Сообщество «Салон» 19:14 24 ноября 2018

Лучистый, зовущий, славный

масштабная выставка Михаила Ларионова в Третьяковской галерее

«Он пропоёт мне новую песню о главном,

Он не пройдет, нет, лучистый, зовущий и славный».

Песня из репертуара группы «Браво».

Серебряный век — с точки зрения его «обитателей», не был таким уж серебряным. Напротив, мыслящие и — даже не особо мыслящие господа полагали, что им досталось невыносимо тупое, жвачное и бездарное времечко. Неслучайно молодой футурист Володя призывал «...бешеной пляской землю овить, / скучную, как банка консервов». С Маяковским горячо согласились бы, если не все жители Земли, то очень многие. Хотя, именно банку или, допустим, рекламу банки в те времена стали громогласно противопоставлять отжившему искусству: «Глядите по сторонам, вперед, под ноги. У вас на ногах американские башмаки! Да здравствуют американские башмаки! Вот искусство: красный автомобиль, гуттаперчевая шина, пуд бензину и сто верст в час. Это возбуждает меня пожирать пространство. Вот искусство: афиша в шестнадцать аршин, и на ней некий шикарный молодой человек в сияющем, как солнце, цилиндре. Это — портной, художник, гений сегодняшнего дня! Я хочу пожирать жизнь». Этот пространный монолог из «Хождений по мукам» великолепно иллюстрирует сложные настроения Серебряного века или, как её называли французы - Belle Еpoque.

А тогда никто не хотел жить в тусклом и — тухлом настоящем. Все или рвались в грядущее, или — сбегали в прошлое. Из крайности — в крайность. От смакования Версаля времён Людовиков — до попыток сбрасывать всё и вся с парохода современности. «Мы правим путь свой к солнцу, как Икар, / Плащом ветров и пламенем одеты. / Но - странные,- его коснувшись, прочь / Стремим свой бег: от солнца снова в ночь» — размышлял Максимилиан Волошин. Исступлённые — от солнца в ночь, от преклонения — к отрицанию. Но искать гармонию в 1913-м году? Увольте нас от пошлятины, и как сказал всё тот же Алексей Толстой: «Разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения — признаком утонченности. Этому учили модные писатели, возникавшие в один сезон из небытия. Люди выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными». Повседневность - не только злокачественная рутина, но и повод для самоубийства. Или же — для революционной борьбы. Так «вывихнутые мечты модной поэтессы» превращались в эпохальный смерч.

В ряду ниспровергателей, бунтарей и новаторов — Михаил Ларионов, чья масштабная выставка сейчас проходит в Третьяковской Галерее (здание на Крымском валу). Устроители сообщают: «Задача выставки — представить эту уникальную творческую личность во всем многообразии её проявлений. В состав экспозиции вошли работы, отражающие основные направления деятельности художника, а также широкий круг интересов Ларионова-коллекционера».

У Ларионова — типическое русское лицо. Такими были купцы и приказчики из пьес Островского, уездные доктора и телеграфисты из рассказов Чехова, салонные острословы из стихов Саши Чёрного. Франты с тросточками, дачники, адвокаты, революционеры. Он — обычен и при этом — единствен. Его называют одним из родоначальников русского авангарда. Он умудрился попробовать всё, легко отказываясь от кубизма и постимпрессионизма в пользу беспредметной живописи, переходя к примитивизму и возвращаясь к «нормальной» реалистической теме.

Откровенно говоря, он интересен не столько эстетически, сколько — исторически. Поэтому он всегда как бы «в тени» своей гораздо более талантливой супруги — Натальи Гончаровой. Вместе с тем он человек-время, человек-стиль. Россия на грани срыва и — в преддверии будущего. Его плоская и дебелая «Венера» (1912) — нарочно примитивная, отнюдь не красивая, но издевательская. Прямо сказать, это лучшая из «пощёчин общественному вкусу». Кстати, Венер тут предостаточно — все с подколкой и насмешкой. Ни одного эталонного тела. Ни единой изысканной линии. Если уж ронять Венеру в пучину волн, то с прибаутками. «Мы говорим: довольно, повернитесь к прошлому задом! Кто там у меня за спиной? Венера Милосская? А что — ее можно кушать? Или она способствует ращению волос? Я не понимаю, для чего мне нужна эта каменная туша?» - спрашивали себя герои Толстого. Ровно так же выглядели манифесты и воззвания того безумного года.

Художники не только писали, но и — кричали. Ларионовские солдаты, кёльнерши, танцоры и циркачи — это рык эпатирующего харизматика (не путать с маразматиками). От его картин исходит первобытная и злая энергия. Впрочем, оформители выставки до предела усиливают эффект, помещая произведения на жёлтом или синем фоне. Ходишь придавленная и вспоминаешь классику: «Даша тоже восхищалась этими странными картинами, развешанными в гостиной, хотя с огорчением думала иногда, что квадратные фигуры с геометрическими лицами, с большим, чем нужно, количеством рук и ног, глухие краски, как головная боль, — вся эта чугунная циническая поэзия слишком высока для ее тупого воображения». Действительно, изломанная корявость «Провинциальной франтихи» (1909) может быть понятна и - приятна лишь в контексте нездоровой, но потрясающей эпохи.

Начинал он с подражания французам. «Кавалер и дама» (конец 1890-х), «Цветущий куст на фоне неба» (нач. 1900-х), «Розовый куст после дождя» (1904) и многие другие вещи, представленные в Третьяковке, это юношеское эпигонство и желание прослыть большим парижанином, чем господа с Монмартра. Парочка реалистичных работ - «Рыбы» (1906), предоставленные Центром Помпиду и снова «Рыбы» (1907), только уже Рязанского художественного музея. Надо сказать, что рыбы, а также «Волы на отдыхе» (1908), «Индюк» (1907) и «Свинья» (1907) написанные безо всякой «актуальщины» выглядят неплохо. А вот красочные павлины (нач. 1910-х) — сразу несколько птиц — то вместе, то поврозь — это уже стиль, изюминка. Но и тут — ощущение вторичности, ибо напоминает ориентальные ткани, которые создавал Рауль Дюфи для модного дома Poiret. “Натюрморт с синим чайником» (1909) — из той же орнаментально-дизайнерской серии. Свежесть неба и чудо природы на картинах «Акации весной» (1900- е гг.) и «Абрикосовый сад» (1905–1907 гг.). Художник признавался: «Вся моя жизнь от рождения связана с этими двумя деревьями. Самая большая любовь и всё счастье, какие я себе мог вообразить, я несу к корням этих деревьев, чтобы они подняли в голубое небо. Кружевные ветки акаций и сердечки абрикосовых листьев в такое утро мне заменяют весь мир». Грозные циники-разрушители на поверку всегда оказываются милыми и сентиментальными, как уездная гимназистка.

С именем Ларионова, конечно же, связана деятельность объединения «Бубновый валет» (1911-1917). Максимилиан Волошин, побывав на их выставке, изрёк: «Ларионов — самый наивный и самый непосредственный из всех «Валетов». Его «Хлеб» — действительно только хлеб: большой, цельный, хорошо пропечённый хлеб, который составил бы счастье любой булочной, будь он написан на жестяной вывеске. Вообще стиль вывесок очень прельщает «Валетов». Он очень талантлив — это бесспорно, но в его талантливости есть что-то весело-дурацкое. Стоит только посмотреть на его «Автопортрет» или на «Солдат». Спустя сто лет нам явлены и «Отдыхающий солдат» (1911), и «Цирковая танцовщица» (1911), и «Кельнерша» (1911), и все эти картины-вывески.

1910-е годы — рождение новых стилей. Не остаётся в стороне и Ларионов, придумывая лучизм. От слова «луч». Культ солнца и яркого света — это мощно контрастировало с «ночной» эстетикой Belle Еpoque. Точнее — дополняло её. Завтрашний день — лучистый, зовущий, славный. Тогда любое движение отмечалось написанием декларации, ультиматума или же - манифеста. В манифесте лучизма (1913) говорилось, оралось: «Да здравствует созданный нами стиль лучистой живописи, свободной от реальных форм, существующей и развивающейся по живописным законам! Считаем, что в живописных формах весь мир может выразиться сполна: жизнь поэзия, музыка, философия. Луч условно изображается на плоскости цветной линией. Отсюда начинается истинное освобождение живописи и жизнь ее только по своим законам, живописи самодовлеющей, имеющей свои формы, цвет и тембр». Здесь Ларионов не фраппирует, но изумляет чистотой света. Этот период его творчества наиболее позитивен. «Лучистые линии» (1911), «Лучистый пейзаж», 1912, «Петух (лучистый этюд)» (1912), «Голова быка» (1912) — это экстатический восторг перед источником радости — Солнцем. Как в стихах Бальмонта: «Будем как Солнце! Забудем о том, / Кто нас ведет по пути золотому, / Будем лишь помнить, что вечно к иному, / К новому, к сильному, к доброму, к злому, / Ярко стремимся мы в сне золотом».

Мы уже привыкли к тому, что наш авангард по сути дал импульс к развитию всего мирового искусства XX века, но часто мы забываем о презанятных деталях. Например, скандальный боди-арт, который связывают с молодёжными субкультурами 1960-х, впервые появился тоже в России. Ещё в 1905 году. «Михаил Ларионов раскрасил стоящую на фоне ковра натурщицу, продлив на неё рисунок. Но глашатайства еще не было», - писалось в журнале «Аргус» (1913. №12). А уже в 1913 году эта практику изложили в формате манифеста (ну, как же без этого?!): «Исступленному городу дуговых ламп, обрызганным телами улицам, жмущимся домам — мы принесли раскрашенное лицо; старт дан и дорожка ждет бегунов. Наша раскраска — первая речь, нашедшая неведомые истины. Мы связали искусство с жизнью. После долгого уединенья мастеров, мы громко познали жизнь и жизнь вторгнулась в искусство, пора искусству вторгнуться в жизнь. Раскраска лица — начало вторжения. Оттого так колотятся наши сердца».

Значительная часть выставки посвящена теме «Ларионов и театр». Как и друзья-художники, он разрабатывал костюмы для постановок, был дружен с Сергеем Дягилевым, а их сотрудничество продолжалось долгие годы. В сценографических опытах проявился интерес к русской старине. Вот - эскиз костюма к балету «Полуночное солнце» (1910-е гг). Даже в самом названии — оксюморон, которыми столь богата Прекрасная Эпоха. Женщина в кокошнике — сплетение новизны и архаики, позавчера и — послезавтра. Настоящее — уныло. Много рисунков, посвящённых танцу и движению. Раскручивание пружины. Культ ярой динамики. Ларионов теоретизировал: танец, пляска — вот всеобъединяющее (sic!) искусство. Для создания исторического бэкграунда устроители помещают на витрину обложки тогдашней прессы — общественно-политической, театральной, дамской. Мы знакомимся не только с творчеством, но и с самой жизнью Ларионова. Он покинул Россию ещё в 1915 году, комиссовавшись после ранения (да, тогдашняя интеллигенция не только устраивала перфомансы, но и воевала). Поселившись во Франции, он сотрудничал с «Русскими балетами» Дягилева, занимался коллекционированием, обратился к реалистической манере (повзрослел!). Умер он в 1964 году, когда в Советском Союзе был пик интереса к русскому авангарду. Лучистый, зовущий, славный. Он не пройдёт, нет. Не проходите мимо и вы!

Cообщество
«Салон»
5 марта 2024
Cообщество
«Салон»
Cообщество
«Салон»
1.0x