Город, построенный на высокой горе...
Современный человек, да и вообще человек, живший до сих пор - это суперробот, созданный природой, запрограммированный генетически и под влиянием среды, в которой рос и воспитывался человек, на выполнение определенного набора действий и команд, которые формируются инстинктами. Поведение человека создается этими программами и человек не замечает этого, потому что, как сказал Ч.Дарвин, представитель собственного вида не замечает инстинктов, свойственных данному виду. В основе своей поведение человека определяют: пищевой инстинкт, размножения, доминирования, территориальный, инстинкт агрессии и страха и т.д., и человек не желает освободиться от их влияния, потому что удовлетворение инстинктивных влечений сопровождается кратковременным ощущением чувства удовольствия, к повторению которого человек постоянно стремится. Подобные влечения создают множество иллюзий в психике человека, так что он, видя не видит, и слыша не слышит. Это и есть несвобода, то есть рабство, вызванное незнанием (Фп 123).
Но поскольку есть несвобода, то существует и возможность обретения свободы, ибо "все те, кто порождается в мире, порождаются благодаря природе (Physis), и некоторые - благодаря [Духу]" (Фп 30).
"Согласно первому коробящему утверждению психоанализа, психические процессы сами по себе бессознательны, сознательны лишь отдельные акты и стороны душевной жизни" (З.Фрейд, "Введение в психоанализ").
– "После этого, – сказал я, – ты можешь уподобить нашу человеческую природу в отношении просвещенности и непросвещенности вот какому состоянию... посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная – глянь-ка – невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.
– Это я себе представляю.
– Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи,
и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.
– Странный ты рисуешь образ и странных узников!
– Подобных нам. Прежде всего разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?
– Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?... (Платон, "Государство", Книга 7, 514 а - 515 b)
– "...Понаблюдай же их освобождение от оков неразумия и исцеление от него, иначе говоря, как бы это все у них происходило, если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное.
Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх – в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к Бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную мелькающую перед ним вещь и задавать вопрос, что это такое, и вдобавок заставят его отвечать! Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?
– Конечно, он так подумает..." (515 с, d)
– "...Если же кто станет насильно тащить его по крутизне вверх, в гору и не отпустит, пока не извлечет его на солнечный свет, разве он не будет страдать и не возмутится таким насилием? А когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не мог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему теперь говорят.
– Да, так сразу он этого бы не смог.
– Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем – на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом – на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и, его свет. ...И наконец, думаю я, этот человек был бы в состоянии смотреть уже на самое Солнце, находящееся в его собственной области, и усматривать его свойства, не ограничиваясь наблюдением его обманчивого отражения в воде или в других, ему чуждых средах..." (516 а, b)
– "...Так вот, дорогой мой Главкон, это уподобление следует применить ко всему, что было сказано ранее: область, охватываемая зрением, подобна тюремному жилищу, а свет от огня уподобляется в ней мощи Солнца. Восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, – это подъем души в область умопостигаемого. Если ты все это допустишь, то постигнешь мою заветную мысль – коль скоро ты стремишься ее узнать, – а уж Богу ведомо, верна ли она. Итак, вот что мне видится: в том, что познаваемо, идея Блага – это предел, и она с трудом различима, но стоит только ее там различить, как отсюда напрашивается вывод, что именно она – причина всего правильного и прекрасного. В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама – владычица, от которой зависят истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет сознательно действовать как в частной, так и в общественной жизни..." (517 а, с)
"...Как глазу невозможно повернуться от мрака к свету иначе чем вместе со всем телом, так же нужно отвратиться всей душой ото всего становящегося:
тогда способность человека к познанию сможет выдержать созерцание Бытия и того, что в нем всего ярче, а это, как мы утверждаем, и есть Благо" (518 d).
"В темных пещерах они иль на горных вершинах высоких
Вольно живут..." (Гомер, Одиссея).
"Спаситель продолжил, сказал: ...Горе вам, пленникам, ибо прикованы вы в пещере" (Книга Фомы)'.
"Мой [сын …] […] чтобы мы познали себя, – откуда [мы] вышли, или куда уйдем, или что мы сделаем, чтобы жить. И они вышли, они взошли на гору, называемую Фавор, и преклонили колени, молясь, говоря так:
'
– О, Господи-Боже, превосходящий все великие эоны, не имеющий начала, не имеющий конца! Дай нам Дух знания в откровении Твоих таинств, чтобы мы познали себя – откуда [мы] вышли, или куда уйдем, или что мы сделаем, чтобы жить.
'
После этих слов, сказанных Инородцем, явился [сатана] на земле […] сказал […]:'
'
– […] и [примите] то, что в моем мире, и вкусите от моих благ, и возьмите серебро и золото и одежды!
'
И ответил Инородец, говоря:
'
– Отойди от меня, сатана! Ведь Я ищу не тебя, но Своего Отца, превосходящего все великие эоны. Ведь Я назван Инородцем потому, что Я из иного рода. Я не из твоего рода..." (Аллоген, Кодекс Чакос)
'
'
"Мы знаем, что всякий, рожденный от Бога, не грешит; но рожденный от Бога хранит себя, и лукавый не прикасается к нему. Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле" (1 Ин 5, 18).
'
"Дети Божии и дети диавола узнаю́тся так: всякий, не делающий правды, не есть от Бога" (1 Ин 3, 10-11).
'
"...Справедливостью умервщляется неправда..." (свт. Григорий Нисский, 18, 263).
"Все грехи и все виды зла называются неправдой..." (свт. Иоанн Златоуст, 48, 811).
"Зла натворить сколько хочешь — весьма немудреное дело.
Путь не тяжелый ко злу, обитает оно не далеко.
Но добродетель от нас отделили бессмертные боги
Тягостным потом: крута, высока и длинна к ней дорога,
И трудновата в начале. Но если достигнешь вершины,'
Легкой и ровною станет дорога, тяжелая прежде" (Гесиод, "Труды и дни").
– "Раз мы – основатели государства, нашим делом будет заставлять лучшие натуры учиться тому познанию, которое мы раньше назвали самым высоким,
то есть умению видеть Благо и совершать к нему восхождение; но когда, высоко поднявшись, они в достаточной мере его узрят, мы не позволим им того, что в наше время им разрешается.
– Что ты имеешь в виду?
'
– Мы не позволим им оставаться там, на вершине, из нежелания спуститься снова к тем узникам', и, худо ли бедно ли, они должны будут разделить с ними труды их и почести..." (519 d)
'
"...Мы скажем им так: "Во всех других государствах люди, обратившиеся к философии, вправе не принимать участия в государственных делах, потому что люди сделались такими сами собой, вопреки государственному строю, а то, что вырастает само собой, никому не обязано своим питанием, и там не может возникнуть желание возместить по нему расходы. А вас родили мы, для вас же самих и для остальных граждан, подобно тому как у пчел среди их роя бывают вожди и цари. Вы воспитаны лучше и совершеннее, чем те философы, и более их способны заниматься и тем и другим. Поэтому вы должны, каждый в свой черед, спускаться в обитель прочих людей и привыкать созерцать темные стороны жизни. Привыкнув, вы в тысячу раз лучше, чем живущие там, разглядите и распознаете, что представляет собой каждая тень и образ чего она есть, так как вы уже раньше лицезрели правду относительно всего прекрасного, справедливого и доброго. Тогда государство будет у нас с вами устроено уже наяву, а не во сне, как это происходит сейчас в большинстве государств, где идут междоусобные войны и призрачные сражения за власть, – будто это какое-то великое благо..." (520 b, c)
"Иисус сказал: Пусть тот, кто ищет, не перестает искать до тех пор, пока не найдет, и, когда он найдет, он будет потрясен, и, если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над всем" (Евангелие от Фомы, 1).
Теэтет. "Клянусь богами, Сократ, все это приводит меня в изумление, и, сказать по правде, иногда, когда я пристально вглядываюсь в это, у меня темнеет в глазах.
Сократ. А Феодор, как видно, неплохо разгадал твою природу, милый друг. Ибо как раз философу свойственно испытывать такое изумление. Оно и есть начало философии, и тот, кто назвал Ириду дочерью Тавманта, видно, знал толк в родословных" (Платон, "Теэтет", 155 c, d).
'"В государстве, не причастном величайшей болезни, более правильным названием которой было бы "междоусобие" или "раздор", не должно быть ни тяжкой бедности среди некоторых граждан, ни в свою очередь богатства, ибо бедность и богатство взаимно порождают друг друга. Вот и надо законодателю установить пределы бедности и богатства. Пределом бедности пусть будет стоимость надела, который должен оставаться у каждого; ни один правитель, а равно и ни один другой гражданин, ревнующий о добродетели, не должен тут ни у кого допускать уменьшения. Приняв это за меру, законодатель допускает приобретение имущества, большего по своей стоимости в два, три, четыре раза; если же кто приобретет свыше этого, найдя ли что-нибудь, получив ли от кого-то в подарок или наживши, – словом, если благодаря какому-нибудь подобного рода случаю у него окажется имущество, превышающее меру, он должен отдать избыток государству..." (Платон, "Законы", Книга V)'
– "...Если и богатства остальных государств сосредоточатся в одном из них, смотри, не будет ли это опасно для государства, не имеющего богатства?
'
– Счастлив ты, если считаешь, что заслуживает названия государства какое-нибудь иное, кроме того, которое основываем мы.
– Но почему же?
– У всех остальных название должно быть длиннее, потому что каждое из них представляет собою множество государств, а вовсе не "город", как выражаются игроки [2]. Как бы там ни было, в них заключены два враждебных между собой государства: одно – бедняков, другое – богачей; и в каждом из них опять-таки множество государств, так что ты промахнешься, подходя к ним как к чему-то единому. (Платон, "Государство", Книга 4, 422 е - 423 а; [2] Речь идет об игре в шахматы, при которой "город" как бы разделен на две враждующие стороны.)
'
"Иисус сказал: Город, построенный на высокой горе, укрепленный, не может пасть, и он не может быть тайным" (Евангелие от Фомы, 37).
