Авторский блог Андрей Фефелов 17:30 12 декабря 2016

Человек с котом

11 декабря Юрию Мамлееву исполнилось бы 85 лет

Для многих русских друзей Юрия Витальевича существуют два Мамлеева — Мамлеев до и после эмиграции. Кто-то с ним встречался и во время оной, но это, я полагаю, совсем другая история.

Поскольку мой отец водил знакомство с Юрием Витальевичем в начале 70-х годов, то я о Мамлееве кое-что слышал, даже еще ребенком листал его книжку, которая была издана в Париже.

Как только Юрий Витальевич вернулся в первый раз в Москву, с ним произошел курьезный и драматический эпизод. Он вышел из машины на Садовом кольце, и на него тут же напал какой-то человек и крепко, с размаху, ударил по лицу. Все это было неожиданно, странно и напоминало какой-то дикий мамлеевский рассказ. Это был тот нередкий случай, когда литература прорастает в жизнь и выдуманный персонаж бросается на своего создателя. Видимо, герой книг Мамлеева пребывал в обиде, что Юрия Витальевича так долго не было в России. Поскольку мы жили тогда на Пушкинской площади, недалеко от места событий (а Мамлеев вышел там, кстати, специально, дабы пройтись по Южинскому переулку), то он неизбежно попал в эту «лузу», то есть к нам домой. Возможно, я был первый, кто зафиксировал возвращение Мамлеева на Родину.

Потом пронеслись бурные 1990-е годы, во время коих наше общение практически прекратилось, но в какой-то момент, может быть, лет пять назад, я, прислушавшись к каким-то внутренним сигналам, вновь прибился к Юрию Витальевичу. Мое с ним общение не носило характера духовно-философских штудий, просто я кое-чем помогал ему и Марии Александровне в бытовом плане, привозил им продукты и т.д. Надо понимать, что они бездетная пара, и в этом возрасте у них оставалось мало пространства для маневра. Например, носить сумки из магазина им было уже не под силу. Примерно раз в неделю мы виделись. Конечно, мы разговаривали, что-то я давал в своих СМИ — в газете «Завтра» и на телеканале «День». Но журналистское преследование Юрия Витальевича не носило с моей стороны систематического характера.

В этот период я узнал Мамлеева гораздо лучше, нежели за предыдущие годы. Я осознал культурологическую природу мифа, который создал вокруг себя Мамлеев. Мамлеевский миф — он, конечно, потрясающ, он инфернален. Когда заходит речь о Мамлееве, вокруг с частотою пулемета начинают звучать слова «метафизика» и «невидимые миры», которые в устах адептов превращаются в «метафизическую метафизику невидимых метафизических миров». Я, честно говоря, никогда не нырял так глубоко в феноменологию мамлеевского творчества. Сейчас я немного иронизирую, но по-доброму. Ведь люди, которые именно так трактуют Мамлеева, мне глубоко симпатичны. При этом я сам никогда не разделял эти клубящиеся, неустойчивые представления, не пользовался этими штампами.

Конечно, я видел в Мамлееве абсолютного художника. Я повидал многих творцов: творцов-политиков, творцов-коммерсантов, творцов-честолюбцев, творцов-любовников. Мамлеев творил беззаветно и безоглядно, повинуясь лишь вспышкам своего внутреннего художественного огня. Он творил ради творчества, как ребенок живет ради жизни. Таких людей мало на Земле, они порой теряются в толпе, но всегда безошибочно видят и отличают друг друга. Одним из таких типажей, на мой взгляд, является мой друг, музыкант Глеб Самойлов.

Мамлеев был человеком вышедшим из огненных недр XX века. Он был хорошо пропечен этим адским пламенем и совсем не напоминал сырое тесто, которое сегодня порою выдает себя за цельную и оригинальную личность. По своим взглядам он был русским фундаменталистом, лишь отчасти религиозным. Как и многие русские советские люди, он видел именно в культуре глубокое религиозное начало. Он боготворил русскую литературу, считал всех великих русских поэтов пророками и небожителями.

В это мало кто желает верить, но Мамлеев искренне считал, что человек — это звучит гордо. Он никогда не насмехался над человечеством, был чужд современного бессильного снобизма, чувствовал высоту, зловещую красоту и неслучайность всемирной истории.

Еще я много раз поражался духу любви, верности и взаимного обожания, который витал над четой Мамлеевых. Эта пара, эта смычка была и остается для меня примером гармоничных супружеских отношений. Маша была главным помощником Юрия Витальевича, хранительницей его таланта, вдохновительницей его писательских свершений. Образ этой одинокой пожилой пары, пронизанной трогательной заботой друг о друге, весьма значим для меня.

В последние годы Мамлеев обращал мое внимание на свой литературно-философский труд «Россия вечная». Эту книгу я читал еще в молодости, и она мне казалась идеальным учебным пособием для подрастающего поколения. Эдаким учебником по русской литературе от Мамлеева. Я не думал, что этот труд является чем-то значимым для самого Юрия Витальевича. Однако он настойчиво возвращал меня к разговору об этой книге. В какой-то момент он даже попросил меня организовать некое молодежное движение «Россия Вечная». Тогда мне эта мысль показалась странной. Но после кончины Юрия Витальевича я снова взял его труд в руки и понял, что Мамлеев создал доктрину, по которой будет существовать Россия в грядущем веке.

Есть те, кто не видит в книге «Россия Вечная» особого фантастического мамлеевского духа. Они считают, что это исследование лишь дань консервативному тренду, который в какой-то момент захватил и подчинил пожилого писателя. Я же склонен думать, что само творчество Мамлеева устроено зеркально. Писатель пребывает где-то на звенящей границе между адом и раем и словно видит их одновременно. Глаза Мамлеева, как очи варана, телескопически повернуты в совершенно разные области и обозревают две вселенные (как бы удержаться и не употребить слово «метафизические»…). Левый глаз его зорко следит за странностями и трансформациями, происходящими в затхлом мире человекоподобных существ, глядит в подпол. Правый же повернут к миру горнему, к сверкающим вершинам мироздания, где среди ангельских звездных вихрей пребывает сама вечность.

В скорбные дни поминовения Юрия Витальевича я произнес речь о «человеке с котом». В этой речи было признание в любви к этому милому, теплому, прозрачному и своеобразному по духу человеку. Это простое признание, слишком уж человеческое, вызвало протест у тех, кто воспринимал Мамлеева как властелина абсурда, таинственного жонглера в бесовском театре, отмыкателя бездн и прочая, прочая... Я помню мне возмущенно кричали в след: «Мамлеев — это вам не добренький дедушка, не „человек с котом”! Это летящий в пропасть стальной бронепоезд, который стреляет во все стороны магическими снарядами! Он еще вернется, он вам еще покажет „человека с котом”!»

двойной клик - редактировать изображение

Вижу драгоценного Юрия Витальевича. Вот он сидит в своем доме в Переделкино в кресле-качалке, спокойный, величественный, бесстрастный. На коленях рыжий кот Васька, поблизости разливает чай счастливая Мария Александровна. А за окном, как хрустальная декорация, прозябает дивный синий вечер.

Мамлеев с его нежной и текучей художественной натурой был человеком твердых ценностных ориентаций. Последние годы он был похож на пожилого аристократа. Собственно, он и был им — аристократом духа, человеком, навсегда влюбленным в литературу, в Россию и в свою незабвенную супругу, Машеньку.

Публикация "Горький. Медиа"

24 марта 2024
28 марта 2024
1.0x