ВАСИЛИЙ Ш А Х О В
АНТИ-СОЛЖЕНИЦЫН: ЕСЕНИН И РАСПУТИН
Валентин Иванович Распутин в Рязани… Пока ещё нет такого исследования, но оно готовится… Валентина Ивановича пригласили на родину русского гения, чтобы вручить ему ПОЧЁТНЫЙ ЕСЕНИНСКИЙ ЗНАК… Правительство Рязанской области и Союз писателей России учредили в 1990-ые премию имени Сергея Александровича Есенина…
…Личный архив (по материалам «Рязанской Энциклопедии», «Липецкой Энциклопедии»)…
АНАТОЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ КАКОВКИН, уроженец деревни Новоселье Добровского района Липецкой (ранее – Рязанской) области. Учился в Трубетченской средней школе, в школе рабочей молодёжи города Липецка. Окончил Воронежский университет, Московскую высшую партшколу. Работал редактором районной газеты в Тульской области, собственным корреспондентом ТАСС по Удмуртской АССР, по Рячзанской области. Учредитель патриотических организаций «Земля Рязанская», Фонд 900-летие Рязани, Межрегиональный фонд С.А. Есенина. Был председателем Комитета по Всероссийским Есенинским премиям. Их лауреатами стали выдающийся русский композитор Г.В. Свиридов, известные поэты И.В.Лысцов, Ю.П. Кузнецов, С.Ю. Куняев, выдающийся дирижер В.И. Федосеев, популяризаторы есенинского творчества Б.М.Шальнев, Т.И. Смертина, В.И. Синельников, В.В.Шахов.
А.Н. Каковкин – один из учредителей, зам. главного редактора всероссийского литературно-художественного и публицистического журнала Союза писателей России «ЧАС РОССИИ».
Валентин Иванович Распутин в Рязани… Рязанский Кремль… Анатолий Николаевич Каковкин, Борис Михайлович Шальнев, Владимир Иванович Астахов, Василий Васильевич Шахов выступают в роли «экскурсоводов»…
Рязанская Есениниана живо интересует Валентина Ивановича… «ХОЖДЕНИЕ В РЯЗАНЬ» - поэма Евгения Долматовского… «Куда вы, бронзовый поэт с небесными глазами?.. …Вы не бывали столько лет на родине – в Рязани. Там дни поэзии как раз. Ну как они пройдут без вас?.. Чужды для этого момента и поезд, и автомобиль. Здесь нужен серый волк с царевной, ковёр, который самолёт… Над Трубежем, рекою древней, Есенин бронзовый идёт. Идёт по улицам Рязани её почётный гражданин. Плакат о пятилетнем плане по ветру плещется над ним…»
Сергей Есенин в духовном мире нашего современника… Есенинские уроки в школе… Есенин всегда и сегодня… Есенинское слово для «физиков» и «лириков»…
Ранняя осень в Подмосковье и на Рязанщине. Просветлённые, сквозистые березняки. Радужная позёмка опавшей листвы в дубравах, рощах и перелесках. Сентябрьские листопады. Журавлиные прощальные клики с поднебесья. Умиротворенный шум пустеющего бора. Всполохи калиновых гроздьев, пламя рябиновых костров.
Есенинские дни поэзии. Есенинские чтения… Конкурсы юных чтецов-декламаторов, юных художников-иллюстраторов, юных любителей песенного слова.
Есенин как личность, мыслитель, художник – в центре особзаинтересованного внимания поэтов, прозаиков, драматургов, публицистов, музыкантов, живописцев, культурологов, искусствоведов, кинематографистов. О «загадках» и «тайнах» Есенина страстно дискутируют и полемизируют «физики» и «лирики» ХХ-ХХ1 столетий.
…Можно было бы издать уникальный альбом «У ПАМЯТНИКА ЕСЕНИНУ В РЯЗАНСКОМ КРЕМЛЕ»… Валентин Иванович Распутин… Участники международных Есенинских форумов… Пётр Юшин, Юрий Прокушев, Пётр Проскурин, Василий Фёдоров, Владимир Фёдоров, Николай Рыленков, Виктор Боков, Михаил Дудин… Когда сегодня лукавые антисоветчики-ленинопадцы глаголят о скудности литературы социалистического реализма, то они фактически «сбрасывают с корабля» социалистической культуры вот этих воистину талантливых людей: Николай Тихонов, Расул Гамзатов, Кайсын Кулиев, Сергей Викулов, Владимир Цыбин, Николай Доризо, Лариса Васильева, Юстинас Марцинкявичюс… Есенин всегда и сегодня… Есенинская Рязанщина… «Русь моя, Рязань моя, Россия, отсветы берёзовой коры… Я люблю тебя с времён Батыя, с давней незапамятной поры. Я люблю тебя светло и свято. Ты навек смутила мой покой удалью Евпатья Коловрата, вечною есенинской строкой» (Сергей Островой).
2.
«Это гораздо больше, чем классовые расхождения в 1917 году».
«…Повалили Отечество и, как хищники, набросились на него – картина отвратительная, невиданная!
Двадцать лет назад мировое государство с единым правительством, единой экономикой и единой верой могло еще считаться химерой. После крушения СССР и прихода в России к власти демократической шпаны, с восторгом докладывавшей американскому президенту об успехах разрушения, мир в несколько лет продвинулся в своих мондиалистских усилиях дальше, чем за многие предыдущие столетия. Пал бастион, которым держались национальное разнообразие и самобытные судьбы. После открытия Америки и устроения там могучего космополитического государства прорыв в Россию стал главным событием второй половины прошлого столетия. Это слишком важная победа, чтобы ее захотели отдать обратно. Сейчас Запад еще прислушивается: что происходит в недрах нашей страны? – а через два-три года с нами начнут поступать так же, как с Ираком и Фолклендскими островами.
– Объявлять конкурс на национальную идею – все равно что объявлять конкурс на мать родную. Это абсурд, который может прийти в голову только сознательным путаникам, взявшимся наводить тень на плетень. Вообще «верховные» поиски объединительной идеи шиты белыми нитками и имеют целью не что иное, как сохранение своей власти, приведение к присяге ей всей России. Этого никогда не будет. Сегодня заканчивается расслоение России не только на богатых и бедных, но и на окончательно принявших теперешний вертеп и окончательно его не принявших. Это гораздо больше, чем классовые расхождения в 1917 году…» Валентин Иванович Р а с п у т и н.
«ЭТО ГОРАЗДО БОЛЬШЕ, ЧЕМ КЛАССОВЫЕ РАСХОЖДЕНИЯ В 1917 ГОДУ»… -
В преддверии 100-летия Великих Событий этот философско-методологический, историко-цивилизационный вывод Валентина Иванович Распутина звучит с особой весомостью, убедительностью. В этих распутинских словах – и тревожное провидчество, и предостережение.
Заветы и ответы: МОЖНО ЛИ НАДЕЯТЬСЯ НА МОЛОДЕЖЬ?
– У меня впечатление, что молодежь-то как раз не «вышла» из России. Вопреки всему, что на нее обрушилось. Окажись она полностью отравленной и отчужденной от отеческого духа, в этом не было бы ничего удивительного, потому что от начала «перестройки» она вырастала в атмосфере поношения всего родного и оставлена была как государственным попечением, так и попечением старших поколений, которые разбирались между собой и своими партийными интересами.
Из чего я делаю эти выводы? Из встреч с молодежью в студенческих и школьных аудиториях, из разговоров с ними, из наблюдений, из того, что молодые пошли в храмы, что в вузах опять конкурсы – и не только от лукавого желания избежать армии, что все заметней они в библиотеках. Знаете, кто больше всего потребляет «грязную» литературу и прилипает к «грязным» экранам? Люди, близкие к среднему возрасту, которым от тридцати до сорока. Они почему-то не умеют отстоять свою личностность. А более молодые принимают национальный позор России ближе к сердцу, в них пока нетвердо, интуитивно, но все-таки выговаривается чувство любви к своему многострадальному Отечеству.
Молодежь теперь совсем иная, чем были мы, более шумная, открытая, энергичная, с жаждой шире познать мир, и эту инакость мы принимаем порой за чужесть. Нет, она чувствительна к несправедливости, а этого добра у нас– за глаза, что, возможно, воспитывает ее лучше патриотических лекций. Она не может не видеть, до каких мерзостей доходят «воспитатели» из телевидения, и они помогают ей осознать свое место в жизни. Молодые не взяли на себя общественной роли, как во многих странах мира в период общественных потрясений, но это и хорошо, что студенчество не поддалось на провокацию, когда вокруг него вилась армия агитаторов за «свободу».
Еще раз повторю: сбитых с толку и отравленных, отъятых от родного духа немало. Даже много. Но немало и спасшихся и спасающихся, причем самостоятельно, почти без всякой нашей поддержки. Должно быть, при поддержке прежних поколений, прославивших Россию.
ЗАВЕТЫ И ОТВЕТЫ: О РУССКОМ НАЦИОНАЛИЗМЕ
И «ФАШИЗМЕ»
– Подменять национальную идею фашизмом могут лишь люди злонамеренные, заинтересованные в окончательной гибели России. Народная идеология не может быть фашистской, тут сознательное передергивание карт, и далеко не безобидное для народа. Надо ли о нем, о народе, заботиться, опускаться даже до ложных поклонов перед ним, если он, за исключением небольшого просвещенного меньшинства, фашиствующий? Шкуру с него вон! Но знают ли господа, заправляющие политической кухней, насколько опасно блюдо, изготовлением которого они постоянно заняты, – национальное унижение?
Кричат: на галеры его, этот народ, если он перестает плясать под дудку политической режиссуры, если он, такой-рассякой, не понимает, для чего он существует! А потом и совсем от него избавиться. Методы массовой стерилизации, или как это еще называется, есть, история ими полна. А в Россию на его место «цивилизованный» народ из Европы, Турции, Китая, Кореи. Хватит дикость разводить! У Достоевского есть как нельзя лучше подходящие нашему моменту слова:
«Как же быть? Стать русским во-первых и прежде всего. Если общечеловечность есть идея национальная русская, то прежде всего надо каждому стать русским, то есть самим собой, и тогда с первого шагу все изменится. Стать русским – значит перестать презирать народ свой... Мы и на вид тогда станем совсем другие. Став самими собой, мы получим наконец облик человеческий, а не обезьяний».
Национальная униженность – это ведь не только предательство национальных интересов в политике и экономике и не только поношение русского имени с экранов телевидения и со страниц журналов и газет, но и вся обстановка, в том числе бытовая, в которой властвует, с одной стороны, презрение, с другой, уже с нашей,– забвение. Это и издевательство над народными обычаями, и осквернение святынь, и чужие фасоны ума и одежды, и вывески, объявления на чужом языке, и вытеснение отечественного искусства западным ширпотребом самого низкого пошиба, и оголтелая (вот уж к месту слово!) порнография, и чужие нравы, чужие манеры, чужие подметки – всё чужое, будто ничего у нас своего не было.
Я не могу, не умею быть нетерпимым к любому национальному чувству, если оно не диктует себя всем, так почему же считается преступлением мое национальное и патриотическое чувство? Господь, создавая народы, каждому вручил свой голос, свое лицо и обряд – так и давайте, не мешая, а только обогащая друг друга, пользоваться ими во имя исполнения данных нам заветов.
Природа фашизма такова, что это естественное стремление защитить себя от перерождения и подчинения чужому приводит к уродливому искажению своего. Фашизм вырабатывает фанатизм и под видом сильной национальной власти способен на все. В том числе и превратиться в чудовище Третьего рейха, в образе которого он сегодня и воспринимается. Вот этим и пользуются сознательные путаники, оседлавшие российскую идеологию. Вся она, эта идеология, кроится под обвинительное заключение против того самого простака, который по навету вора берется под стражу как злоумышленник и преступник.
Истинные преступники не могут не понимать, что неслыханное в мире ограбление в считанные годы богатейшей страны, глумление над святынями, над историей, над самим русским именем способны вызвать ущемленное чувство национального достоинства, требующее действия. Это неизбежная реакция, так было, так будет. Но и остановиться преступники не в состоянии, слишком преуспели в своем ремесле грабежа, слишком зарвались, слишком много поставлено на карту. Наглость и страх диктуют тактику – только вперед! Ущемленное чувство национального достоинства после Версаля и итогов первой мировой войны явилось в Германии питательной средой для зарождения фашизма. Россия сегодня пострадала сильней, поражение ее унизительней, обида должна быть больше – вроде бы все необходимые условия для вынашивания фашизма. Ну и подсунуть ей это чудовище, и завопить на весь мир об его опасности! Знают прекрасно, что здесь совсем другой народ – начисто лишенный чувства превосходства, не заносчивый, не способный к муштре, непритязательный, а теперь еще и с ослабленной волей. Знают, но на это и расчет: чем наглей обвинения, тем противней от них отмываться. Чтобы в «этой» стране всё оставалось на своих местах, образ побежденного, в сравнении с благородным ликом победителя, должен иметь самое страшное, самое отталкивающее выражение.
И пошло-поехало: всякое национальное действие, необходимое для дыхания, будь то культурное, духовное, гражданское шевеление, – непременно «наци», окраска фашизма. Православная икона – «наци», русский язык – «наци», народная песня – «наци». Истерично, напористо, злобно-вдохновенно – и беспрерывно.
Русский человек оказался в изоляции от своих учителей, его сознание и душу развращают и убивают вот уже более двадцати лет, но чутье-то, чутье-то, если не разумный и независимый взгляд!.. У нас в крови это всегда было – издали распознавать злодейство. Как можно верить тем либеральным журналистам, которые убеждают русских в существовании русского фашизма?.. Народ на мякине не проведешь. Визг, поднятый вокруг «русского фашизма» и антисемитизма, неприличен, он сам выдает себя с головой. Будь действительно опасность фашизма, реакция должна бы быть серьезней, как накануне второй мировой войны. Тут и детектора лжи не надо, так видать. Опасность-то, кстати, есть, но с какой стороны – вот тут надо всматриваться зорче.
Под экономической разрухой, несмотря на огромные потери, мы выстояли, под нравственной разрухой выстояли, сопротивление нарастает. Ну так «русским фашизмом» его по голове, русского человека, как контрольным выстрелом в затылок. Чтобы, мол, спасти мир от смертельной опасности. «Цивилизаторы» раз за разом спасают мир от смертельной опасности, которая исходит почему-то от самых обессиленных экономической блокадой и бомбардировками – от иракцев, сербов... И вот теперь очередь России. Это закон хищников, уголовщины – добивай раненых, больных, изможденных, виноватых лишь в том, что они не признают свободу на поводке.
ЕСЕНИН С РУССКОГО КРЫЛЕЧКА СТАРТОВАЛ…
Сергей Викулов
Да, я стартовал от крылечка! И этим, мой недруг, горжусь!
Крылечко, да русская печка, да сани, да в бляшках уздечка -
сама изначальная Русь.
Расправив могутные плечи и смутных желаний полна,
на небо и землю с крылечек веками глядела она. Поскольку была избяною
и сплошь земляною была, поскольку, добавлю, иною пока она быть не могла.
Замученной ей, но живучей, как сын, загляну в старину,
ни лапти её, ни онучи вовек не поставлю в вину!
Напротив, я буду всё боле дивиться, - изыдь, сатана! - как в этой жестокой недоле
душой не зачахла она. Как в ней совместились счастливо - и в этом её высота! -
незлобивость и совестливость, достоинство и прямота! Земля, над которою
вместе с конягой пластался мужик, его не учила ни лести (пусть лучше отсохнет язык!),
ни лжи, ни торгашеству... Не был он мастер купить и продать. Умел он - свидетелем небо -
насытиться квасом да хлебом и нищему корку подать.
Забитого, долготерпеньем корить ты его погоди. Запомни, что точка кипенья
высокая в русской груди! И право, тебе забывать бы не след, говоря о былом,
кто рушил с Емелькой усадьбы, со Стенькою шёл напролом.
Кто, чашу терпения выпив, по Зимнему вдарил плечом... И гнев тот
октябрьский Великим историей был наречён! И рухнуло рабство!
И с треском кругом послетали замки... И к гневу тому, как известно,
причастны в лаптях мужики! Громили они супостата, рубили, оставив дела...
Выходит, крылечко для старта - площадка не так уж мала...
Не так и плоха она, к слову (как ты мне о том напевал!):
мой тёзка русоголовый - Есенин -с неё ж стартовал!
…Поэму «В приокском селе под Рязанью…» АЛЕКСАНДР ФИЛАТОВ посвятил Татьяне Фёдоровне Есенина. Произведение это – своеобразное слово о Матери, восходящее к фольклору, сказание о той, кому был обязан жизнью великий сын земли русской. Один из персонажей – сатирический; это американский делец Джон, пытавшийся переманить старушку за океан, прельстив роскошью и богатством. Джон как бы «сродни» прощелыге Пересветову («О, как они, нехристи, схожи!» - гневно думает мать поэта. – «Пусть сердце остынет немного. «Серёжа, сынок мой родной, Дай силы дойти до порога. Я знаю – ты рядом со мной». Платок отряхнула дарёный, Ослабила узел тугой, Блеснула глазами на Джона И дверь распахнула ногой. В углу загремела посуда, Погас огонёк у икон. – А ну, убирайся отсюда, Иди по-хорошему, Джон! Петляй своей тропкой убогой И там, у себя, куролесь. А русскую землю не трогай И в русскую душу не лезь!»…
ВАСИЛИЙ СТЕПАНОВ, стремясь осмыслить давний спор вокруг имени лирика, полемически спрашивает: «Я думаю, за что его ругали, за что критиковали столько лет? Кому, какой экстравагантной швали не по душе был истинный поэт? Активные участники навета Ему навешивали ярлыки мужицкого скандального поэта…».
О ПОДЛИННОМ ПАТРИОТИЗМЕ
– Зачем патриотизм? А зачем любовь к матери, святое на всю жизнь к ней чувство? Она тебя родила, поставила на ноги, пустила в жизнь – ну и достаточно с нее, дальше каждый сам по себе. На благословенном Западе почти так и делается, оставляя во взрослости вместо чувства кой-какие обязанности.
Любовь к Родине – то же, что чувство к матери, вечная благодарность ей и вечная тяга к самому близкому существу на свете. Родина дала нам всё, что мы имеем, каждую клеточку нашего тела, каждую родинку и каждый изгиб мысли. Мне не однажды приходилось говорить о патриотизме, поэтому повторяться не стану. Напомню лишь, что патриотизм – это не только постоянное ощущение неизбывной и кровной связи со своей землей, но прежде всего долг перед нею, радение за ее духовное, моральное и физическое благополучие, сверение, как сверяют часы, своего сердца с ее страданиями и радостями. Человек в Родине – словно в огромной семейной раме, где предки взыскуют за жизнь и поступки потомков и где крупно начертаны заповеди рода. Без Родины он – духовный оборвыш, любым ветром может его подхватить и понести в любую сторону. Вот почему безродство старается весь мир сделать подобным себе, чтобы им легче было управлять с помощью денег, оружия и лжи. Знаете, больше скажу: человек, имеющий в сердце своем Родину, не запутается, не опустится, не озвереет, ибо она найдет способ, как наставить на путь истинный и помочь. Она и силу, и веру даст.
Кто же в таком случае ненавистники патриотизма? Или те, кто не признает никакого другого рода, кроме своего, или легионеры нового мирового порядка – порядка обезличивания человека и унификации всего и вся, а для этих целей патриотизм, конечно же, помеха.
Мы, к сожалению, неверно понимаем воспитание патриотизма, принимая его иной раз за идеологическую приставку. От речей на политическом митинге, даже самых правильных, это чувство не может быть прочным, а вот от народной песни, от Пушкина и Тютчева, Достоевского и Шмелева и в засушенной душе способны появиться благодатно-благодарные ростки.
Родина – это прежде всего духовная земля, в которой соединяются прошлое и будущее твоего народа, а уж потом «территория». Слишком многое в этом звуке!.. Есть у человека Родина – он любит и защищает всё доброе и слабое на свете, нет – все ненавидит и все готов разрушить. Это нравственная и духовная скрепляющая, смысл жизни, от рожденья и до смерти согревающее нас тепло. Я верю: и там, за порогом жизни, согревающее – живем же мы в своих детях и внуках бесконечно. Бесконечно, пока есть Родина. Вне ее эта связь прерывается, память слабеет, родство теряется.
Для меня Родина– это прежде всего Ангара, Иркутск, Байкал. Но это и Москва, которую никому отдавать нельзя. Москва собирала Россию. Нельзя представить Родину без Троице-Сергиевой Лавры, Оптиной пустыни, Валаама, без поля Куликова и Бородинского поля, без многочисленных полей Великой Отечественной...
Родина больше нас. Сильней нас. Добрей нас. Сегодня ее судьба вручена нам – будем же ее достойны.
ЧТО ПРОИСХОДИТ С НАМИ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ?
– Кажется, нет никаких оснований для веры, но я верю, что Запад Россию не получит. Всех патриотов в гроб не загнать, их становится все больше. А если бы и загнали – гробы поднялись бы стоймя и двинулись на защиту своей земли. Такого еще не бывало, но может быть.
Я верю – мы останемся самостоятельной страной, независимой, живущей своими порядками, которым тыща лет. Однако легкой жизни у России не будет никогда. Наши богатства – слишком лакомый кусок...
О ЛИТЕРАТУРЕ: МЫСЛИ ВСЛУХ
– Я понимаю себя и всегда понимал все-таки как писателя русского. Советское имеет две характеристики – идеологическую и историческую. Была петровская эпоха, была николаевская, и люди, жившие в них, естественно, были представителями этих эпох. Никому из них и в голову не могло прийти отказываться от своей эпохи. Точно так же и мы, жившие и творившие в советское время, считались писателями советского периода. Но идеологически русский писатель, как правило, стоял на позиции возвращения национальной и исторической России, если уж он совсем не был зашорен партийно.
Литература в советское время, думаю, без всякого преувеличения могла считаться лучшей в мире. Но она потому и была лучшей, что для преодоления идеологического теснения ей приходилось предъявлять всю художественную мощь вместе с духоподъемной силой возрождающегося национального бытия. Литературе, как и всякой жизненной силе, чтобы быть яркой, мускулистой, требуется сопротивление материала. Это не обязательно цензура (хотя я всегда был за нравственную цензуру или за нравственную полицию – как угодно ее называйте); это могут быть и скрыто противостоящие механизмы, вроде общественного мнения. К примеру, нынешнего, которое вора и проститутку считает самыми уважаемыми людьми и предателю воздает почести.
Кстати, советская цензура сделала Александра Солженицына мировой величиной, а теперешнее «демократическое» мнение, укорачивая Солженицына, сделало его, что еще важнее, величиной национальной.
Нынешний сверхбыстрый и глубокий сброс интереса к книге говорит о неестественности этого явления, о каком-то словно бы испуге перед книгой. Именно этот испуг и нужно считать одной из причин резкого падения числа читателей. Главная причина здесь, конечно, – обнищание читающей России, неспособность купить книгу и подписаться на журнал. Вторая причина – общее состояние угнетенности от извержения «отравляющих веществ» под видом новых ценностей, состояние, при котором о чем-либо еще, кроме спасения, думать трудно. И третья причина – что предлагает книжный рынок. Не всякий читатель искушен в писательских именах. Вот он идет в библиотеку... В любой библиотеке вам скажут, что читают по-прежнему немало... Но все поступления последних лет – «смердяковщина», американская и отечественная, и для детей – американские комиксы.
И читатель правильно делает, когда от греха подальше он обращается к классике.
А нас читать снова станут лишь тогда, когда мы предложим книги такой любви и спасительной веры в Россию, что их нельзя будет не читать.
ЗАВЕТЫ И ОТВЕТЫ: ОБ УБИТЫХ ЖИВЫМИ
– Этот век явился для России веком трагическим, страшным. Никакой другой народ тех ломок, потерь, напряжений, какие достались народу нашему, не выдержал бы, я уверен. Ни времена татарского ига, ни Смута XVII века ни в какое сравнение с лихолетьем России в XX веке идти не могут. Страшнее внешних ломок и утрат оказалась внутренняя переориентация человека – в вере, идеалах, нравственном духовном прямостоянии. В прежние тяжелые времена это прямостояние не менялось. Не менялось оно и в поверженных во Второй мировой войне Германии и Японии, что значительно облегчило им возвращение в число развитых стран, а ущемленное национальное чувство – ущемленное, а не проклятое и не вытравливаемое, – стало в этих странах возбудителем энергии.
Исключительно страшен психический надлом от погружения России в противоестественные, мерзостные условия, обесценивание и обесцеливание человека, опустошение, невозможность дышать смрадным воздухом. Вымирающая Россия – отсюда, от этого выброса без спасательных средств в совершенно иную, убийственную для нормального человека атмосферу. Здесь причины эпидемии самоубийств, бездомности, кочевничества, пьянства, болезней и тихих нераскрытых смертей – от ничего, под тоскливый вой души.
Ничуть не сомневаюсь, что и это предусматривалось «реформаторами» заранее. «Инакомыслящие» пошли в оппозицию, живут в постоянном сопротивлении новому порядку вещей, «инакодушные», более чувствительные к жестким и унизительным условиям, растерянные, не видящие просвета в жизни, уходят в могилу до срока.
Что касается «знакового» художественного образа для выражения нынешнего состояния России – его литература предложить не смогла. Я думаю, потому, что реальность оказалась за гранью возможностей литературы. Больше того – наступила эпоха за гранью жизни. Для нее есть единственный образ – Апокалипсис в Откровении Иоанна Богослова.
ЗАВЕТЫ И ОТВЕТЫ: О ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
***
Колокол дремавший
Разбудил поля,
Улыбнулась солнцу
Сонная земля.
Понеслись удары
К синим небесам,
Звонко раздается
Голос по лесам.
Скрылась за рекою
Белая луна,
Звонко побежала
Резвая волна.
Тихая долина
Отгоняет сон,
Где-то за дорогой
Замирает звон. СЕРГЕЙ Е С Е Н И Н.
– Вопрос: что лучше для народной нравственности – атеистическое государство, предлагающее под своей вывеской евангельские заповеди, или государство неограниченных свобод, где не утесняется вера, но махровым цветом расцвело зло, направленное как против веры, так и вообще против нравственности?
Церковь освобождена от теснений, но отдана на растерзание всем, кому она мешает. Православие стараются расколоть, растлить и обезобразить с помощью «свобод». Этим и сейчас занимаются вовсю, против него еще больше будут стянуты все воинствующие силы.
В грязном мире, который представляет из себя сегодня Россия, сохранить в чистоте и святости нашу веру чрезвычайно трудно. Нет такого монастыря, нет такого заповедника, где бы можно было отгородиться от «мира». Но у русского человека не остается больше другой опоры, возле которой он мог бы укрепиться духом и очиститься от скверны, кроме Православия. Все остальное у него отняли или он промотал. Не дай Бог сдать это последнее. Помните, у Василия Шукшина: «Народ весь разобрался». Но тогда он еще не «разобрался». У Шукшина это было предчувствие возможного, а теперь убери или даже ослабь духовную связующую силу – и все, больше связаться нечем.
В этой связи я бы и рад согласиться с мнением, что мы превратились чуть ли не в профессиональных плакальщиков, что картина современной России не столь мрачная, как нам представляется... Рад бы, но... Достаточно поглядеть вокруг.
Вот вам жизнь моей родной деревни на реке Ангаре, теперь там Братское водохранилище. Судите сами, жизнь ли это? Пятьдесят лет назад моя Аталанка была перенесена из зоны водохранилища на елань, сюда же свезли еще пять соседних деревень. Вместо колхозов стал леспромхоз. С началом перестройки он пал смертью храбрых на рыночном фронте. В большом поселке совершенно негде стало работать. Магазин и пекарню закрыли, школа сгорела (правда, сейчас ее отстроили заново), солярку покупать не на что, электричество взблескивало ненадолго в утренние и вечерние часы. Но это еще не вся беда. Воду в «море» брать нельзя, заражено много чем, а особенно опасно – ртутью. Рыбу по этой же причине есть нельзя. Почту могут привезти раз в неделю, а могут и раз в месяц.
И если бы в таком аховом положении была одна моя деревня... Их по Ангаре, Лене, Енисею множество. Никакого сравнения не только с войной... сравнивать не с чем. И тем не менее петь отходную я бы не стал. Человек возвращается в жизнь и из состояния клинической смерти, то же самое чудо способно произойти и с государством. Конечно, это происходит в том случае, если всерьез берутся за его спасение, а не делают ложных движений.
ЯКОВ ПОЛОНСКИЙ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ
МИРЕ БУНИНА И СОЛЖЕНИЦЫНА...
…В дни, когда над Цицероном Стал мечтать я, что в России
Сам я буду славен в роли Неподкупного витии, —
Помнишь, ты меня из классной Увела и указала
На разлив Оки с вершины Исторического вала.
Этот вал, кой-где разрытый, Был твердыней земляною
В оны дни, когда рязанцы Бились с дикого ордою; —
Подо мной таились клады, Надо мной стрижи звенели,
Выше — в небе, — над Рязанью, К югу лебеди летели,
А внизу виднелась будка С алебардой, мост, да пара
Фонарей, да бабы в кичках Шли ко всенощной с базара.
Яков Полонский. «Письма к музе» (второе).
Валентин Иванович Распутин - на Историческом валу Рязанского Кремля… Это о нём – отрочески-романтическое воспоминание автобиографического героя-повествователя Якова Петровича Полонского («…Увела и указала на разлив Оки с вершины Исторического вала. Этот вал, кой-где разрытый, был твердыней иземляною в оны дни,когда рязанцы бились с дикою ордою»).
В «Письме к музе» Яков Полонский воссоздаёт далёкое-близкое («Ты как будто знала, муза, Что, влекомы и теснимы Жизнью, временем, — с латынью Далеко бы не ушли мы…
Вечный твой Парнас, о муза, Далеко не тот, где боги Наслаждались и ревниво К бедным смертным были строги»)… «Потревоженные тени» минувшего («И, восстав от сна, ни разу Ты на девственные плечи Не набрасывала тоги, Не слыхала римской речи,
И про римский Капитолий От меня ж ты услыхала В день, когда я за урок свой
Получил четыре балла…»).
Причудливо-сентиментальное «погружение» «во времена оны» («Вместе мы росли, о муза, И когда я был ленивый Школьник, ты была малюткой Шаловливо-прихотливой.
И, уж я не знаю, право, (Хоть догадываюсь ныне), Что ты думала, когда я
Упражнял себя в латыни?»).
Предтеча Есенина, Яков Полонский… «Диалектика души» его лирического героя… («Я мечтал уж о Пегасе. — Ты же, резвая, впрягалась Иногда в мои салазки И везла меня, и мчалась… — Мчалась по сугробам снежным Мимо бани, мимо сонных Яблонь, лип и низких ветел, Инеем посеребренных, Мимо старого колодца, Мимо старого сарая…
И пугливо сердце билось, От восторга замирая».
Лирико-психологическая биография Полонского чем-то напоминает автобиографические жанры Л.Н.Толстого («Детство.Отрочество. Юность», А.Т. Аксакова («Детские годы Багрова-внука»), герценовские «Былое и думы»): «Иногда меня звала ты,
Слушать сказки бедной няни, На скамье с своею прялкой Приютившейся в чулане.
Но я рос, и вырастала Ты, волшебная малютка; Дерзко я глядел на старших, Но с тобой мне стало жутко. В дни экзаменов, бывало, Не щадя меня нимало, Ты меня терзала, муза, —Ты мне вирши диктовала»).
Рязанский отрок Полонского – предшественник мужающих на берегах Оки синеокой, Тихого Дона, Москвы-реки («В дни, когда, кой-как осилив Энеиду, я несмело За Горациевы оды Принимался, — ты мне пела Про широку степь, — манила
В лес, где зорю ты встречала, Иль поникшей скорбной тенью Меж могильных плит блуждала. Там, где над обрывом белый Монастырь и где без окон Терем Олега, — мелькал мне На ветру твой русый локон. И нигде кругом, на камнях
Римских букв не находил я Там, где мне мелькал твой локон, Там, где плакал и любил я.
В дни, когда над Цицероном Стал мечтать я, что в России Сам я буду славен в роли
Неподкупного витии…»).
,
Я молчал, — ты говорила:
«Нашу бедную Россию
Не стихи спасут, а вера
В Божий суд или в Мессию…
И не наши Цицероны,
Не Горации, — иная
Вдохновляющая сила, —
Сила правды трудовая
Обновит тот мир, в котором
Славу добывают кровью, —
Мир с могущественной ложью
И с бессильною любовью»…
—
СОЛЖЕНИЦЫНСКИЕ ПАРАДОКСЫ О ЯКОВЕ ПОЛОНСКОМ
Художественно-документальный очерк «ПРАХ ПОЭТА» начинается историко-культурологической экспозицией: «Теперь деревня Льгово, а прежде древний город Ольгов стал на высоком обрыве над Окою: русские люди в те века после воды, питьевой и бегучей, второй облюбовывали — красоту. Ингварь Игоревич, чудом
спасшийся от братних ножей, во спасенье своё поставил здесь монастырь Успенский. Через пойму и пойму в ясный день далеко отсюда видно, и за тридцать пять верст на такой же крути — колокольня высокая монастыря Иоанна Богослова».
Успенский монастырь и монастырь Иоанна Богослова… Яков Петрович Полонский особо выделял и сами монастыри, и их живописные окрестности («Оба их пощадил суеверный Батый. Это место, как своё единственное, приглядел Яков Петрович Полонский и велел похоронить себя здесь»).
Но Солженицын есть Солженицын: непременно «приправить» описываемое сарказмом («Всё нам кажется, что дух наш будет летать над могилой и озираться на тихие просторы»). Тем более, что повод для сего , как говорится, имеет место («Но
— нет куполов, и церквей нет, от каменной стены половина осталась и достроена дощаным забором с колючей проволокой, а над всей древностью
— вышки, пугала гадкие, до того знакомые, до того знакомые... В
воротах монастырских — вахта. Плакат: «За мир между народами!»
— русский рабочий держит на руках африканёнка…»).
У того же Ивана Алексеевича Бунина – принципиально иное, связанное с Яковом Полонским, тончайшим русским «диалектиком души»:
………………………………………………………………………..
Иван Бунин
В одной знакомой улице
Весенней парижской ночью шел по бульвару в сумраке от густой, свежей зелени, под которой металлически блестели фонари, чувствовал себя легко, молодо и думал:
В одной знакомой улице
Я помню старый дом
С высокой темной лестницей,
С завешенным окном...
Чудесные стихи! И как удивительно, что все это было когда-то и у меня! Москва, Пресня, глухие снежные улицы, деревянный мещанский домишко — и я, студент, какой-то тот я, в существование которого теперь уже не верится...
Там огонек таинственный
До полночи светил...
И там светил. И мела метель, и ветер сдувал с деревянной крыши снег, дымом развевал его, и светилось вверху, в мезонине, за красной ситцевой занавеской...
Ах, что за чудо девушка,
В заветный час ночной,
Меня встречала в доме том
С распущенной косой...
И это было. Дочь какого-то дьячка в Серпухове, бросившая там свою нищую семью, уехавшая в Москву на курсы... И вот я поднимался на деревянное крылечко, занесенное снегом, дергал кольцо шуршащей проволоки, проведенной в сенцы, в сенцах жестью дребезжал звонок — и за дверью слышались быстро сбегавшие с крутой деревянной лестницы шаги, дверь отворялась — и на нее, на ее шаль и белую кофточку несло ветром, метелью... Я кидался целовать ее, обнимая от ветра, и мы бежали наверх, в морозном холоде и в темноте лестницы, в ее тоже холодную комнатку, скучно освещенную керосиновой лампочкой... Красная занавеска на окне, столик под ним с этой лампочкой, у стены железная кровать. Я бросал куда попало шинель, картуз и брал ее к себе на колени, сев на кровать, чувствуя сквозь юбочку ее тело, ее косточки... Распущенной косы не было, была заплетенная, довольно бедная русая, было простонародное лицо, прозрачное от голода, глаза тоже прозрачные, крестьянские, губы той нежности, что бывают у слабых девушек…
Автобиографический «репортёр» Александра Солженицына лишён излишней сентиментальности; он скорее – фельетонист:
«Мы — будто ничего не понимаем. И меж бараков охраны выходной надзиратель в нижней сорочке объясняет нам:— Монастырь тут был, в мире второй. Первый в Риме, кажется. А в Москве — уже третий. Когда детская колония здесь была, так мальчишки, они ж не разбираются, все стены изгадили, иконы побили. А потом
колхоз купил обе церкви за сорок тысяч рублей — на кирпичи, хотел шестирядный коровник строить. Я тоже нанимался: пятьдесят копеек платили за целый кирпич, двадцать за половинку. Только плохо кирпичи разнимались, всё комками с цементом. Под церковью склеп открылся, архиерей лежал, сам — череп, а мантия цела. Вдвоём мы ту мантию рвали, порвать не могли»...
Далее следует «акцентированный» финальный диалог настырного «экскурсиониста»:
—А вот скажите, тут по карте получается могила Полонского, поэта. Где она?
—
К Полонскому не
льзя. Он
—
в зоне. Нельзя к нему. Да чо там смотреть?
—
памятник ободранный? Хотя
постой,
—
надзиратель поворачивается к жене.
—
Полонского
-
то вроде выкопали?
—
Ну. В Рязань увезли,
—
кивает жена с крылечка, щёлкая семячки.
Надзирателю самому смешно:
—
Освободился, значит…
Иван Бунин - о Якове Полонском… Александр Солженицын – «вариация» на ту же тему…
……………………………………………………………………………………………….
ОТВЕТЫ И ЗАВЕТЫ: КАК СЕЙЧАС ПОНЯТЬ РУССКИЙ НАРОД?
«Неуютная жидкая лунность…» Сергей Есенин
Неуютная жидкая лунность
И тоска бесконечных равнин,-
Вот что видел я в резвую юность,
Что, любя, проклинал не один.
По дорогам усохшие вербы
И тележная песня колес…
Ни за что не хотел я теперь бы,
Чтоб мне слушать ее привелось.
Равнодушен я стал к лачугам,
И очажный огонь мне не мил,
Даже яблонь весеннюю вьюгу
Я за бедность полей разлюбил.
Мне теперь по душе иное.
И в чахоточном свете луны
Через каменное и стальное
Вижу мощь я родной стороны.
Полевая Россия! Довольно
Волочиться сохой по полям!
Нищету твою видеть больно
И березам и тополям.
Я не знаю, что будет со мною…
Может, в новую жизнь не гожусь,
Но и все же хочу я стальною
Видеть бедную, нищую Русь.
И, внимая моторному лаю
В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз,
Ни за что я теперь не желаю
Слушать песню тележных колес. СЕРГЕЙ Е С Е Н И Н.
– Мы не знаем, что происходит с народом, сейчас это самая неизвестная величина.
Албанский народ или иракский нам понятнее, чем свой. То мы заклинательно окликаем его с надеждой: народ, народ... народ не позволит, народ не стерпит.... То набрасываемся с упреками, ибо и позволяет, и терпит, и договариваемся до того, что народа уже и не существует, выродился, спился, превратился в безвольное, ни на что не способное существо.
Вот это сейчас опаснее всего – клеймить народ, унижать его сыновним проклятием, требовать от него нереального образа, который мы себе нарисовали. Его и без того беспрерывно шельмуют и оскорбляют в течение двадцати лет из всех демократических рупоров. Думаете, с него все как с гуся вода? Нет, никакое поношение даром не проходит. Откуда же взяться в нем воодушевлению, воле, сплоченности, если только и знают, что обирают его и физически, и морально.
Да и что такое сегодня народ? Никак не могу согласиться с тем, что за народ принимают все население или всего лишь простонародье. Он – коренная порода нации, рудное тело, несущее в себе главные задатки, основные ценности, врученные нации при рождении. А руда редко выходит на поверхность, она сама себя хранит до определенного часа, в который и способна взбугриться, словно под давлением формировавших веков.
Достоевским замечено: «Не люби ты меня, а полюби ты мое», – вот что вам скажет народ, если захочет удостовериться в искренности вашей любви к нему». Вот эта жизнь в «своем», эта невидимая крепость, эта духовная и нравственная «утварь» национального бытия и есть мерило народа.
Так что осторожнее с обвинениями народу – они могут звучать не по адресу.
Народ в сравнении с населением, быть может, невелик числом, но это отборная гвардия, в решительные часы способная увлекать за собой многих. Всё, что могло купиться на доллары и обещания, – купилось; все, что могло предавать,– предало; всё, что могло согласиться на красиво-унизительную и удало-развратительную жизнь, – согласилось; всё, что могло пресмыкаться, – пресмыкается. Осталось то, что от России не оторвать и что Россию ни за какие пряники не отдаст.
Ее, эту коренную породу, я называю «второй» Россией, в отличие от «первой», принявшей чужую и срамную жизнь. Мы несравненно богаче: с нами – поле Куликово, Бородинское поле и Прохоровское, а с ними – одно только «Поле чудес».
то!
ЕСТЬ ЛИ У НАС ПЕРСПЕКТИВЫ?
Сергей Есенин
* * *
Спит ковыль. Равнина дорогая,
И свинцовой свежести полынь.
Никакая родина другая
Не вольет мне в грудь мою теплынь.
Знать, у всех у нас такая участь,
И, пожалуй, всякого спроси —
Радуясь, свирепствуя и мучась,
Хорошо живется на Руси.
Свет луны, таинственный и длинный,
Плачут вербы, шепчут тополя.
Но никто под окрик журавлиный
Не разлюбит отчие поля.
И теперь, когда вот новым светом
И моей коснулась жизнь судьбы,
Все равно остался я поэтом
Золотой бревенчатой избы.
По ночам, прижавшись к изголовью,
Вижу я, как сильного врага,
Как чужая юность брызжет новью
На мои поляны и луга.
Но и все же, новью той теснимый,
Я могу прочувственно пропеть:
Дайте мне на родине любимой,
Все любя, спокойно умереть!
– Боюсь, года через два-три, ежели ничего не изменится, и волынка с властью, которая служит чужим интересам, будет продолжаться, то Россию силой заставят принять капиталистические «завоевания», а они к тому времени станут еще разительнее и свирепее. С Россией уже сейчас не считаются, и чем дальше, тем меньше будут считаться. Государство, сознательно убивающее самое себя, – такого в мире еще не бывало. На нее, слабеющую все больше и больше, уже заведены свои планы, свои расчеты, и потерять Россию как своего вассала, потерять ее с возвращением в самостоятельную и самодостаточную величину не захотят.
Вот мы с вами говорим, а я все думаю: для чего говорим, кого и в чем хотим убедить? Экономисты считают, что с той экономикой, которая у нас осталась, Россия уже не должна жить, и если она худо-бедно живет, то только за счет того, что проматывает наследство предыдущих поколений и расхищает наследство, которое необходимо оставить поколениям будущим. Россию обдирают как липку и «свои», и чужие – и конца этому не видно. Для Запада «разработка» России – это дар небес, неслыханное везенье, Запад теперь может поддерживать свой высокий уровень жизни еще несколько десятилетий. Ну, а домашние воры, полчищами народившиеся из каких-то загадочных личинок, тащат буквально всё, до чего дотягиваются руки, и тащить за кусок хлеба им помогают все слои населения.
Национальную идею искать не надо, она лежит на виду. Это – правительство наших, а не чужих национальных интересов, восстановление и защита традиционных ценностей, изгнание в шею всех, кто развращает и дурачит народ, опора на русское имя, которое таит в себе огромную, сейчас отвергаемую, силу, одинаковое государственное тягло для всех субъектов Федерации. Это – покончить с обезьяньим подражательством чужому образу жизни, остановить нашествие иноземной уродливой «культуры», создать порядок, который бы шел по направлению нашего исторического и духовного строения, а не коверкал его. Прав был Михаил Меньшиков, предреволюционный публицист, предупреждавший, что никогда у нас не будет свободы, пока нет национальной силы. К этому можно добавить, что никогда народ не будет доверять государству, пока им управляют изворотливые и наглые чужаки!
От этих истин стараются уйти – вот в чем суть «идейных» поисков. Политические шулеры все делают для того, чтобы коренную национальную идею, охранительную для народа, подменить чужой национальной или выхолостить нашу до безнациональной буквы.
Рязанский край… Есенинский край… Разные пути-дороги ведут к Есенину рабочих Магнитки, липецких свекловичниц, тамбовских хлеборобов, студентов из Германии, учителей с Камчатки, европейских парламентариев, ветеранов из Волгограда-Сталинграда, Петербурга-Ленинграда, пограничников-дальневосточников, моряков-мурманцев, механизаторов с Поволжья, академиков и космонавтов, полных кавалеров орденов Боевой и Трудовой Славы, участников всесоюзного литературного праздника школьников, гостей Всероссийского Есенинского праздника Поэзии…
К Есенину. На есенинскую родину. На есенинскую Рязанщину…
Несколько лет назад к участникам Всесоюзной конференции, посвященной актуальным проблемам развития советской литературы, пригласили писателя Анатолия Иванова. Состоялся волнующий, полемически заостренный разговор о роли поэтического слова в формировании нравственной позиции человека, о традициях и новаторстве.
Известный московский литературовед и критик, ветеран Великой Отечественной А.А. Мигунов, сопровождавший автора «Вечного зова», пригласил меня с собой, чтобы проводить писателя после встречи.
Алексей Андреевич представил меня.
- Вы из Рязани? – оживился Иванов. Заговорили о Рязани и, конечно, о Есенине.
Вдруг писатель с озорной усмешкой спросил:
- Что же вы, рязанцы, нарушили волю поэта? Памятник ему поставили…
Пришлось возразить:
- «Не ставьте памятник в Рязани мне…» Такие строки у Есенина есть, но есть и другие: «И будет памятник стоять в Рязани мне…
Писатель улыбнулся, видимо, соглашаясь.
…Валентин Иванович Распутин в Рязанском Кремле, у памятника Есенину. Как бы вырастая из земли, поэт устремляется к «несказанному, синему, нежному», к родным приокским далям, «открытым взорам». Вдохновенное лицо. Трепетные руки. Одухотворенность жеста.
Скульптор А.П. Кибальников запечатлел сына земли Рязанской, сына Руси в единстве с Родиной, народом, имеющим древнюю и славную историю.
«…А если Сергей Есенин так сильно любил свои удивительные «конопляники с широким месяцем над голубым прудом», то разве могло быть иначе? Не там ли пролегают самые толстые, вековые корни обширной нашей страны?..»
Леонид Л е о н о в.
……………………………………………………………………..
За окном вечереет,
Туманно.
Как лавина, нахлынула грусть.
Снова томик заветный достану
И к страницам его прикоснусь.
Покоряя своим откровеньем,
Излучая загадочный свет,
Разговор начинает Есенин,
Ясноглазый российский поэт.
Спит за окнами город мой,
Нальчик,
Вьётся дум бесконечная нить,
А рязанский доверчивый мальчик
Мне торопится сердце открыть.
Обозначены чётко вершины,
Отливают в ночи белизной,
И не мальчик уже,
А мужчина
Говорит откровенно со мной.
В этой искренней, доверительной исповеди Максима Геттуева (звучавшей на «Есенинских встречах») и его лирического героя – глубокий смысл. Есенин дорог. Есенин жизненно необходим:
И тревожное,
Светлое имя
Шелестит,
Как весною трава.
Увлечённый мечтами своими,
Отыскать я надеюсь слова,
Чтоб мой край,
Величавый и милый,
Так же страстно и нежно,
Как он,
Мне воспеть!
Ведь с такою же силой
Я в родимые горы влюблён.
