"Так создан мир: что живо, то умрет И вслед за жизнью в вечность отойдет."
В. Шекспир "Гамлет".
"Страна прощается со своим советским прошлым, обрывая последнюю связующую нить. Прощается теперь уже навсегда. Сегодня я ощутил это крайне остро. Сегодня 9 мая и по стране шествуют "Бессмертные полки".
Я ехал в автобусе, шёл по улицам, брёл по скверу по направлению к главному монументу славы города «Родина-мать вручает оружие сыну». И вокруг люди, люди, люди, и таблички родственников времён той войны в руках. Я смотрел и в те, и в другие лица - иногда родственная схожесть была видна, иногда нет, но не физическое сходство было интересно, интересно насколько живые и мёртвые близки духовно, ценностно. Легко представить. Те, мёртвые жили трудно, но азартно, они горели жизнью, потому что верили, что строят великую страну и уникальное общество, такую страну которой никогда до них не бывало на свете, общество равных людей, в котором их детям несомненно будет житься лучше, чем им, а сами они живут лучше, чем их предки, лучше, потому что жизнь справедливей. Они чувствовали себя большими, просто огромными, как их вера. Они не нуждались ни в покровительстве, ни в одобрении. Они знали себе цену, и поэтому твердили, что жизнь - борьба. Они приближали лучшее будущее, они приближали победу во всех смыслах. Кто-то мог сомневаться, кто-то мог пасть духом, или даже предать, но и предававшему было очевидно, что будущее страны будет другим, и, предавая, он хотел бы выбрать сытое сегодня, вместо лучшего завтра. Возможно, с нашей точки зрения, они ошибались, но они верили, и вера эта формулировалась просто – коммунизм, лучшее, справедливое будущее. И поэтому они готовы были жертвовать собой, ради будущих поколений, ради своих детей и внуков, ради нас.
А что же мы? Живые, живущие сейчас и, конечно, имеющие своё мнение по поводу заблуждений строителей коммунизма..
Мы - дети. Мы не просто их дети, мы дети вообще, по сути. Когда мы развалили их страну, потому что имели "особое мнение" и нам стало холодно и страшно, потому что мы потеряли веру в будущее, мы не нашли ничего лучшего, как воззвать к авторитету и покровительству их - победителей. Мы построились в колонны (почти как они в нашем понимании) и принесли из дома их портреты. Мы захотели показать всем вокруг и самим себе наше сходство с победителями. Правда при этом мы снисходительно опустили слово "коммунистами", коммунистами-победителями. Мы нафантазировали за них: за что они жили, за что умирали, подобрали нечто удобоваримое для нас, для нашего понимания. Что значит общее счастливое будущее для грядущих поколений? Не понятно. Личная, семейная история - это нам понятно. Мы не смогли ответить на вопрос почему же они, те, повсеместно и массово были готовы жертвовать и жертвовали всем личным, вплоть до жертвы самым ценным и самым личным - жизнью ради общего - общей победы, и, не найдя ответа, просто выкинули сам вопрос на помойку. Чтоб не мешал фантазировать. И праздновать нашу "схожесть". У нас не возникло смущения от того, когда мы назвали себя "потомками победителей", что этого может оказаться мало для того, чтобы вернулось самоуважение и рассеялся наш страх, потому что быть потомком победителя совсем не значит быть победителем самому. На эту простую мысль нас могла натолкнуть эта аналогия: деды с портретами их дедов не ходили, им было незачем и некогда.
Могла, но не натолкнула. И нам это простительно. Нам всё простительно. Потому что, мы просто испуганные, озябшие дети, готовые рассказывать свои личные истории. Нам не уютно, и мы бравируем, мы бравируем и как можем крепимся, но мы очень-очень нуждаемся в авторитете старших. И поэтому готовы снять со стены последнее, интимное - старое советское фото и обнести им, как иконой крёстным ходом наши города - авось злой дух устрашится. Нашей связью с тем, кто на фото. Дети.
Я брёл в толпе таких же как я. Ехал на автобусе, стоял на площади, шёл колонной. Могу сказать, что в колонне многие, наверное, треть участников улыбались. В прилегающих кафе те же люди улыбались чаще, люди закусывали. Мёртвые победители терпеливо дожидались тут же, в кафе, прислонённые к стенам, диванчикам, столикам. На всё дальше расходящихся от монумента славы перекрёстках и в разъезжающихся автобусах улыбалось уже значительно меньшее количество людей. Всё больше лица серьезнели, становились даже какими-то напряжёнными. Оно и понятно, праздник заканчивался, портрет деда перекочёвывал в багажник - скоро новый день с невнятными перспективами. И вот уже кажется, что те кто на портретах совсем не похожи на тех, кто их несёт-везёт, а несущие как будто специально их вынесли на публику, чтобы всем и им самим окончательно и бесповоротно стала очевидна эта несхожесть.
И всё же дети взрослеют. Должны. Мы, по-видимому, отрефлексируем День Победы, повесим портреты туда, где им место - на стену, а сами подумаем какое будущее мы будем строить для наших детей, для своих лично и для грядущих поколений в целом. Какие наши дела, какие у нас будут праздники, если уж так они нам нужны. Что будет дальше, после нашего советского прошлого, когда мы с ним простимся окончательно"?
С уважением
Таксист
Платон Орлов.
