Сообщество «Круг чтения» 12:53 21 мая 2017

Литературная мистификация

Андрею Фефелову

АНдрей Фефелов! Ваша статья хороша. Но можно по - разному гордиться русским поэтом, по - разному прославлять его, кто мечом, кто острым словом. Я долгое время работала над материалом, пытаясь рассказать. что не было розыгрыша французом П.Мериме А.Пушкина. Но почему - то эту статью никто не прочитал в блоге. Жаль.

Татьяна Белозёрова,

Литературный миф - столп нерушимый?
Вспоминают, что Д.Бедный очень хотел переписать по - своему, в стихах, Бажовские «Сказы». Cчитал их народным фольклором. Однако, ударом по его самолюбию стала весть, что Бажов сам выдумал сказы. А пересказывать другого автора – плагиат, братец ты мой. Вот и нас со школы заставляют поверить в миф о том, как француз Проспер Мериме якобы придумал песни на иллирийском, считай, языке западных славян, «Гузла» (Гусли) , потом перевел их на французский. А Пушкин включил 11 глав из неё в свои «Песни западных славян», переведя снова на славянский. В литературе нет ничего прочнее штампов, укоренившихся в сознании, и нет ничего труднее развенчания их. Мы этот факт даже не пытаемся вырвать из цепких лап неточностей. Есть письма на французском языке Пушкина к Мериме, где он спрашивает, а француз откровенничает, признавшись в розыгрыше. Но если внимательно прочитать письма, окунуться в мир начала девятнадцатого века, то можно, если не разрушить, то основательно расшатать «бетонный миф».
Литература начала 19 века… Дамокловым мечом над ней висит классицизм 18 – ого, и только начал формироваться под пером А.Пушкина современный русский литературный язык. Поэт внимательно следит за мировой литературой, особенно французской, отмечая в ней « глубокий и жалкий упадок» (Из Предисловия к «Песням западных славян»). Ведь язык галлов был вторым родным языком Пушкина. На нем он говорил, более половины библиотеки семьи - книги на французском. Это влияние тонко улавливает Мериме: «Может быть вы, бояре, сначала думаете по – французски, а потом пишете по - русски?». Творчеству Мериме Александр Сергеевич даёт высочайшую оценку: « острый и оригинальный, автор «Театра Клары Гасуль», «Хроники Карла 1Х», «Двойной ошибки» и других произведений, чрезвычайно занимательных».

Но по части литературных розыгрышей Мериме и Пушкин очень близки! Им свойственно удивлять публику. Пушкинские «Повести Белкина», «Метель», «Выстрел» - это ли ни классика мистики?
Проспер, почувствовав, как вошёл в моду местный колорит, в который «ударились многие», решил, в который уже раз, посмешить публику, посмеяться над обществом, откровенно мистифицируя его. Вдруг появляется у издателя Сотле книга «Театр Клары Гасуль, испанской комедиантки», где анонимный автор уверяет страну, что существует испанский подлинник пьес. Пьесы пошли в театрах и стали обличителями инквизиции. Ватикан даже внёс «Клару» в список запрещенных книг. Но ни сама Клара, ни испанского подлинника не существовало. Это была блестящая выдумка Мериме. «Гузла» (Гусли), как он признавался, продолжение его забавы. «В 1827 году я был романтиком,- пишет он в «Предуведомлении к «Гузле», - мы говорили классикам : «Ваш греки вовсе не греки, ваши римляне вовсе не римляне. Вы не умеете придавать вашим образам местный колорит». Опять этот пресловутый местный колорит! Родился Проспер Мериме на четыре года позже Пушкина - в семье известных художников. Родители поклонялись искусству, в салоне матери, истой парижанки, велись светские разговоры о музыке, живописи, поэзии. Они прививали сыну любовь к литературе. Семья была свободной от религиозных предрассудков. Проспер с увлечением читал сочинения «безбожников» 18 века. В Сорбоне изучал право, но адвокатом не стал. Стал писателем. Первое издание «Гузлы» состояло из 29 баллад в прозе, Адам Мицкевич перевёл его балладу «Морлак в Венеции». Даже Мицкевич, по признанию Пушкина, «критик зоркий и тонкий знаток славянской поэзии, не усумнился в подлинности сих песен». Первым заподозрил «Гузлу» в фальши И.Гёте. Мериме признается: с одним из друзей вздумал совершить путешествие по Италии, Триесту. Но денег в кошельке хватило только «на Венецию», да и то по карте. Тогда игривый француз предложил «сначала описать наше путешествие, продать книготорговцу, а вырученные деньги употребить на то, чтобы проверить, намного ли мы ошиблись». На себя он взял собрание народных песен и перевод их. Осень Мериме провёл в деревне, завтракал в полдень. Вставал в 10 утра и от нечего делать «выкурив одну – две сигары до прихода дам писал балладу». Из них писатель составил том и издал его «под большим секретом и мистифицировал им двух – трёх лиц».
Откуда же Мериме черпает местный колорит? «Из небольшой брошюры – признаётся Мериме, - одного французского консула в Банялуке. Местами консул употреблял иллирийские слова, чтобы выставить напоказ свои знания (на самом деле, может быть, он знал не больше моего), затем прочитал главу из «Путешествия по Далмации» аббата Фортиса». Там и нашёл текст «заплачки жены Асана – Аги, знаменитую «Хасанагиницу». Но разве Пушкин поверил в подлинность «Гузлы», как почему – то считают многие библиографы? Он обращается с письмом к С.Соболевскому, чтобы тот «писал Мериме, с которым знаком»: «Мне очень хотелось бы знать изобретение странных сих песен». Вдумаемся! Разве не заставляет нас фраза «изобретение странных сих песен» по – другому посмотреть на эту историю? Изобретение! Не написание, не перевод, а именно «придуманное, изобретённое». А « странные сии песни»? Странные, необычные внушили все – таки поэту подозрения, что они «не настоящие». Мериме ответил Соболевскому: «Передайте Пушкину мои извинения, я горжусь и стыжусь вместе с тем, что и он попался». А вот и не попался! Не мог! О чем прямо и говорит пресловутое «изобретение странных сих песен». Я думаю, что в этот момент не раз мелькали молнии в голубых глазах поэта! Александр Сергеевич, знаток славянской поэзии, почувствовал инонациональность песен, мира без нации. И постарался сделать свои песни по – настоящему славянским фольклором. Российские учёные в области сравнительного литературоведения справедливо полагают, что за несколько лет до появления «Гузлы» Пушкин пытался осуществить какой – то замысел, ориентируясь при этом на подлинный фольклор сербов – западных славян. Работа над славянским циклом началась вслед за «Борисом Годуновым», « Песни о Стеньке Разине», пик её совпал с «Медным всадником» и сказками. А завершился «пугачёвскоё тематикой». «Песням западных славян» предшествовали годы общения Пушкина с проживающими в Бессарабии сербами, годы знакомств с письменными источниками в богатейшей библиотеке Кишинёва, а позднее – с трудами о Сербии, русскими и зарубежными. В библиотеке самого поэта сохранилось 9 книг по истории и культуре Сербии - на русском, сербохорватском, французском языках, в их числе трёхтомник «Сербские народные песни» Вука Караджича. Дошли до современников и сделанные рукой поэта выписки из других источников. Непреложный исторический факт: поэт был знаком с «сербским Оссианом» (выражение Пушкина) Милутиновичем Симой Сарайлией, другом Караджича , участником сербского восстания. Он как раз в пору пушкинской ссылки жил в Кишинёве. Знаменитая поэма Сарайлии «Сербиянка» была издана в 1826 годы на средства И. Ризнича, мужем той самой Амалии Ризнич, которой посвятил поэт одно из лучших своих стихов «Для берегов отчизны дальней». Милутинович, к примеру, впервые упоминает о Георгии Чёрном, балладу о котором пишет Пушкин и включает в «Песни западных славян». Сюжет об убийстве Георгием своего отца (Карагеоргий – вождь сербского войска в войне против турок в 1804 – 1813гг) был записан в войсках Черногорского князя Данилы сотником и передан Караджичу. Неужели мало доказательств, что Пушкин был основательно подкован в вопросе славянского фольклора? Мериме посмеивался: «Я перевёл со славянского на французский. А Пушкин - с французского снова на русский». Но совершенно ясно Александру Сергеевичу, что перед ним какая – то фальшивка, подделка, «изобретение» и песни «странные». И он показывает читателям правду о западных славянах, ведь любой фольклор строится на выработанных народом правилах. Пушкин, в отличие от Мериме, который писал баллады прозой, использует в «Песнях» славянскую антитезу, присущую сербскому фольклору. Она трехступенчата, первая ступень – ложное утверждение, вторая - его отрицание, третья - истинное утверждение. Это как бы спор, который устанавливает истину. К примеру, перевод Пушкиным «Хасанагиницы»:

Что белеется на горе зеленой?

Снег ли то или лебеди белые?

Был бы снег – он давно бы растаял,

Были б лебеди – они б улетели.

То не снег, не и не лебеди белы,

А шатёр Аги Ассан - аги.
У Мериме первая строка звучит так:

Что белеет на зелёных холмах?

Вроде бы, Пушкин не совсем точен. Слово «гора» в сербском языке имеет два значения « горе» и «лес». Сербский эпитет, подмечает Н.Толстой в «Семасиологических этюдах», «горски вук» означает лесной волк. Русской пословице «Как волка ни корми, он в лес смотрит» соответствует сербская «Крсти вука. Вук у гор». Существует перевод «Хасанагиницы» А.Востокова:

Что белеется у рощи зелёная?

Однако, именно через пушкинские строфы русский читатель воспринимает поэтический мир сербов более точно. Для серба «палатка стоит в лесу да еще на горе» понятна, ведь картина мира у него строится по вертикали, а не горизонтали. Русский скажет: «взад – вперёд», «туда – сюда», а серб: «горе – доле» - «вверх – вниз».

Как – то Л.Толстой заметил: « Читал Мериме. Странна его умственная связь с Пушкиным. Я бы пошёл ещё дальше, назвав их «духовными братьями». Да ни в коем случае! Литературными братьями – согласна, но не духовными! Мериме воспитан в духе атеизма и материализма. Пушкин, православный, всю жизнь шёл к Богу, посещая храм, изучая святое писание. В 1828 году, когда работала комиссия синода по делу его «Гаврилиады», Александр Сергеевич очень нервничал и переживал. Синод простил поэта. Интересна переписка поэта с приснопамятным Московским святителем митрополитом Филаретом, ставшая новым периодом осмысления жизни Пушкина. Пушкин пишет:

Твоих речей благоуханных

Отраден чистый был елей..
и далее
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,

И силой мощной и любовной

Смиряешь буйные мечты.
Поэт отправляет Филарету «скептические куплеты»:

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана.

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена.
На что Филарет отвечает :
Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога нам дана,

Не без воли Бога тайной

И на казнь осуждена.

Священник подчёркивает: «К неверующему в Бога не простирается из – за пределов мира …мощная рука». Александр Сергеевич – не чуждое чадо для церкви. В балладе «Видение Фомы П, короля Боснии» Мериме посещение православного храма мусульманином считает осквернением:

« А сам Махмуд стоял у осквернённого алтаря».

Перевод Пушкина:
«На амвоне сам султан безбожный»
«Осквернить», по Словарю Ожегова, « подвергнуть поруганию». Пушкин размещает героев на амвоне, по Ожегову, «на возвышенную площадку в церкви перед иконостасом», как на своеобразную сцену, видную со всех сторон. «Безбожный», опять же по Ожегову, «творящий дела, несовместные с именем Бога». Сам факт присутствия «басурманина» - отцеубийцы в православной церкви поэт не признает за осквернение . Где же ещё, по мнению славянского народа, может произойти праведный суд, как не в храме?
А ведь до Мериме, до начала 19 века, мифология славян была совсем иной. Этот народ - бывшие язычники. В стихах Караджича действуют символы Солнца и Месяца, Ветра и Луны, Реки – то, чему, они поклонялись. Самая активная нечисть - особый дух Вила, которая может быть то доброй, то злой. Именно с 19 века литературу захлестнула, «благодаря» стараниям Мериме, адова нечисть: вампиры, вурдалаки, «дурной глаз». А сегодня мы уже не можем обходиться без телевизионных блокбастеров с зомби, страшилками, которые не снились в ужасном сне. Появилась масса особенных людей, экстрасенсов, наделённых сверхчеловеческим даром. Пожалуй, поймешь, ( но не оправдаешь!) с какой – то точки зрения, инквизиторов средневековья, которые предали огню Джордано Бруно не за то, что он подхватил научные идеи о форме Земли и строения Вселенной, а за безбожество. Он твердил, что Бога нет, а Иисус – маг и волшебник.
Чего не знал Мериме о славянском фольклоре, так того, что в нём имеются два вида песен – женские и так называемые юнацкие. Хотя задолго до «Гузлы» он начал изучать сербский фольклор, в руки ему попадается сборник песен и сказок «Голоса народов» Гердера, потом большое собрание фольклора, изданное в 18 веке, о чём француз, естественно, умалчивает. Как старался умолчать, что некоторое время его семья жила в Далмации. Итак, «Гузла» и «Песни западных славян» - два мира: атеиста – материалиста и истинно православного. Нам выбирать? Мир Мериме - без нации, без его настоящего колорита, такой, что просвещённая Европа пришла от него в изумление: « Что за народ, эти славяне - гордые и жестокие, независимые и дикие!». Но этот эпитет можно отнести к любой нации на Земле. Мир Пушкина – естественный, с Богом в сердце. И, может, пора убрать из школьной литературы миф о розыгрыше Мериме Великого Русского Поэта?

Cообщество
«Круг чтения»
Cообщество
«Круг чтения»
1.0x