Одной из вечных тем в мировой политике является крымская. А после 2014 года она заглушает другую вечную – балканскую. Крымские юбилеи у нас отсчитываются от годов 1783, 1854-55, 1942-44, 1953 и 2014. Но в этом году, текущей осенью, когда исполнится 100-летие фактического выхода России из I Мировой войны, «Тема Крыма» не будет лишней. Ибо есть основание считать Крымскую войну середины XIX века генеральной репетицией Запада к мировым войнам ХХ столетия. По одному из основных признаков, по географическому масштабу, боевые действия названной войны происходили на пространстве между тремя океанами (исключая Индийский), Также небывалые доселе ожесточение, кровопролитие, вовлечение в человекоубийство вооружённых масс приближают Восточную (так в западной традиции) многоходовую кампанию к «мировому стандарту».
Излагаемым ниже я намерен подтвердить это мнение.
30 марта, по Юлианскому календарю, 1854 года, Россия ответила на вызов, брошенный ей 27 числа тройкой мощных мировых империй. Хотя нам внушают со школьной скамьи, что историю творят народы, одну из заглавных ролей в этих событиях сыграл невзрачный, если снять с него корону, человечек по имени Наполеон III Бонапарт. «Маленький племянник большого дяди», изнывая от жажды реванша за поражение Франции от «варваров» 40 лет тому назад, охотно поддался на британский соблазн унизить Россию, низвести её до положения второразрядной державы.
Предлогами к большой войне стали Дунайская кампания, начавшаяся осенью 1853 года между Стамбулом и Санкт-Петербургом, и уничтожение эскадрой адмирала Нахимова турецкого флота в Синопской бухте. За битую на суше и на море евро-афро-азиатскую Османскую империю заступились две мощнейшие европейские, Британская и Французская, имевшие колонии по всему свету; к ним присоединилось Сардинское королевство (Пьемонт). Боевые действия охватили Кавказ, Дунай, Балтику, Чёрное, Азовское, Белое и Баренцево моря, Камчатку. Но главные сражения происходили в Крыму
Главная причина Крымской (Восточной) войны раскрыта в письмеминистра английского правительства Пальмерстона:«Мы поддерживаем Турцию для нашего собственного дела и во имя наших собственных интересов». Расшифрую – «дело и интересы» двух из трёх самых могущественных монархий в Европе, Великобритании и Франции, заключались прежде всего в препятствии дальнейшему усилению России, сумевшей водрузить свой флаг мщения за Москву над Парижем в 1814 году. А усиление «Северного Колосса» было реально за счёт «больного в Европе», как называл султанскую Турцию Николай I, который в обмен за признание за Петербургом права протектората над православными странами Балкан, готов был отдать Лондону на съедение Кипр и Египет, вообще весь Ближний Восток. Кусок для Уайт-Холла лакомый, да страх перед «русским медведем» на Темзе оказался сильнее. А тут и усиливающаяся Франция своего куска ревниво вожделела и мечтала о реванше за водопой казачьих лошадей на Сене если не в холодной Москве, то на южном побережье Крыма, на худой конец – на иных окраинах империи.
Именно так. Совсем не Черноморский флот был главной целью союзников, как уверяют нас некоторые «независимые геродоты» Уничтожение пережившей своё время парусной эскадры не давало никаких выгод и преимуществ тем, кто уверенно владел океанами. Высший интерес для коалиции, как всегда, и в XVIII, и в XIX, и в XX веках и сегодня, представляла Россия без Крыма, без всего Северного Причерноморья. Совсем как сегодня для ЕС и США. Мечтали оттеснить русских также от балтийского побережья, отобрать острова Белого моря и Архангельск. Мечтали завладеть сказочной бухтой Петропавловска–Камчатского. Повсюду в названные места направили форштевни своих боевых и десантных кораблей, по малому счёту, две страны-затейницы, а лишённые серьёзного флота, якобы нейтральные Австрия и Пруссия многозначительно напрягли мышцы, пугая Романовых. Турция активизировала военные действия на Дунае и в Закавказье. И везде нападающие получили отпор. Не исключено, что пал бы Кронштадт, будь командующий английской эскадрой столь же неординарным флотоводцем, как наш Фёдор Ушаков под стенами Корфу. Возможно, франки с бриттами сошли бы с кораблей и на набережную в Одессе. Этому городу выпала честь первым познать европейские ценности, когда к его берегу приблизился королевский корвет «Тигр». Прежде чем бравые английские моряки попали к одесситам в плен, они обстреляли их из трёх сотен орудий. А. Тютчева записала в дневнике: «Чтобы открыть огонь по городу, они выбрали Страстную пятницу в тот самый час, когда народ был в церкви… английская граната разорвалась около собора, когда шёл крестный ход… Все с полным спокойствием достояли до конца службы». Запись свидетельствует как о стойкости наших людей, так и о цивилизаторской миссии просвещённой нации. Прости их, Бог! Здесь, забегая вперёд, но к месту вспомнить «европейский выбор» Севастополя. При его осаде пострадали не столько оборонительные укрепления, сколько жилые кварталы обеих сторон, городской и корабельной, буквально стёрты с лица земли; под руинами погибло несчётное количество обывателей. Возможно, союзникам сопутствовал бы больший успех в иных местах, если бы Севастополь не сковал на одиннадцать месяцев основные силы извечных недругов России.
Вот почему, когда слышишь «Крымская война», разворачивается перед глазами в первую очередь панорама Севастополя и вспоминаются документальные свидетельства его первой обороны. А этот образ не отделим от адмирала Нахимова – первого по исторической значимости для нас из славной четвёрки адмиралов, чьи гробы рядом, под одними сводами собора. Именно первенство во славе и сделало Павла Степановича объектом № 1 в злобной клевете, чем особо отличается русский американец Ю. Кирпичёв.
Вот образец его характеристики адмирала Нахимова: «Он где не надо - полез в бой, а когда позарез надо было проявить характер и вопреки всему сохранить флот, воевать до последнего - скис, как барышня, и сам утопил его». И вообще, этот «агрессивный командир» «спровоцировал» почти годовую осаду англо-франко-сардинско-турецкими силами вторжения главной базы Черноморского флота, стало быть, Крымскую войну. «Синопская победа была хуже любого поражения, она обернулась трагедией Севастополя. И самого Нахимова». И ещё от Кирпичёва: «Если турецкая эскадра дралась (в Синопе) до последнего и ее корабли погибли в бою, то российский флот позорно будет утоплен собственными руками... Флот, уничтожение которого было главной целью союзников, утопили собственноручно, а сами отправились копать окопы». Во как! Поэтому сегодня, вспоминая Крымскую войну, невольно останавливаешься чаще всего на этой легендарной фигуре – на фоне города-героя и невольно стараешься защитить её от своих же соотечественников. Дожились!
**
Любитель отечественной истории воспитан, в основном, на изданных в СССР исторических романах и научно-популярной литературе, в которых якобы гнилому, технически отсталому царизму с его плохо вооружённой, разутой и раздетой армией и всегда устаревшим флотом противопоставляются герои – от солдата и матроса до генерала и адмирала. Они своей жертвенностью, патриотическими поступками лечат чувство досады, которое рвёт душу, когда читаешь о неудачах и поражениях русского оружия, промахах дипломатии и некомпетентности отдельных военачальников. Когда я наткнулся на столь уничижительное мнение Ю. Кирпичёва об одном из самых прославленных наших флотоводцев, который якобы разгромил «гораздо более слабого врага» в Синопской бухте, мне захотелось сравнить его с другим героем морских сражений, «не нашем» адмирале Нельсоне. Герой Абукира, под занавес своей блистательной жизни, потопил в 1805 году у мыса Трафальгар испано-французскую эскадру, которая тоже была «гораздо слабее» британской – и по выучке моряков и, главное, по отсутствию «дьявольских» (мнение моряков всего мира) английских орудий-карронад, прошивавших деревянные судна насквозь, от борта до борта, смесью (в одном усиленном заряде) ядра и картечи. Эффект от такого обстрела был не меньшим, чем от «бомбических орудий» русских, привыкших поступать с бедными турками неассиметрично, неадекватно, говоря языком Кондолизы Райс и прочих янки, вкупе с их лакеями.
К месту здесь сказать, что Нельсон, великий флотоводец (кто спорит!?), в том сражении имел 27 кораблей против 33-х противника, то есть, в боевых суднах британцы уступали своим конкурентам на море незначительно, превосходя их при этом огневой мощью многократно. Наш же Нахимов отважился запереть в Синопской бухте 16 военных судов Блистательной Порты, имея под рукой всего три (!) линейных корабля с 252-я орудиями на бортах. А когда отряд вице-адмирала усилился прибывшим подкреплением, решительно атаковал турок малой эскадрой из 6-и судов (2 фрегата остались сторожить выход из бухты). Подчёркиваю: 6 кораблей сошлись в ближнем бою с 16-ю судами турецкого флота – самых новых и быстроходных. Хотя корабельная артиллерия русских включала 76 пресловутых «бомбических» орудий, всё-таки им противостояло 476 пушек султана на бортах и 44 ствола на береговых укреплениях портового города. Огонь последних пришлось «гасить». На задах укреплений начинались городские кварталы. Естественно, мусульманские (о христианских и буддийских в городе Пророка сведений нет). И естественно также, что туда залетали ядра. Но основной урон город понёс именно от пылающих турецких фрегатов, переместившихся под огнём атакующих их кораблей под самый берег (горящие, они к нему стояли впритык и выбрасывались на отмель). Когда огонь добирался до порохового погреба, воспламенившийся заряд в несколько сотен пудов разносил корабль в горящие щепки, опадающие огненным градом на берег и акваторию порта. При этом самопроизвольно палили заряженные орудия, половина которых смотрела жерлами в сторону города.
Давайте посмотрим, как там, у других авторовнасчёт «затопления кораблей» и «рытья окопов». Французский маршал Канробер, активный участник штурма Севастополя записал: «Чтобы понять, что такое были наши противники, вспомните о шестнадцати тысячах моряков, которые, плача, уничтожали свои суда с целью загородить проход ( в бухту. – С.С.) и которые заперлись в казематах бастионов со своими пушками под командой своих адмиралов – Корнилова, Нахимова, Истомина. К концу осады от них осталось восемьсот человек, а остальные и все три адмирала погибли у своих пушек…».
К словам неприятельского маршала добавлю несколько красноречивых чисел и фактов:
За время осады Севастополя союзники довели численность своих войск в Крыму до 170 тысяч стрелков, вооружённых штуцерами, поражавшими цель на расстоянии до километра. За этими силами вторжения стояли в Европе и в Малой Азии готовые к быстрой переброске морем и сетью железных дорог армии числом в миллион солдат и офицеров. Россия же имела разбросанные на пространстве от Бреста до Камчатки всего 700 тысяч штыков; до Крыма успели дошагать, преодолевая сотни и сотни вёрст бездорожья, не более 110 тысяч бойцов с гладкоствольными, в основном, ружьями, стрелявшими на 150-200 шагов (их буквально расстреливали из «немецких» штуцеров, не допуская ближнего боя, тем более штыкового). В отечественной артиллерии преобладали устаревшие орудия. Обстрел города и наспех, но качественно возведённых укреплений вёлся из 541 орудия (600 зарядов на каждое). Им отвечало 466 орудий, но в городе на один ствол приходилось только по 154 заряда, приём, у «вандалов новых» (по Крылову) было 130 мортир крупного калибра, а защитники располагали менее чем половиной этого числа. На пасхальной неделе 1855 года на город-крепость было выпущено 165000 снарядов, им ответили 88700 выстрелами. На одиннадцатый месяц нечего было защищать. За спинами оставшихся в живых стрелков и канониров дымились одни развалины. Остатки гарнизона не вывесили белый флаг, не вышли за бастионы с повинной головою. Последние бойцы с достоинством перешли по наплавному мосту на северную сторону бухты. Враги не осмелились их преследовать, штурм ключевого Малахова кургана полностью обескровил штурмующих. Союзники дружно заговорили о мире…
Сравним союзную армаду, которая приблизилась к Евпатории 2 сентября 1854 года, с Черноморским флотом, базировавшимся в Севастопольской бухте. Первая насчитывала более трёх сотен десантных судов; 31 крупное судно новейших конструкций составляло костяк боевой эскадры, на три четверти паровой, с винтовыми двигателями. Второй, российский, располагал только 7-ю боевыми пароходами устаревшего типа. Столько же кораблей полностью зависели от воли ветра, но представляли своим совершенством и размерами серьёзную силу. И ещё 7 обветшавших парусников числились в строю. Итого общее соотношение сил на море 31:21 в пользу союзников. Но пропорция решающая, «машинная» (в их же пользу), ещё внушительней - 23:7. Морской бой между машиной и парусом и при количественном равенстве судов однозначно решался в пользу пара, а при более чем трёхкратном превосходстве винтовых двигателей над ветровыми никакой Эол не помог бы русскому ветрилу. Да союзники и не стремились к виктории в открытом море. Гораздо надёжнее, посчитали западные стратеги, загнать русскую эскадру в бухту, прижать к берегу и расстрелять, пока десант берёт город с суши.
Вот тогда и приняли наши выдающиеся герои-флотоводцы, «севастопольская троица» (и первый из равных по воинским дарованиям, чувству ответственности перед Отечеством, по доблести – адмирал Нахимов), единственно правильное решение начать с верой в успех оборону города, сохраняя до конца в боевой готовности основное ядро эскадры. Семь ветхих парусников-ветеранов, ложась на дно Северной бухты, надёжно преграждали в неё путь врагам со стороны моря. Это было не утопление бессильных. Семь кораблей, как одухотворённые создания, совершали подвиг – именно гибли в бою, выполняя очень важную стратегическую задачу. И вместе с тем часть их единого (моряк и его корабль) организма – матросы и морские офицеры - продолжала борьбу, посылая ядра и картечь в сторону непрошенных гостей из корабельных орудий, перенесённых на укрепления суши. Впоследствии, когда буря сделает подводное заграждение малонадёжным, ещё пять парусников присоединятся в помощь первым. Оставленные на плаву суда будут поддерживать пушечным огнём защитников бастионов из глубины бухты. Бросаться в гущу схватки, ища геройскую смерть, - красиво, но глупо; время рыцарей-романтиков давно прошло, воин стал ценен выдержкой и умом, способностью тактически мыслить.
Разумеется, Нахимов, как и многие его соратники тяжело переживали гибель любимого детища. Неординарная личность в первую очередь - человек, ничто человеческое ему не чуждо. Без «позорно(???) утопленных» кораблей, без 20-тысячного флотского экипажа с корабельными орудиями на бастионах, возведённых руками тех же матросов на берегу, не долго бы продержался Севастополь под огнём неприятеля с двух сторон одновременно – с суши и со стороны бухты. Вот в этом предвидении, в дальнозоркости – весь Нахимов.
Послушайте ещё одно свидетельство: «Сооружение за последнее время на Малаховом кургане и перед бастионом Корнилова выдвинутых вперёд укреплений не имеет себе равных в истории осад и характеризует их организаторов как первоклассных специалистов в своей области». Это из репортажа небезызвестного Энгельса, газетного репортёра в то время и всегда – убежденного русофоба. Тем и ценно для нас признание немца. Русская история богата свидетельствами действий отечественного флота, не вписывающихся в морскую науку. Вспомним штурм моряками Ушакова укреплений острова Корфу, занятого французами, или «визит» флотского экипажа русской эскадры в Неаполь в той же военной экспедиции. Так что Нахимову было у кого брать пример.
Сначала живой Нахимов, душа обороны, затем тень убитого адмирала избавили Россию от унижения при формальном её поражении в войне. Потому формальном, что Россия, поступившись в некоторых вопросах «великодержавного достоинства», в целом, удержала при себе завоевания, начатые Петром. Город Карс с крепостью (в Закавказье) был возвращён Турции в обмен на руины Севастополя. Что до запрещения иметь в Чёрном море флот, соответствующий статусу империи, он возродится через 14 лет без спросу у Европы – паровой, в броне. Спасибо учителям за науку! И спасибо Павлу Степановичу за утопление парусных реликтов. Они выполнили задачу командования. Их «последний бой» себя оправдал. В надводном положении они не могли породить суда нового типа, вызываемые временем; ветрила препятствовали своевременному приходу машины, дерево не превращается в сталь, необходимо вмешательство грозных событий, решительное и трагическое.
Не закончилась ещё война, а кандидаты в победители уже начали вслух мечтать о её почётном завершении, торопить его. Россия была не в том положении, чтобы возражать. Первой голос подала Франция. Наполеон-племянник писал куин Виктории в Букингемский дворец: «Теперь вполне очевидно для всякого, что одними нашими силами мы не можем сломить Россию». Возможно поэтому мирный конгресс открылся на исходе зимы 1856 года в Париже. В нём приняли участие представители воевавших стран и нейтралы, что «себе на уме» в позе хапнуть под шумок. Парижский трактат разочаровал Запад сильнее, чем Россию. Французский посол в Вене барон де Буркнэ заметил: «Никак нельзя сообразить… кто же тут победитель, а кто побеждённый».
Дальновидное признание: «Теперь вполне очевидно для всякого, что одними нашими силами мы не можем сломить Россию». Вот почему перед походом на Москву Гитлер собрал под фашистскими знамёнами почти всю Европу. Поэтому возникло и расширилось к концу ХХ века НАТО. И по этой именно причине вечные западные недруги пытаются через ООН объявить мировой крестовый поход за отторжение Русского Крыма от России в пользу вертуальной дэржавы Украины.
