Стоявший на страже порядка в подземке городовой старшина Воротников с недоумением смотрел на толстую обрюзгшую бабу, взбиравшуюся с пути, предназначенного для поезда подземки, на пути человеческие. Она перекинула одну ногу вверх, на холодный, словно женщины Прибалтики, пол станции, и теперь сталась подтянуть вслед за ней всю свою изрядную тушу. Подол её цветастого платья соскользнул, открыв миру синие до колен рейтузы («ритузы», как называли их в просторечии) – самый ходовой предмет женской одежды времён Застоя. Этот предмет одежды пришёл к нам с Запада, где служил и служит портками для наездников. В России этот предмет роскоши и военной конницы захватили в своё безраздельное владение женщины, привыкшие седлать мужей.
В таком виде они снова вернулись на запад. Если женские сапоги, попав на выставку в Париж, сумели завоевать мир, то этот предмет женского белья не был принят мировым сообществом. Точнее, носить не стали, зато начали использовать в качестве орудия разрушения СССР. Последний раз это смертоносное оружие с такой откровенной бесстыжестью показывал один заезжий исполнитель, ловко прикинувшийся другом Страны Советов. По возвращении во Францию он устроил выставку женского нижнего белья, купленного им в СССР. Французы – хотя и привыкли ко всему - были ошарашены. После этого проигрыш в Холодной войне стал неизбежным. Хотя чаще говорят, что СССР погубили американские джинсы.
- Чёрт бы вас всех подрал, следопыты хреновы! – мысленно ругнулся городовой.
Его можно было понять: несчастных случаев и без того хватало, а тут ещё вдруг появилась целая толпа исследователей московских подземелий, которые время от времени в этих подземельях пропадали, погибали или калечились. В том числе и в подземке.
Но тут к бабе подскочили два крепких парня, схватили её и выволокли, словно невод на сушу. Нынче они бы немедленно принялись снимать её подручными средствами, но во времена царствования Ельцина они ещё не получили столь губительного распространения в России, как сегодня.
Баба попыталась подняться на ноги – и тут выяснилось, что она мертвецки пьяна. Потому что выглядела, словно восставший из мёртвых зомби, которых тогда тоже ещё не было в таких количествах: её постоянно и неудержимо тянуло слиться с землею. «Из земли ты вышел», - вспомнились некстати городовому слова бабки, служившей в молодые годы при храме.
С помощью тех же жаждавших разнообразия ребят городовому почти удалось затащить бабу в дневальное помещение, как, словно из под земли, точнее, из того же мрака, в который, словно в преисподнюю, уходили тускло мерцающие рельсы, вынырнули сразу двое – женщина в чёрных очках и толстенький кругленький мужчина с большим животом и отвисшими, как у хомячка, щеками. Они подскочили к наполовину втащенной в помещение бабе, схватили её за ноги и потащили обратно.
- Вы кто? – возмутился такой наглости городовой.
- Начальник личной охраны президента генерал Коржаков! – хмуро ответил толстощёкий и раскрыл, словно Важную Государственную Тайну, удостоверение. Потом он посмотрел на городового и, довольный произведённым впечатлением, добавил:
- А это -- ЕГО жена!
- ЧЬЯ жена?
- Президента России Бориса Николаевича Ельцина!
Городовой перебрался в Москву из далёкой калужской деревни уже давно, но, в сущности, так и остался простым деревенским парнем. Поэтому у него началось раздвоение сознания. Он не знал, что делать. С одной стороны, толстячёк производил впечатление мелкого жулика, но его удостоверение производило впечатление подлинного. С другой стороны, какое отношение имели эти двое к пьяной бабе в подземке? Он так прямо об этом и спросил?
Тут женщина в чёрных очках не выдержала:
- Перед Вами Президент, молодой человек!
«Ну, точно, чокнутые; удостоверение в подземном переходе купили, а я, как последний дурак, чуть не поверил!» - мелькнуло в голове городового. Он уже хотел обругать собеседников последними словами, миновав первые, но почему-то сдержался и с ухмылкой спросил:
- Это кто же из вас президент?
Тут женщина сняла, чтобы случаем не промахнуться, чёрные очки, ткнула пальцем в лежащую у её ног поверженную бабу и с укоризной сказала:
- Вот ОН Президент.
И она гордо вскинула голову, от чего синяки под каждым глазом, которые она тщетно пыталась закрыть чёрными очками, стали ещё заметнее.
«Точно из дурдома на прогулку вышли», - окончательно решил для себя городовой и начал думать, не вызвать ли «чумовоз».
- Глаза-то разуй, -- догадалась о его мыслях женщина, только что разувшая глаза сама. И, чтобы не оставалось сомнений, привычно, словно личный обыск проводила, запустила руку куда-то в «ритузы» лежащей бабы, вытащила оттуда второе удостоверение и вручила городовому.
Тот раскрыл корочки. Со снимка на него смотрел Ельцин. Он словно хотел, как обычно, сказать: «Вот ведь как, понимашь, бывает!» Потом городовой перевёл глаза на лежащую во прахе бабу. Расплывшаяся рожа бабы была до боли похожа на снимок в удостоверении.
- Родная сестра, что ли: - спросил на всякий случай городовой.
- Да это Борис Николаевич и есть! – взвизгнула по-бабьи женщина, снявшая чёрные очки, и с рыданиями начала рассказывать, что её муженёк в последнее время стал сильно опасаться красного переворота и по этой причине так же сильно зашибать. Жена, как могла, пыталась его удержать, но «этот алкаш проклятый» в таких случаях давал волю рукам. С одним синяком под глазом она ещё не очень стеснялась показаться на людях, а вот при двух «фонарях» приходилось надевать очки, чёрные, словно будни дорогих россиян.
Многие непросыхающие, уходя в запой, норовят ещё и уйти из дома. Вот и первому президенту России после третьего пузыря начинали чудиться то ли черти, то ли красные конники в пыльных будёновках, и он норовил драпануть в американское посольство, переодевшись для верности и по сложившемуся среди российских правителей обычаю в женское платье, которое он заимствовал у своей жены. «Крутой мужик», как любил себя называть царь Борис, был не из тех несчастных, которые любят прогуливаться в свободное время в женской одежде. Обычно охрана ловила его ещё на выходе, но тут произошёл какой-то сбой и царь Борис сумел добраться до тайного входа в подземку, которую он считал более надёжной для попадания в американское посольство.
- Всё из-за этой сволочи красной! – всхлипнула жена.
Старшина задумался. Вся страна знала: её руководитель крепко зашибает, но трудно было ожидать, что придётся подбирать его в подземке. Но тут вмешался Коржаков. Он подошёл к столу, снял трубку и позвонил. Мгновенно подскочил «членовоз», подбежало подкрепление из числа охраны. Подкрепление схватило царя за руки и за ноги, вытащило из подземки и закинуло внутрь так же привычно, уверенно и равнодушно, как ребята из вытрезвителя закидывают в «чёрный воронок» подобранного на улице пропойцу. Чёрный «ЗиЛ», ставший на время «чёрным воронком», рванулся в неведомую даль, а Городовой ещё долго стоял с открытым ртом и смотрел им вслед.
Прав был Гоголь: «Везде, где бы ни было в жизни, среди ли черствых, шероховато-бедных и неопрятно-плеснеющих низменных рядов ее, или среди однообразно-хладных и скучно-опрятных сословий высших, везде хоть раз встретится на пути человеку явленье, не похожее на все то, что случалось ему видеть дотоле, которое хоть раз пробудит в нем чувство, не похожее на те, которые суждено ему чувствовать всю жизнь. Везде поперек каким бы ни было печалям, из которых плетется жизнь наша, весело промчится блистающая радость, как иногда блестящий экипаж с золотой упряжью, картинными конями и сверкающим блеском стекол вдруг неожиданно пронесется мимо какой-нибудь заглохнувшей бедной деревушки, не видавшей ничего, кроме сельской телеги, и долго мужики стоят, зевая, с открытыми ртами, не надевая шапок, хотя давно уже унесся и пропал из виду дивный экипаж».
Вот и наш городовой стоял, как уже было сказано выше, смотрел и думал, кто будет убирать за успевшим-таки наблевать в дневальном помещении президентом?
