Вход в Московский Музей современного искусства (отделение на Петровке) со всех сторон окружили воплощённые в бронзе скульптуры Зураба Церетели. Тамошний дворик похож на склад изваяний под открытым небом. Церетели спонтанным образом скапливается в некоторых местах Москвы, причём какой-то одной работой дело, как правило, не ограничивается. Случайный прохожий может даже не догадаться, что за массивной тёмной аркой, за скромными двойными дверями находится овальный зал, с которого начинается территория разнообразных занятных выставок. Сейчас в ММСИ на Петровке идёт экспозиция "Пути немецкого искусства с 1949 года по сегодняшний день", которая продлится до 7 сентября.
Сотня экспонатов — это много. Двести — "много", умноженное на два. Триста — число объектов искусства, которое становится тяжело воспринять за одно посещение. Четыреста: чтобы собрать данное количество однородных предметов, придётся уже значительно постараться. Тем не менее, именно столько (а в реальности даже чуть больше) экспонатов удалось втиснуть в рамки выставки "Пути немецкого искусства". К счастью, организаторам не пришлось потеть слишком сильно: в стенах ММСИ представлен настоящий срез германской культурной жизни. А это значит, что посетители смогут увидеть не только некие плоские статичные картины, но также инсталляции, фотографии, видеоарт и скульптуру.
Если интерпретировать название выставки дословно, то вся Германия начиная с 1949 года забросила академическую школу, забыла о классицизме и ринулась в стан того, что сейчас принято называть "современным искусством". Конечно, не стоит забывать об имени музея, где организована выставка. Тем не менее, этот вопрос, на мой взгляд, нуждался в пояснении. Пейзажей и реалистичных портретов этим летом в ММСИ на Петровке будет не сыскать.
В день сегодняшний при слове Германия обычно вспоминаются автомобили, банки, ровные дороги, серый цвет практичного и прочного бетона, немногословные, но устойчивые люди (кто-то опишет их совсем иначе), а также культурная интервенция Ближнего Востока. Где-то на задворках сознания мерцает огонёк словосочетания "Гитлеровская Германия", который, если и потухнет когда-либо, то произойдёт это ещё не скоро. В начале XXI века общее ощущение от страны, угнездившейся между Францией и Польшей, можно охарактеризовать словами "высокий класс". В Германии есть искусство, в Германии есть богатства, в Германии есть всевозможные комфортные условия, Германия тянет за собой весь Евросоюз, готовый вот-вот развалиться на бессмысленные лоскутки. "Неблагополучные кварталы", куда бюргеры стараются не попадать после наступления темноты, — это будто бы некая статистическая погрешность.
Современный Берлин заполнен искусством до краёв. Скоро в городе не останется свободных от надписей и наклеек стен. Это напоминает борьбу за выживание. Творцам не хватает не то чтобы признания или хотя бы внимания, но даже элементарного пространства. Конечно, уличное искусство, как это обычно бывает, лишено национального колорита или каких-либо ярких территориальных черт. Окажись вы в Лондоне или в Буэнос-Айресе, в Токио или в Кейптауне, везде вас встретят банальнейшие "тэги" из латинских букв.
Послевоенный Берлин был местом особенным. Он напоминал характером мрачную прозу Ремарка, не хватало разве что людей, перевозящих по часам обесценивающиеся купюры на тележках, чтобы купить одну-две буханки хлеба. Всюду были временные конструкции из досок и развороченные массивы кирпичной кладки. Люди одевались в одинаковые шерстяные пальто тёмных цветов, коротко стриглись, имели лица потёртые и усталые. А ещё Берлин был разделён стеной, по обеим сторонам которой жизнь текла по-разному. На этот мир можно взглянуть сквозь фотографии Арно Фишера, человека, переехавшего из Западного Берлина в Восточный. Его снимки можно рассматривать бегло или вдумчиво. У Арно Фишера была поговорка: "Если я фотографирую мужчину на автобусной остановке в ожидании автобуса, это всегда больше, чем мужчина на автобусной остановке в ожидании автобуса".
Выставка, посвящённая немецкому искусству второй половины XX века, без упоминания Йозефа Бойса была бы фарсом. Он есть, у него своя комнатка, правда, полная экспонатов, которые уже выставлялись в Москве в рамках его персональной экспозиции. Тем, кто не побывал на Бойсе тогда, удастся лицезреть войлок и штамп, и шпалу, и рисунки, которые современные преподаватели дизайна иногда называют "бессознательными" или "интуитивными".
После посещения выставки у меня сложилось стойкое ощущение, что немецкое искусство второй половины XX века обладает общим и весьма осязаемым характером. Ему свойственна некоторая сосредоточенная серьёзность, граничащая с мрачностью. Но это отнюдь не стремление к мистицизму или потустороннему, напротив, перед нами погружение в быт. Причём в самый обыденный. В тот, где встречались затяжные, полные усталости будни, где в опустевших заводских залах гуляло звонкое эхо, где вся мебель была сделана из безвкусного и тяжёлого дсп, рассыпающегося от малейших прикосновений молотка, отвёртки или дрели. Этот мир становится осязаемым. А затем он преображается.
В инсталляции Нам Джун Пайка "Улыбающийся Будда" статуя следит за тем, как внутри телевизора (сделанного из того самого дсп) горит настоящая свеча. Ребекка Хорн заставляет обыкновенные коричневые перья вечно складываться и раскрываться, чтобы те на мгновение могли образовать "Большое колесо из перьев". Вольф Фостель создаёт инсталляцию из чемодана, раскрашенного пианино, тележки для покупок и кассетного магнитофона. Это привет от флюксуса, послевоенной реинкарнации дадаизма. И здесь флюксус, чисто немецкий, тёмно-коричневый, сотканный из тяжёлых и обыденных объектов материального мира. На пианино установлен фотоэлемент, когда зритель проходит мимо него, включается прожектор и начинает играть музыка, временами утопающая в шуме. В этой же комнате находится "Заяц из кроличьего помёта" Дитера Рота, небольшая скульптура в точности соответствует своему названию.
В конце девяностых немецкое искусство будто бы встрепенулось, сбросив с себя часть оцепенения. Но продолжает ощущаться тяга к приглушённым цветам и некое, едва уловимое, стремление к работе внутри заранее установленных рамок. Это будто бы создаёт компрессию (слово, любимое производителями авто) и дополнительное напряжение.
В последних комнатах выставки есть масштабная инсталляция Мартина Хорнета "Сценическая модель фильма "Летающая классная комната". Это наглядная демонстрация произошедшего в середине восьмидесятых возвращения немецких художников к фигуративности. Кроме того, данный экспонат участвовал в Венецианском биеннале 1995 года. Трудно поверить, но прошло уже почти двадцать лет.
На фото: Юрген Редер – протест против саммита Большой Восьмёрки
