века (терроризм 30 гг. и бандеровщина 40-х). Эти традиция и собственная логика «волi» по-«пьемонтски» будут во сто крат усилены тем, что жданная «воля» была не «виборена» в «визвольних змаганнях» духовными наследниками Степана Бандеры против «найбiльшого ворога» - Москвы, а фактически Москвой дарована. Не принять такой дар было нельзя, а принять – значит испытать такое унижение, от которого можно избавиться, только ещё больше унижая дарителя. Так участь русского «нацменшинства» в Прикарпатье решалась не в его пользу самим продвижением единой страны к распаду. А распад приведёт к реальному поражению в правах сотен тысяч русскоговорящих на западе Украины, несмотря на все распрекраснейшие её законы; к превращению их в «мигрантов», в граждан если не второго, но качественно иного(!) сорта. Но я забежал вперёд.
По размышлении виделись два способа защиты соплеменников, оставляемых правительством либерал-коммунистов на произвол местной стихии:
- взаимо удовлетворяющее сотрудничество с новыми политическими деятелями (это были ещё члены КПСС, но «новые коммунисты», повернувшие носы по ветру) и лидерами местного, активного, напористого, голосистого «Вiдродження» (на первых порах - в области культуры и права);
- и коллективный, решительный отпор в покушении на права русского (шире – русскоговорящего) населения, прежде всего гражданские, а также - в областях культуры и образования.
В любом случае, напрашивался вывод, необходима организация. Тогда размышления над реальностью и советы единомышленников привели к необходимости использовать обе возможности. Больших затруднений в их реализации я не предвидел. Украинская культурная элита относилась ко мне с доверием, ибо моя нравственная позиция по отношению к культуре братского (кто ТОГДА сомневался!) народа, к мове, которой я владел с детства, проявленная в публицистике тех лет, была, как принято называть, прогрессивна. Я всегда считал, что и самый малый этнос имеет естественное право на самовыражение в родном слове и носимой им культуре. А тесно сосуществующие этносы (повсюду, не только во Львове) не имеют альтернативы искреннему, с полной отдачей, сотрудничеству и взаимопомощи в духовной сфере. Упрощённо: вы – нам, мы – вам; услуга за услугу, но не как торг, а как движение души. Одобрение такой гражданской позиции известными украинскими писателями, большинство которых впоследствии «поменяли векторы», ослабило для нас, единомышленников, противодействие недругам на галицийском поле.
Да, повсюду, где выходят стенка на стенку «русские мигранты» и «титульные», необходимо, кроме решения стратегических задач, применение гибкой тактики, учитывающей реалии, вплоть до одного дня, одного часа. Забегая вперёд, скажу, что владение её приёмами в конкретных условиях (когда уже не СССР, но ещё не Самостийна Соборна) в важный для нас период становления организации, раскололо недружественные силы «новых националистов». Когда они наконец объединились против нас, мы уже имели свой культурный центр и контролировали национальную школу, обрели опыт работы в новых условиях, наладили всесторонние связи с Россией, отработали системы правовой защиты и экономической независимости, осознали необходимость единства по духовным признакам русскости.
К лету малая группа единомышленников одобрила мой план создания общественной организации русского толка. Крепких же культурных связей с местным этносом, лучшие представители которого переживали духовный подъём, предпочитая культуру политике, ещё не сложилось. И опять встала тактическая задача: как сделать этот план достоянием жителей почти миллионного Львова, других городов и весей области, всего западного региона? Благоприятный случай представился 8 мая на Празднике прессы в парке, заполненном людьми. Когда мне дали слово, я объявил о создании русского национально-культурного движения как о факте состоявшемся. Через неделю-другую инициативная группа единомышленников расширилась. Мы начали пропаганду своих планов, надеясь на умножение рядов и планируя к концу лета проведение учредительной конференции. Более того, мы провели первую историко-культурную акцию под девизом «Два народа – одна судьба», которая отлично вписывалась в идею единства русских и украинцев, их общей истории. Нашей штаб-квартирой на всё лето стал клуб СПУ. К концу лета нас, активистов, стало несколько десятков, появились коллективные члены: спецшкола с военным уклоном и классы отдельных средних учебных заведений. Всего человек 500.
Учредительное собрание первой(!), ещё на едином советском пространстве, самодеятельной организации, по признакам русскости, состоялось во Львовском отделении СПУ 24 сентября 1988 г., а через две недели его зарегистрировал облюст. Мы назвались движением. ОБЪЕДИНЯЮЩЕЙ ИДЕЕЙ стало сохранение духовного островка русской культуры, родной речи, образования на родном языке в бурной иноязычной (украинской, в основном) стихии, при дружеском отношении к украинскому культурному строительству в новых условиях. Упор делался на добровольный авангард, который считал себя мобилизованным совестью и патриотической обязанностью принимать участие в разрабатываемых выборным органом мероприятиям по плану, утверждаемому общим собранием. Выборному же главе присвоили титул координатора, отражающий смысл его деятельности. Я не удивился и не прослезился от умиления, когда львовская русскоязычная «учредилка» утвердила меня первым руководителем организации. Скажу по секрету: я и сам проголосовал за себя…
Начальное устройство организации оправдывало себя, пока в регионе преобладала атмосфера дружеского взаимодействия дюжины национальных организаций культуры, равных между собой и не испытывающих ощутимого давления властей и маргиналов «титульной нации». Позднее, после распада единой страны и возникновения незалежной Украины, когда «дружба» стала съёживаться, как шагреневая кожа, а нам всё чаще приходилось принимать оборонительную позу, наша организация, Русское общество им. А. Пушкина (далее РО) перестроилось на позиции отстаивания интересов русской диаспоры.
Если в первые два года в хронике РО зафиксированы ок. 80-и исключительно культурные акции в обретённом нами Культурном центре (РКЦ), то впоследствии работа коллектива усложнилась другими направлениями. Была создана автономная экономическая структура, решавшая финансовые проблемы. Наши гонцы не часто заворачивали в Москву с протянутой рукой. Поэтому Москва редко нам отказывала.
Вторым не менее значимым достижением организации, после обретения РКЦ, стало объединение под общим названием Русское общество им.А. Пушкина с возникшей 22 сентября 1990 года Ассоциацией «Русская Школа» (далее РШ) под руководством В. В. Кравченко.
В 1991 г., ещё в преддверии обретения Украиной незалежностi, РО не изменило изначальному принципу дружеского отношения к украинской культуре, но вынужденно приняло оборонительную позицию. Ибо всё русское здесь, под карпатским боком, подвергалось всё большему давлению со стороны «титульных». Притом, не только отъявленных национал-радикалов, но и тех, кто из страха или по расчёту не хотел среди своих прослыть не свiдомим украÏнцем. Львов не стал «горячей точкой», однако заметно «перегрелся» - надолго, вплоть до наших дней, о чём свидетельствуют события 9 мая 2011г., позже, - при отъятии у русских львовян РКЦ.
То, что это был действительно жёсткий вызов, а не мнительность русскоязычных граждан региона при ухудшении комфортности жизни, свидетельствует массовое возникновение с начала 90-х годов самодеятельных организаций русского толка в соседних областях, повсюду на Украине, по всему постсоветскому пространству. Причём, они сразу, не повторяя эволюции Русского общества им. А. Пушкина, возникшего во Львове, позиционировали себя защитниками родного слова, русской культуры в целом. То и другое, во мнении местных деятелей узко национального, чаще всего надуманного, возрождения (на Украине – вiдродження), предстало главным препятствием развития культуры «титульных хозяев». Они не сомневались, что их «ренессанс» тем скорее произойдёт, чем скорее они заглушат все достижения высокого творческого духа, на которых стоит печать русскости.
Разумеется, в различных регионах, по периферии постсоветского пространства, процессы «давления» и процессы «сопротивления» протекали по-разному. Взывая к очевидцам, пока не поздно, проанализировать их, я берусь рассказать о том, что видел своими глазами, как непосредственный участник событий.
Ещё до полного торжества местных националистов, Совет РО утвердил документ по социально-правовой защите русского населения. В нём выделялись части «По языку», «По науке и образованию», «По культуре». Вот пример ответа на вызов республиканского Закона «О языках в УССР». Поспешно принятый закон обрекал неподготовленное к его исполнению русскоязычное население на известные трудности в делопроизводстве, образовании, культуре и т.д. Он угрожал им оказаться за социальным бортом, во всяком случае, на длительное время. Неблагоприятная ситуация усугублялась победой Руха на выборах в местные органы власти. Компартия, осторожно благоприятствовавшая нашей «демократической» деятельности, ушла в оппозицию. «Оборонительные бои» для нас участились. Мелькнула было надежда на Заявление общественно-политической конференции под названием «Украинско-российские отношения в современной Украине». Она состоялась 4 января 1991 г. во Львовском облсовете инициативой РО, др. общественных организаций края и рядом ново созданных партий. Присутствовали гости из России. Законодатели вести конференцию доверили мне (своеобразный убаюкивающий жест). Заявление нас расслабило. В нём, в частности, говорилось: «В независимой Украине интересы русской общины обеспечит национально-культурная автономия… при содействии государства и свободного развития связей с Россией». Как говорится в народе, не долго музыка играла.
В первый день календарной зимы того года на карте Европы появилась «суверенная Украина». Повторюсь, мы отнеслись к этому событию легкомысленно: ну, разошлись жильцы по разным комнатам (дом ведь общий); ну, захотелось доморощенным политикам поиграть в самостийность (Союз ведь нерушим). Тем более, что парламент республики дал гарантии – «всем народам, национальным группам и гражданам равные права», главное, «право свободного пользования родным языком во всех областях жизни, включая обучение, производство, получение и распространение информации». Большинство наших соотечественников и в России и на Украине под суверенитетом понимали ослабление всевластия Центра, не более.
То колючее русофобское растение, что расцвело на земле Галиции после 1 декабря 1991 г., загодя пробивалось дружными ростками не только на львовской «Клумбе» (подобие Гайд-парка). Всё чаще русскоговорящие горожане стали обращаться в правозащитную службу РО с жалобами на «титульных», которые подвергают их оскорблениям в общественных местах, как нежеланных «мигрантов»; на чиновников, которые чинят всяческие препятствия тем, кто обращается к ним не на мове. Послушать «обличителей», так только русские виновны в сталинском терроре и брежневских преследованиях инакомыслящих, буквально во всех грехах империи и СССР. Городские власти всё меньше считались с пятой частью населения города: из библиотек изымалась и уничтожалась в огне литература на русском языке, переименовывались улицы с именами героев нашей общей истории, литературы, науки, искусства (чем провинился, например, перед галичанами основатель рефлексологии, гордость славянства?). Подверглась гонениям благородная тень цивилизатора Ивана Фёдорова, а вещественные свидетельства его деятельности были развеяны по городским закоулкам, обречены на гибель. Общество «Просвiта» стало превращать свой печатный орган в полицейский листок. Литературный критик М. Косив, изрёк судьбоносное: «Или словари, или автоматы Калашникова». Директор Львовского театра кукол отменяет востребованные детьми постановки на русском языке. Лишаются репертуара вокалисты и исполнители русской музыки во львовских театрах и филармонии. Всё меньше русских пьес ставит театр ПрикВО. Образование на русском языке, дошкольное и школьное, в вузах, стало подвергаться необоснованному сокращению. Аппетитной приманкой для радикалов и крикунов из их окружения стали руководящие кресла и высокие кабинеты. Прошла быстрая и решительная «чистка» аппарата управления, правозащитных органов, учреждений образования и культуры, хозяйственных структур в пользу «украиномовных» фахiвцiв.
Мы долго, совместно с ивано-франковской и тернопольской организациями соотечественников, противились всеми доступными нам методами против наименования нас «нацiональною меншиною». Тем не менее Закон «О национальных меньшинствах», коим, наряду с другими «мигрантами», оказалось русскоязычное большинство(!) неожиданной державы, был принят с поправками по замечаниям общественности (в т. ч. экспертной группы РО). В целом, закон казался приемлемым. Но мы тогда не знали цены украинским законам, хотя уже научились правильно оценивать «законотворцев»., таких как Калинец, Хмара, Косив… Наибольший вред исходил из тех, кто причислял себя к творческой интеллигенции.
Тогда же Русский культурный центр подвергается разбою (от оскорбительных «граффити» до поджогов) со стороны сил, которые правоохранительные органы так ни разу и не смогли назвать, не то, что схватить за руку. Но это отдельная обширная тема.
Задайте вопрос, почему РО до сих пор не исчезло, не прекратило своего существования в невыносимых, может создаться мнение, условиях. Каждый, кто знаком с его открытой, публичной деятельностью, может видеть её успехи в сферах приложения сил, наблюдать явную качественную эволюцию. Да, кроме проблем внешних, есть немало внутренних: неизбежная мышиная возня неудовлетворённых активистов, кандидатов в вожди; нехватка денег – не за что содержать РКЦ, этот единственный центр влияния русской культуры в обширном, недружественном регионе. Всех подобных проблем не счесть. В пользу того, что историю РО им. А. Пушкина можно назвать успешной, утверждает тот факт, что ОБЩЕСТВО, не смотря ни на что, СУЩЕСТВУЕТ. Вот уже 30 лет! И ни одна местная Кассандра не берётся предсказать его конец. Отчего так? Члены организации черпают силы для отпора из энергии самого вызова.
Во Львове описываемых лет вызовы «титульного» большинства были недостаточно организованы и не столь смелы, чтобы уничтожить руську меншину в лице её авангарда-Общества. Но достаточно ощутимы и впечатляющи, чтобы это реальное меньшинство (действительно, меньшинство) осознало необходимость крайней мобилизации для действий за языково-культурное выживание.
***
Описанное выше происходило одновременно с массовым избавлением коммунистами, из местных, в основном, от своих партбилетов. Большинство из членов (прости, Господи!) были здесь рекрутированы в заводские парторганизации от станка. Но никакого «классового сочувствия» к пролетариату Великороссии и Малороссии опартбилеченные гигемоны «Украинского Пьемонта» в себе не воспитали. Их воспитывали после дрёмы на партсобраниях Радио Ватикана, Голос Америки, а пуще того – советская действительность «временных трудностей», которые ослаблялись посылками из кап. ада Канады от родичей. Партийная же верхушка (а это, как правило, были «схиднякы» - (выходцы из восточных регионов страны) под тем или иным предлогом разбегалась по безопасным местам, открыто распродавая партийное имущество, часто в руки ультранационалистов, младобандеровцев. Русское общество – не нищее, но и не состоятельное – не могло выпросить «за так» у Бывшей Чести и Совести уже бывшего по сути советского народа даже завалящий автобусишко для перевозки учеников русских школ в места проведения культурных мероприятий. Зато оставшаяся горстка пассионариев КПСС, переложивших партбилеты из кармана «под сердцем» в карман «на ягодице», сделала попытку завладеть РО-РКЦ, чтобы действовать тихонько под видом организации русской культуры. Манёвр, хоть и не сразу, хоть и с потерями для нас, был замечен и правильно понят. Предателям «дела Ленина», расчленителям 1000-летней России указали на их ЗАСЛУЖЕННОЕ место – в ОБЩИХ рядах защитников русской культуры. Ничего «направляющего», «ведущего», «вдохновляющего»! Нас вдохновляют наши великие предки – от царей и князей до крестьян и рабочих, вдохновляет бессмертное русское слово.
В годы Перестройки в специфических условиях я потерял остатки уважения к партии, приведшей страну к неведомому в истории краху, притом, в мирное время, на вершине военного могущества. Вывод прост: если «новые бывшие» жаждут реванша, выжидают возрождения, то пусть себе мечтают и суетятся где-нибудь на Марсе. На Земле столь отличным трусам и предателям места быть не должно. Аминь!
