Это высшая услада из всех человеческих услад – любить Россию.
Умер Хворостовский…
Даже в нашем богатом языке не найдутся слова, чтобы передать меру этой потери для России. Когда он жил, пел, создавая свой образ музыки, её редкое понимание, которое останется в памяти людей на все времена, мы, естественно, не могли осмыслить меру возможной невосполнимой утраты. Он жил и творил. И был рядом. И отдавал себя людям. Певец был счастлив не от того, что приобретал удобства от своего божественного таланта, а от той счастливой для него возможности дарить не просто музыку, а нечто больше того, что есть в музыке. Он дарил свою русскую душу всем людям мира, чтобы все знали, что такое есть Россия, русский характер, сибирское простодушное бескорыстие.
В эту ночь, когда трудно уснуть, ищешь слова, чтобы произнести их о великом человеке - хотя бы для самого себя. Эти слова должны быть просты, ясны, без того излишества, в которых обязательно исчезнет искренность.
Почему-то на память приходят строчки из Паустовского. Наверное, потому, что они и обладают такой ясной простотой и убедительностью:
«Добиваться в жизни прекрасного, открывать в людях и в самих себе такие богатства и такую силу, о какой вы не подозреваете, доводить все достоинства в человеке до полного расцвета, искать и находить поэтическую сущность всюду, где она есть, даже в сухом стебельке сена, и тем самым все прибавлять и прибавлять людям счастья – разве это не чудо из чудес на нашей земле? Ведь мы, что греха таить, еще так мало и так плохо ее знаем (хотя и уверены в обратном)»
Вот Хворостовский тем и занимался, что прибавлял и прибавлял людям счастья. Тем самым славя Россию.
Вспоминаю, как я до душевного исступления слушал русские романсы в исполнении Дмитрия Хворостовского. Пожалуй, самые точные слова, чтобы открыть тайну чувств певца и понять свои, высказал однажды Александр Блок. Они адресованы Лермонтову, но и точны для понимания певческого таланта Хворостовского: «В томленьях его исступленных – тоска небывалой весны».
… Перед рассветом выхожу на балкон. Он висит над городским лесом.
Идут к концу неприютные октябрьские дни. Во тьме – березняк, забывчивый, безголосый. Уснул до весны. Холодный, повлажнелый мрак окутал овраг. В безвидной толще неба виснут звезды.
Но вот уже и рассвет. Восходящий неугасимый свет стынет на восточном окоёме, какой может привидеться только в таинственном сне .И это ощущение таинственного сна не покидает меня ни на минуту.
Молчат предрассветные равнины. Мрачной сыростью тянет с полей до той поры, пока над ними не явится тихий, умиротворяющий свет позднеосеннего солнца. Неяркие отблески его все же будят сонливую пустынную угрюмость. Животворяшие лучи неровно скользят по парящей пашне, изумрудным зеленям, по прозрачно-белому березняку. Сторожкой птицей уносится ввысь летучий дым, меркнет и растворяется в бирюзовых створках меж туч.
В сознании теплятся мелодии, исполненные Хворостовским. Живя далеко от России, он пел для неё, он открывал миру её душу.
Ищу слово для всего того, чтобы открыть ту притягательную тайну любви, которую имел великий певец к России. Оно, это слово, как отблеск далекой звезды, то свернет, то погаснет. Ищешь его, это дивно-светозарное слово, вроде ловишь облик его – и теряешь. И неясные очертания его исчезают, улетают в какие-то дали, синие-синие, бездонные, бесконечные.
А всё вокруг живет и дышит бессловесно, как я, оробев от величия русских пространств. Я тоже это «всё», что живет и дышит Россией. И тоже покоряюсь этому бессловесному величию. Смотрю неотрывно на жизнь, на поля, на равнины, рассеченные логами, на низины и леса, ручейки и реки, на заросшие погосты и пустынные хаты, где жили бок о бок радость и беда, о чем еще теплится наша больная немолчная память, и кланяюсь России, как матери, прощающей наши вольные и невольные грехи…
Не понимаю, не могу уразуметь тех, кто из наших, кровных славян, бранит Россию, зло смеется над нею. Ведь быть под её всепрощающей дланью как упоенье, как с Богом воссоединение. Это высшая услада из всех человеческих услад - любить Россию.
Этой усладой жил Хворостовский. С нею тихо и скромно умер. Умер как истинно русский человек.
