«Вправе ли мы принудить воду работать заодно с огнём, если они были разделены самим Богом»? – подобные слова из уст священника непременно вызывали бы у просвещенной публики в кинозале взрыв дикарского хохота.
Однако если мы задумаемся о чудовищных последствиях технического прогресса, нам уже не будет так смешно.
Человек любил расспрашивать чужестранцев, но для него всегда были важны степень знакомства и близость родства. Последнее слово оставалось за теми, кого он знал лично.
У «чехов» из «Луна-парка» спрашивали, что ближе к их родному языку – украинский или русский, не подозревая, что это никакие не чехи и не словаки, а восточноевропейские цыгане. Попытка вывести соотечественника из заблуждения вызвала досаду: «Эх ты, не дал пообщаться с иностранцем».
Для «случайного» общения с гидами передвижной выставки «Дом и жилище в США» формировались специальные бригады стукачей-комсомольцев. А что можно было узнать от какого-нибудь Кевина, кроме того, что Кевин и его друг Джош так и не попали на концерт группы Chicago – билетов не хватило. В отсутствие «Джоша» молодая стукачка из НИИ могла пококетничать и с «Кевином», не забывая о том, что такие как он, вытворяли с вьетнамскими партизанами.
В результате такой «встречи на Эльбе» у «Кевина» мог пропасть японский фотоаппарат, и это несмотря на то, что нашу оптику «там» с руками оторвут. Точно так же у смертельно больного актера Луспекаева пропала его палка-талисман, после того, как в одну из белых ночей к нему подошла прикурить компания питерской молодежи….
El major regalo es un disco – «лучший подарок – пластинка», писали на обложках в Латинской Америке. Но лучший сувенир все-таки информация. Уронишь – не расшибется. Не разболтаешь – не навредишь.
Всем хотелось узнать что-нибудь пикантное. Выехав на Запад, генерал Григоренко голосом Винсента Прайса уверял, что старика Альдо Моро чекисты похитили с помощью «красных бригад», чтобы выпытать у политика что-нибудь интересное.
Зачтения писем из заграницы превратилось в ритуал, делавший его участников похожими на обитателей вигвама или юрты, даже если дело происходило в небедной столичной квартире: «Смотрели тут по телеку кино (в кинотеатре дорого) с Марчелло Мастрояни и какой-то Анастасией (Кински), на его дочь, а он не знает и с нею спит. Примечательно, что фильм показывают в детское время, а эта Анастасия полкартины разгуливает по экрану в чем мама родила…»
Каждый прочитанный вслух листок затем пускался по рукам – прикоснитесь к свободному слову с другого берега.
Если в городе не было засекреченных объектов, в нем обязательно было общежитие, где жили студенты из Африки. К неграм ходили белые шлюхи, единственные, кому в семидесятых о чем-то говорило имя «Боб Марли».
«А что слушают негры», – нервно спрашивали белых шлюх местные пареньки в надежде, что те выклянчат для них у негров какой-нибудь «Свит» или «Слейд».
«Негры такое не слушают», – огорчали белые шлюхи нервных пареньков. – Им главное не музыка, а чтоб на обложке была своя, черная рожа.
Пареньки не верили, обижались, точнее – не знали, кому верить, и от этого нервничали еще больше. А вскоре Боба Марли стали слушать дети академиков, будущие доктора наук!
Так рассуждают и житомирские «негры», которых вывезли в толерантные северные штаты прямо с плантаций, где они годами сосали двойной кофе между диспутами в родном киноклубе: главное, чтобы рожа своя – к ней и восторг и снисхождение иных масштабов, чем к постороннему, потому что «негры» с обложек тебе не враги и не конкуренты.
А что слушают режиссеры? Под кого отплясывают инженеры человеческих душ, пережив своих забубенных сверстников, покончивших с собой прямо в общаге? Как правило, что-нибудь необычное и красочное. Когда-то это был Жан-Мишель Жарр, за ним пошел Пьяццола и (с подачи Виктюка) пожилая Далида.
С такой фонограммой не стеснялись покорять Европу, как будто не видели ни одной тамошней комедии… Хотя, чем черт не шутит, может, и впрямь не видели, или не поняли юмора. «А что они поют, если ты их так не любишь»? – спросил меня давеча один эстет по поводу Сакко и Ванцетти.
Так что, вся эта сатира (Фрэнк Заппа, Монти Пайтон) пролетает мимо кассы, если вы вообще не знаете, где она, эта «Англия», в чистом виде есть. Да вам это и не надо, ибо для девяноста девяти процентов Англия – это место, до которого доползла их родня, и больше ни-че-го. То есть, помесь оптового рынка с бомжатником. Райцентр, где любит останавливаться кума у знакомой креветочницы, а хорошие господа посещают концерты Шнура в точности, как их родители бегали облегчиться на грядку.
Реализаторы вдохновляют культурологов, а культурологи, если что, вправляют мозги реализаторам, среди которых встречаются прехорошенькие. Плюс никакого колониального прошлого. Святой симбиоз продавца с консультантом.
Формально джазовый клуб – дело добровольное. И клуб любителей классики то же самое. Но инструменты вовлечения одни и те же: лесть и запугивание. Если любишь, смотри у меня, жлоб и морда! А полюбил – умничка, продвинутый чел. Наступит день, и тебе это будут говорить в немолодое лицо без подсказки, типа, садись, батя! Твои внуки будут мотаться в Лондон как в Бердянск за бычками, но – терпение, ты же знаешь, что газон трэба стричь аж целых триста лет, чтобы трава на нем росла нормально, чтоб на нем смогли загорать твои внуки – между торговым центром и мечетью.
Вот и ставил местечковый Дядя Том на ужасный электрофон «Аккорд» (не очень сердито, за то дешево) лицензионные «Пятеро из Канзас-сити», как дань «Василий Палычу», американцу из Казань-сити. Не обязательно знать, сколько миль от Канзас-сити, скажем, до Нью-Йорка, но помнить, сколько верст от Канзаса до Казани не мешало бы.
Парадоксальный момент – чтобы цветной гений Каунта Бейси прохилял во всей красе, нужна раздельная система образования – колледж, где нет ни одного негра, отели, куда ни по какому блату не сможет поселиться заслуженный артист. Свинство, конечно, рассуждая чисто по-человечеству – прикинь, идешь по универу, и ни одного черного!
А наши джазисты все, как на подбор, их таких вузов, где сроду не училось ни одного белого в полном смысле слова. Голубые – да, были, но они учились везде.
То есть, на фоне наших «джазменов» даже негры из третьего мира выглядели «белыми» людьми.
И не удивительно, что «простодушным морякам тех лет пароход казался преисподней», ведь невежество и безвкусие имеют тенденцию только усугубляться, чем шире и глубже становится доступ к информации.
