В А С И Л И Й Ш А Х О В
ГАРШИНСКИЕ МОТИВЫ КОСМИЗМА :
«Attalea Princeps»
Прекрасная пальма высокой вершиной
В стеклянную крышу стучит;
Пробито стекло, изогнулось железо,
И путь на свободу открыт.
И отпрыск от пальмы султаном зеленым
Поднялся в пробоину ту;
Над сводом прозрачным, под небом лазурным
Он гордо глядит в высоту.
И жажда свободы его утолилась:
Он видит небесный простор,
И солнце ласкает (холодное солнце!)
Его изумрудный убор.
Средь чуждой природы, средь странных собратий,
Средь сосен, берез и елей,
Он грустно поникнул, как будто бы вспомнил
О небе отчизны своей;
Отчизны, где вечно природа пирует,
Где теплые реки текут,
Где нет ни стекла, ни решеток железных,
Где пальмы на воле растут.
Но вот он замечен; его преступленье
Садовник исправить велел, --
И скоро над бедной прекрасною пальмой
Безжалостный нож заблестел.
От дерева царский венец отделили,
Оно содрогнулось стволом,
И трепетом шумным ответили дружно
Товарищи-пальмы кругом.
И снова заделали путь на свободу,
И стекла узорчатых рам
Стоят на дороге к холодному солнцу
И бледным чужим небесам.
ВСЕВОЛОД ГАРШИН. «П л е н н и ц а».
3 марта 1876.
* * *
Юноша спросил у святого мудреца Джиафара:
- Учитель, что такое жизнь?
Хаджи молча отвернул грязный рукав своего рубища
и показал ему отвратительную язву, разъедавшую его руку.
А в это время гремели соловьи и вся Севилья была наполнена
благоуханием роз.
ВСЕВОЛОД ГРИГОРЬЕВИЧ Г А Р Ш И Н. 12 января 1884 г.
……………………………………………………………………………….
Космические мотивы в отечественной культуре… Океански глубок, небесно высок, пространственно-горизонтно необъятен мифологический космизм народов державно-имперской России: более двухсот устно-поэтических, фольклорно-этнографических галактик-созвездий многонационального «РУССКОГО МИРА».
Космически сокровенные нравственно-духовные утопии-прозрения… Космически взыскующие, «вочеловеченные» идеалы Всемирного, Всесветного, Планетарного, Вечного, Разумного, Справедливого, Совестливого, Гуманистичного…
«Каждый писатель на Руси был резко и воистину индивидуален…» - говорил Максим Горький.
В золотом фонде Русского Мира, Русского Космизма, Русского Гуманизма - произведения ВСЕВОЛОДА Г А Р Ш И Н А, замечательного лирика, глубокого эпика, мудреца-философа, человеколюбца, печальника земли Русской…
Когда науки трудный путь пройдется,
Когда в борьбе и жизни дух окрепнет,
Когда спокойным оком, беспристрастно
Я в состояньи буду наблюдать
Людей поступки, тайные их мысли
Читать начну своим духовным взором,
Когда пойму вполне ту тайну жизни,
Которой смутно чую бытие, --
Тогда возьму бесстрашною рукою
Перо и меч и изготовлюсь к бою.
Февраль 1876 г.
…В тепличном хозяйстве - особый мир, свой микроклимат, особый ритм, особый лад, особая психология.
У Всеволода Гаршина есть философско-психологический рассказ о жизни обитателей теплицы «Attalea princeps ». В экспозиции новеллы - описание оранжереи, здания красивого, стройного, романтично изящного. Даже в свирепую зимнюю стужу растения-южане были в благодатном тепле и уюте; «они помнили свою родину», они «стояли и слушали вой ветра и вспоминали иной ветер, тёплый, влажный, дававший им жизнь и здоровье».
«Мы приложили всё наше знание, чтобы растения развивались в теплице совершенно так же свободно, как и на воле, и, мне кажется, достигли некоторго успеха», - говорит директор оранжереи.
Вольнолюбивая пальма лелеет дерзкую мысль: «Я хочу видеть небо и солнце не сквозь эти решетки и стёкла, - и я увижу!». Она обращается к своим соседям с решительным предложением: «Лучше оставьте ваши споры и подумайте о деле. Послушайте меня: растите выше и шире, раскидывайте ветви, напирайте на рамы и стёкла, наша оранжерея рассыплется в куски, и мы выйдем на свободу». В ответ последовало вполне резонное возражение растительного сообщества: «…придут люди с ножами и с топорами, отрубят ветви, заделают рамы, и всё пойдёт по-старому». Только маленькая бледная травка осталась в сторонницах мятежной пальмы; «она не знала южной природы, но тоже любила воздух и свободу».
Финальные картины гаршинской аллегории. Крыша пробита. Но пальму подстерегает смертельная неожиданность: не ласковое южное небо, не желанное солнце встретило её,
а неприветливое предзимнее небо, дождь со снегом. Окрестные деревья предостерегающе шумели: «Замёрзнешь!.. Ты не знаешь, что такое мороз. Ты не умеешь терпеть. Зачем ты вышла из своей теплицы?»…
………………………………………………………………………………………………………
28 сентября 1883 г.
Остановилась кровь поэта...
Замолкли вещие уста.
В могиле он, но отблеск света
Над ней сияет навсегда.
Тот свет - не блеск огней венчанья
На царство деспотов земных:
Поэта кроткое сиянье
Живет в словах его живых.
Исчезнут все венцы, престолы,
Порфиры всех земных царей,
Но чистые твои глаголы
Все будут жечь сердца людей.
И отдаленнейший потомок
Перед тобой главу склонит,
Когда среди времен потемок
Звездой твой образ заблестит.
1883 г.
Свеча
Свеча погасла, и фитиль дымящий,
Зловонный чад обильно разносящий,
Во мраке красной точкою горит.
В моей душе погасло пламя жизни,
И только искра горькой укоризны
Своей судьбе дымится и чадит.
И реет душный чад воспоминаний
Над головою, полной упований
В дни лучшие на настоящий миг.
И что обманут я мечтой своею,
Что я уже напрасно в мире тлею,
Я только в этот скорбный миг постиг.
Май 1887 г.
…………………………………………………………………………………..
Когда он коснулся струн смычком, когда звуки виолончели вились, переплетались, росли и наполняли замершую залу, мне пришла в голову горькая и тяжелая мысль.
Я думал: есть ли здесь, в этой зале, десять человек, которые помнят, ради чего они собрались сюда?
Иные пришли из тщеславия, другие - потому, что было неловко отказаться, третьи - послушать хорошей музыки.
Но немногие помнили умирающего юношу, ради которого все это было устроено.
Эта мысль была горька, и под страстные и печальные звуки мне представилась далекая картина.
Я видел слабо освещенную комнату, в углу ее - постель, и на ней лежит в лихорадке больной.
Огонь покрывает его исхудалое лицо, и прекрасные глаза горят больным пламенем.
Он смотрит в лицо другу. Тот сидит у изголовья. Он читает вслух книгу.
Иногда чтение прерывается: он смотрит своим добрым взглядом на бледное лицо.
Что он читает в нем? Смерть или надежду?
Виолончель смолкла... Бешеный плеск и вопль удовлетворенной толпы спугнули мечту...
26 декабря 1884 г.