К событиям в Сирии у нас сугубо личное отношение. Внимательно следишь за сводками новостей, а в голове сверлит и не отпускает тревожная мысль – как там Асад? Цел ли он? Тот, бронзовый, что стоит уже почти 30 лет возле здания Национальной библиотеки в Дамаске.
Память детства. Историю этой прекрасной, но незнаменитой работы моего отца, скульптора Олега Комова, я знаю с его слов. Особых документов и публикаций на эту тему нет. Это произведение, одно из лучших, замалчивалось и не получило должного признания. С годами я стал догадываться почему.
Примерно в 1980 году, ещё при Брежневе, отец вылетел в Дамаск, было необходимо сделать памятник Хафезу Асаду в столице Сирии. К этому времени он ещё считался довольно молодым, но при этом уже был весьма известным мастером: уже были созданы хрестоматийные памятники Пушкину в Твери, Молдавии, в Болдино, знаменитая «Стекло», ставшая символом 50-60х годов. Параллельно в этот период он работал над памятником Суворову в Москве.
Посчитали, видимо, что на тот момент именно он мог справиться с поручением страны чётко, вовремя и, главное, высокопрофессионально. Задача усложнялась тем, что на этот заказ претендовали американский и польский скульпторы, какие-то мегазвёзды современного искусства, типа лучшие из лучших. Американец предлагал для памятника что-то очень креативное и концептуальное – что-то наподобие гирьки на верёвочке. Поляк не отстал в оригинальности - собирался сделать скульптуру из шишек.
Отец обладал даром убеждения и смог уговорить президента немного попозировать для скульптурного портрета.
То, что бюст делался прямо с натуры, с самого Асада, а не по фотографиям – исключительно важно. Получился очень живой образ, который никогда не получится сделать с репродукций или по памяти. Это предопределило художественный успех не только портрета, но и в дальнейшем самого памятника. Теперь, когда мне самому приходится писать с натуры портрет какого-нибудь значительного лица, и я знаю немного больше о нравах восточных правителей той эпохи, осознаю, насколько напряжённо и ответственно было для отца – в короткое время слепить с натуры живого диктатора. Слава Богу, что ему понравился портрет, а «мог бы ведь бритвой»!
Невидимая рука приготовила все необходимые для работы инструменты, как будто кто-то телепатически предугадал все пожелания скульптора: и удобный станок, и глину, и стеки разных калибров. Чтобы не было скучно, и он не сник, президента всё время поддерживал в тонусе разговорами один из сыновей. «Хороший парень, – рассказал по приезде отец, - Твой ровесник, чем-то на тебя похож характером, хочет стать доктором». То, что парень был «похож на меня», означало, как правило, что он действительно хороший и на самом деле очень понравился.
Асад настолько был поражён портретом, что вопрос о выборе автора монумента был решён окончательно, и он сразу по-восточному щедро одарил дорогого московского гостя. Не помню, что получил сам скульптор, но жене было предназначено платье с фантастически нарядным узором, а сыновьям по паре наручных часов, таких тяжёлых, что казались неудобными и громоздкими. Мой младший брат (ныне известный архитектор) попытался их одеть в первый класс на первое сентября, но мама в ужасе отобрала их: «Ты что! На улице руку отрежут вместе с этими часами!». Их от греха спрятала так далеко, что я их с тех пор так и не видел.
«А что подарить твоему старшему сыну?» – спросил со значением Асад отца. «Да он у меня ещё пацан, всё битлов слушает» - ответил тот. Так я получил новейший по тем временам кассетный стереомагнитофон «Акаи», да ещё с радио, а ведь именно магнитофона у меня тогда и не было!
Как в Союзе приходилось убеждать партийных функционеров в правильности авторского решения, так и в Сирии скульптору пришлось доказывать президенту своё видение образа. Отец объяснил Асаду, что хочет изобразить его не парадно, не как диктатора, в героической позе с вытянутой рукой голосующего на шоссе туриста, а как человека и просветителя. Поэтому местом для памятника была выбрана не центральная площадь, а пространство перед Национальной библиотекой Дамаска. Скульптор объяснил президенту, что именно для его образа больше подойдёт непафосная поза сидя, где персонаж как бы ведёт неторопливую доброжелательную беседу с проходящими людьми.
Отец летал в Сирию несколько раз, и это было весьма неспокойное время. Как раз шла война Израиля с Ливаном. Когда он звонил домой, в трубке шла фоном канонада, и с балкона отеля ему довелось увидеть, как сбили израильский самолёт. Если не ошибаюсь, в Сирии его сопровождал председатель их Союза художников, когда-то закончивший Суриковский институт. Благодаря ему, он увидел страну. Отец говорил, что Сирия – красивейшее и абсолютно непознанное место в мире, она густо заполнена античными памятниками в отличном состоянии и в гораздо большем количестве, чем Греция. Особенно его поразила древняя Пальмира, которая, как выяснилось, находится именно в Сирии.
Работа над памятником Асаду шла параллельно с памятником Суворову для Москвы, и мне кажется, что в каждом из них есть что-то друг от друга. Наверное, в первую очередь, сложность и многозначность характера, вызывающая в памяти портретную галерею Веласкеса. И здесь и там, решение образа не парадно. Суворов изображён не верхом, как принято изображать полководцев, а пешим, что подчёркивает его близость народу и простым солдатам.
Асад тоже не параден. Он не стоит, театрально размахивая руками, а сидит и пристально,( как и Суворов), смотрит прямо на зрителя. И у того, и у другого, важную роль играет коварная, слегка насмешливая полуулыбка, с разных ракурсов имеющая разное, порой противоположное выражение.
На мой взгляд, памятник исключительно удачный, образ восточного владыки удался на славу. В нём есть и спокойная, уверенная властность, и ум, и подозрительность. И в то же время, как и в первом портрете с натуры, есть что-то затаённое и внутренне пугающее. Чувствуется, что за этим тяжёлым взглядом, за этой посадкой головы и тонкой усмешкой стоят сотни жёстких решений, жертв, колоссальная ответственность. Не говоря о том, что и скульптурным, архитектоническим достоинствам статуя встаёт в один ряд с лучшими произведениями Комова.
Как было сказано, памятник остался на нашей Родине незнаменитым, почти секретным. Недооценённым в буквальном смысле слова. Скульптор не подкачал партийное начальство, и оно одарило его дежурным вознаграждением. Судя по тому, что жизнь нашей семьи не очень изменилась, можно сделать вывод, что это была достойная, но совсем не сумасшедшая сумма.
Некоторое время спустя один из работников МИДа с просьбой никогда и нигде не упоминать его имя, рассказал отцу по секрету, что из Сирии для него пришёл какой-то немыслимый то ли гонорар, то ли премия, настолько президент доволен памятником, но где теперь эти деньги – тайна великая есть. Ещё через какое-то время, насколько я помню, приехал в Москву тот самый председатель Союза художников, сопровождавший отца в Сирии. Он, по словам отца, очень удивился, что тот так и живёт в прежней квартире, без машины, работает в той же тесной мастерской без ремонта. «А на что же ты потратил 500 тысяч фунтов стерлингов, которые тебе прислал наш президент???» - по словам отца, воскликнул он.
Как это характерно для Олега Комова! Гонорар никогда не был самоцелью, и многие памятники он поставил почти бесплатно, ради воплощения замысла, оттого-то их так много и сделано . «Обидно не за деньги, шут с ними – говорил отец – я бы легко от них отказался, если бы намекнули. Обидно то, что с художником обошлись презрительно, как с прислугой».
Прошло без малого тридцать лет, как в Дамаске стоит памятник. И почти двадцать, как нет нашего отца, выдающегося русского скульптора Олега Комова. Выросли сыновья и стали, кажется, не самыми плохими людьми. Родились замечательные внуки, о которых он мечтал, но так и не увидел.
Я работаю в мастерской отца, где всё вызывает саднящие воспоминания. С полки на меня каждый день прищуривается гипсовый портрет Хафеза Асада, тот самый, за который я, старший сын, получил в подарок почётный магнитофон. Он здесь же, в мастерской. Кассетник уже не тянет, а радио отлично работает. Из него я до сих пор узнаю все новости, в том числе и из ставшей родной Сирии.
Я внимательно вслушиваюсь в эти новости, потому что хочу, чтобы один из лучших памятников отца устоял. Мы ведь знаем на собственном опыте (вспомнить хотя бы памятник Дзержинскому), что революционная толпа тупа, невежественна и беспощадна, она всегда вымещает свою стадную злость на произведениях искусства.
Уже сколько лет мы с переменным успехом защищаем от вторжения и сноса мастерскую, где хранится творческое наследие отца – сотни хрупких гипсовых моделей известных и малоизвестных скульптур, мраморные и гранитные статуи, многочисленные папки с тысячами листов графики. Порой казалось, что борьба безнадёжна, что все выстраданные отцом произведения будут вышвырнуты на снег. Порой приходится защищать не только работы, но и память отца, его имя.
Когда слышу новости про Сирию, невольно думаю и про своего ровесника, того «хорошего парня», похожего на меня характером. И у него «творческое наследие отца», но куда серьёзнее - миллионы жизней, необходимость ежечасно принимать страшные, порой кровавые решения. Чудовищное давление и мегаответственность за целую страну. А вдруг не выдержит?...
