На майские мы организовали рабочую маевку. По случаю пригласил своих друзей - небольшую команду левых интеллектуалов, чтобы подправить памятник Гражданской войне. Я дорожу общением с моими друзьями, они шлифуют мои мысли и проверяют на прочность слово. Прислушиваюсь к их суждениям, с интересом смотрю на манеру говорить и спорить, потому как они уже иные. В них нет фантомных болей моего поколения. И любят они страну Советов не потому, что в ней жили, а потому, что разумом пришли к выводу – она лучшая, что создало человечество. Я знаю, именно они, когда наступит время, будут исправлять наши ошибки. Вот потому и позвал к этому памятнику.
Памятник прост – его поставили комсомольцы в аскетичные шестидесятые. Обветренная каменная пирамида в рост человека, латунная табличка густо залита кузбасс-лаком, чугунная ограда, выгоревшая звезда. Да и врос монумент на тихом разъезде, в десяти верстах от города. А вот по смыслу это нехитрое сооружение цены и силы невероятной. И сегодня, когда новая буржуазия крушит в нашем городе ненавистные ей символы советской эпохи, сносит пролетарские памятники и срезает звезды с фасадов, это скромный памятник может оказаться последней линией обороны.
Летом 1918 года на этом месте белогвардейцы расстреляли большую группу рабочих. Путейцы, не владеющие военным искусством, умело держали оборону железнодорожного моста и не пропустили составы вооруженных интервентов. А когда в результате предательства город был взят с тылу, начались массовые расправы. Террор оказался самым убедительным аргумент белого движения. Расправа на маленькой станции Туркестано-Сибирской железой дороги открыла титульный лист в книге великого противостояния.
На расстрел железнодорожников, как на английский пикник, прибыл весь высший свет, привезли оркестр, буфет, сколотили дощатый настил. Дамы прогуливались, пили наливки из райских яблочек и ели бельгийский шоколад, мужчины курили немецкие сигареты и играли в карты. Дети, милые дети резвились на кромке соснового бора. А рабочих между тем, небольшими партиями вытаскивали из вагонов – сорок людей, восемь лошадей; подводили к кромке насыпи и под звуки оркестра, с перрона, как в тире, расстреливали. Чудовищная, противоестественная казнь. Тела путейцев скатывались вот здесь, по песчаному склону, к реке.
Ремонт памятника закончен. Мы сидим на траве и смотрим на плоды трудов своих – блестит латунью надпись, белее белого пирамидка, на макушке алеет звезда. Молчим. В пристанционной тишине мысленно слышу вальс – «На сопках Манчжурии». И все же, где он стоял, этот духовой оркестр?
Издалека забасил тепловоз, к станции из хвойного коридора выполз грузовой состав. Заметив людей у памятника, машинист машет нам рукой, улыбается и дает протяжный гудок.
Почему-то вспомнилась сказка о Мальчише-Кибальчише, – А пройдут паровозы, привет Мальчишу!
Очевидно это сравнение пришло на ум многим. Наш пронзительно искренний поэт Н.Н встала, вытянулась в струнку и сложив руки за спиной, запела что-то до боли знакомое.
В далеком, тревожном, военном году
Под гром батарей у страны на виду
Стояли со взрослыми рядом
Мальчишки у стен Ленинграда!
Звенящий голос, короткая стрижка и худая фигура нашей Наташи, усиливали ощущения озноба от прикосновения к вечности.
- Что это?
- Кино, детское кино - «Зеленые цепочки».
Неспешно разворачивается разговор о детской песенной культуре Красной цивилизации. Кто-то хорошо поставленным голосом поет детскую песенку из довоенного Золотого ключика.
В стране той – пойдешь ли на север,
На запад, восток или юг
Везде человек человеку
Надежный товарищ и друг
Из атмосферы двух советских песен рождается большой разговор – что поют дети сегодня и что они пели до революции? Все пытаются вспомнить, ушли в литературу, цитируют по памяти Вл. Короленко, не обошли Лидию Чарскую с ее Сибирочкой и разгромную статью Корнея Чуковского. Образовалось небольшое обсуждение причин жгучей любви новой буржуазии к запискам маленькой гимназистки. Тут кто-то в качестве цитаты затянул
Разлука, ты разлука
Чужая сторона
Никто нас не разлучит
Лишь мать сыра-земля
И вроде по современным меркам комично, в самый раз посмеяться над ценностями своих предков. Развлекалось же либеральное отребье декламацией– Я убит подо Ржевом применительно к автодорожным приколам.
Но они другие, они молчат, они сильнее и лучше нас. Кто-то тихо подводит итог – какое время, такие и песни.
Мы встаем, собираем свои пожитки и двигаемся к лесу, чтобы набитой тропкой выйти к автобусной остановке. На кромке соснового бора останавливаемся, чтобы еще раз посмотреть на то место, где началась Гражданская война. На белом обелиске цветом крови горит алая звезда.
Прекрасны там горы и долы
И реки, как степь широки
Все дети там учатся в школе
И славно живут старики