Авторский блог Сергей Прудников 14:42 12 июня 2015

Холод как метафора времени

Определённый холод в нас вползает. Все проехавшие мимо – ведь у них холод был уже в сердце - вот в чём штука. Я не знаю, с чем это связано. С тем, что мы стали капиталистическим государством? С тем, что буржуазные ценности восторжествовали? Возможно. Я даже не пытаюсь размышлять об этом. Нужен гений Толстого, чтобы взять и на общечеловеческом уровне проанализировать изменения в человеческой душе. Я просто констатирую факт - эти изменения имеют место. В течение семидесяти лет советской власти существовало правило - обогреть, накормить, напоить, и только потом спросить у человека имя. А теперь эти негласные правила почему-то подверглись сомнению.

Имя Андрея Геласимова в русской литературе прозвучало в начале нулевых. Его повести - «Жажда», «Фокс Малдер похож на свинью», рассказы - «Жанна», «Ты можешь», «Нежный возраст», «Чужая бабушка» - стали новым и неожиданным словом в отечественной прозе. Удивительной глубины, смелые, щемящие, откровенные произведения эти стали одной из первых попыток честно осмыслить происходящее вокруг, заглянуть в душу русского человека, который оказался вдруг один на один с новой реальностью. Далее были - «Год обмана», «Рахиль», «Дом на Озёрной». Роман «Степные боги», за который писатель удостоился премии «Нацбест». Каждая книга была не похожа на предыдущую, в каждой он ставил для себя новую задачу для исследования, новую планку. В 2015-м вышел роман, который автор писал четыре года – «Холод». Роман-катастрофа, в центре которой оказывается анти-герой (или герой?) нашего времени – некто, потерявший смысл жизни, равнодушный, ледяной.

- Андрей, в вашем новом романе повествуется о холоде физическом. И холоде душевном, метафизическом. Расскажите в первую очередь, почему вы решили обратиться к теме холода внешнего, к теме катастрофы?

- Да, в романе есть довольно внятный сеттинг - катастрофа. И она действительно реально произошла в Якутске, в 2002 году - авария на ТЭЦ, которая привела к тому, что при температуре минус 50 градусов город на восемь часов остался без электричества, тепла, водоснабжения. Если бы это продлилось чуть дольше - город бы погиб! В системе теплоснабжения происходят необратимые изменения, трубы начинают лопаться, и вы уже не можете после этого пустить тепло в дома. Я взял за основу эту историю, и погрузил в неё персонажа, у которого холод внутри. Который находится в состоянии криогенной заморозки. Он неживой. Исходя из этого, произошла одна важная вещь для меня, как для автора - я начал оперировать условно отрицательным персонажем. Я понимал, что если я помещу вот в этот катастрофический сеттинг положительного героя, понятного мне, - то будет совершенно ясно, как он станет себя вести дальше. И это будет игра белыми фигурами – я делаю ход, а текст просто реагирует на меня. И я стал играть чёрными. В прежних произведениях все герои были мне очень симпатичны: они были любящие, страдающие, находящиеся в поиске выхода из этого страдания. А здесь я сделал героя, который не страдает. Это ходячий труп. И мне показалось, что холод внешний, как катализатор, способен хоть как-то противостоять этому холоду метафизическому.

- В своих интервью вы говорите, что прообразом главного героя тоже стали реальные люди?

- Да, есть ещё одна история, которая легла в основу романа. Лет шесть назад я прочитал в одной провинциальной северной газете историю о семье, которая замёрзла на трассе. Семья с детьми. Позже их нашли. А в машине обнаружили записку, в которой были записаны номера проехавших мимо машин. Семь-восемь номеров. Когда я об этом прочитал - я был крайне удивлён. Потому что когда я жил в Якутии – а я жил там 20 лет - подобного произойти не могло. Север - такое место, где своих не бросают. Если на трассе кто-то заглох - обязательно надо остановиться и помочь. В советское и чуть постсоветское время никто бы не проехал мимо. А здесь - семь машин! Мне не давали покоя номера этих автомобилей. И вот тогда я понял, что мой герой должен быть в одной из этих машин. Я стал думать - кто он? Какие у него были мотивации проехать мимо? Куда он так торопился? Ведь люди вышли из машины, кричали – «Стойте!..»

- Вы стремились написать роман о времени, о нынешнем дне?

- Не могу точно сказать. Но определённый холод в нас вползает. Все проехавшие мимо – ведь у них холод был уже в сердце - вот в чём штука. Я не знаю, с чем это связано. С тем, что мы стали капиталистическим государством? С тем, что буржуазные ценности восторжествовали? Возможно. Я даже не пытаюсь размышлять об этом. Нужен гений Толстого, чтобы взять и на общечеловеческом уровне проанализировать изменения в человеческой душе. Я просто констатирую факт - эти изменения имеют место. В течение семидесяти лет советской власти существовало правило - обогреть, накормить, напоить, и только потом спросить у человека имя. А теперь эти негласные правила почему-то подверглись сомнению.

- Вы говорите, что впервые стали играть чёрными. Это трудно было?

- Это было невероятно трудно. Мой герой находится в депрессии. Ему не понятно, зачем он просыпается. Зачем идёт на работу. Зачем идёт с работы. Зачем он ест! Если честно, получился роман о смерти. Я приблизился к этой теме и как человек, и как писатель. Пытаясь понять этого героя, завернул в тёмные коридоры его души, и вдруг на меня выпрыгнули все его мотивации. В этот период я сам переживал депрессию. Я не очень понимал - зачем я снимаю кино, пишу сценарии. Преодолеть её было крайне трудно. И я пытался преодолеть её вместе с героем.

- Если обратиться к другим вашим произведениям - роман «Степные боги» был посвящён теме Великой Отечественной войны, точнее её эху. Это было довольно неожиданно: долгие годы вас знали как художника, осмысливающего современность. Снова обращаться к теме войны не планируете?

- В преддверии 70-летия Победы издательство «Эксмо» выпустило сборник рассказов – «Мы памяти Победы верны». Для него я написал рассказ – «Идрицкая сила». Это такое ответвление от «Степных богов». Мальчишка ждёт отца. И вот отец возвращается - Герой Советского Союза. Я описал историю реального человека. Для меня это было важно - ещё раз хоть какую-то заметочку поставить тем людям, которые всё это совершили. Почему такое название? Была одна дивизия, которой за освобождение посёлка Идрица в Прибалтике присвоили имя – Идрицкая. Именно знамя этой дивизии было позже водружено над Рейхстагом. В истории её был такой эпизод. Взвод удерживал высоту в течение двух суток, с которой велась корректировка нашего огня по отступающим фашистам. Дело в том, что немцы на том участке отходили упорядочено, и тогда наши командиры сказали – «Надо сломать отступление». В тыл, на высоту, пошла радистка - её звали Зоя. И 10 солдат-добровольцев. Все знали, что погибнут. Шанс был, что фронт успеет докатиться. Но нет - не докатился. Все были награждены посмертно медалью «Золотая Звезда». Но один, как выяснилось, выжил! Ногу потерял. И вернулся домой. У меня по сюжету – он возвращается в свою забайкальскую деревню.

- Во многих своих произведениях вы пристально всматриваетесь в период 90-х годов. В определённом смысле, это, как и Великая Отечественная война – сакральное время, только другого полюса. Если во время войны мы наблюдали торжество духа, то в 90-е – наоборот, распад, падение. Вы стараетесь, как писатель, осмыслить, понять - что же тогда произошло, найти ключ?

- Я всё время бьюсь над этим. Да, мне непонятно, почему моя родина развалилась в 90-е годы. И как я - весь такой защищённый до этого - оказался там, где оказался. Как это я вдруг проснулся и понял, что один. Почему государство на меня, на университетского профессора с женой и тремя детьми на руках, - плюнуло. И если я завтра сдохну от голода - никого это волновать не будет. И было ощущение сначала страха, а потом - обиды. И тут ещё начались Чеченские кампании, о которых я рассказываю в своей «Жажде». И этот ужас, когда мои студенты стали возвращаться с войны. И я, не имевший такого опыта, вдруг увидел, что они явно взрослее меня. Они вернулись очень взрослыми! Как университетский преподаватель я полгода не получал зарплату. И американские коллеги, которые приехали к нам по обмену, спрашивали – «А ты зачем ходишь лекции читать? Тебе же не платят». И я говорю – «Ну, если я не буду ходить - тогда вообще всё закончится». И вот мы ходили, все преподаватели. Никто тогда не ушёл. Я уволился из университета, когда всё более-менее встало на свои рельсы. Да, этот распад меня очень волновал. Как на это реагировать? Знаете, я думаю, что граждане России – мы - должны просто работать. Каждый из нас должен что-то делать. Сын подрос - идти в армию. А тебе - построить что-то. Пока, может быть, время настоящего анализа не пришло. Сомнений не надо. Надо что-то делать нам быстрей.

- В «Жажде» и рассказах, повествующих о периоде распада, несмотря на все патологии, у вас происходит, однако, торжество человеческого. Вам важно это показать, что несмотря ни на что, люди остаются людьми?

- Знаете, есть такая замечательная китайская мудрость – «Всё, что происходит, - происходит вовремя». Ну, раз так произошло, значит, так надо было. Судьба была пройти через эти испытания. Другой вопрос - с каким достоинством вы проходите через них? А испытания переживать надо. Если испытаний не будет – значит, всё закончилось. Я потому и глубоко верующий человек. Я когда это понял, то стало ясно, что и бедность не страшна. И испытания не страшны. И смерть не страшна.

- В вашей прозе ясно чувствуется какая-то русская струнка. Что-то удивительно родное, что просто не может оставлять равнодушным…

- Мне тоже казалось, что я пишу очень русские истории. Но дело в том, что когда «Жажда» получила свою премию во Франции, местные журналисты меня спросили – «Откуда ты знаешь про французскую душу?» Я говорю – «Стоп, ребята, это про русскую душу». Они – «Нет, это про нас, чётко уловил, молодец». Потом то же повторилось в Америке. О чём это говорит? Код входа один. Мы ничем не отличаемся.

- Вы – специалист по английской литературе. А есть ли что-то, чему нам стоит поучиться у западных авторов?

- Нам не хватает работы с сюжетом. Мы очень легко уходим в рефлексию. Это наш конёк, начиная с Достоевского. Но от этого мы теряем в нарративе. Западные коллеги – британские, американские – они научились рефлексию зашивать на уровень сюжета. И ты в поступке персонажа понимаешь в чём состоит его рефлексия и его психологическая бездна. Мне кажется этому можно поучиться.

1.0x