Дмитрий КОСЫРЕВ. Советский Кеннеди. Загадка по имени Дмитрий Шепилов. — М.: Бослен, 2017. — 480 с.
Юрий Андропов в памяти народной запомнился прежде всего фразой, которую он на самом деле не произносил: "Мы не знаем страны, в которой живём" (другой вариант — "общества, в котором живём"). Хотя, казалось бы, кто ещё, если не он, генеральный секретарь ЦК КПСС и многолетний глава КГБ, должен был знать всё и вся? И эта фраза, которая в оригинале звучала так: "Если говорить откровенно, мы ещё до сих пор не изучили в должной степени общество, в котором живём и трудимся", сказанная им 34 года назад, на пленуме ЦК КПСС 15 июня 1983 года, — поневоле вспоминается, когда читаешь жизнеописание Дмитрия Трофимовича Шепилова (1905-1995), написанное его внуком, известным журналистом и писателем Дмитрием Косыревым. Кстати, бывшим "правдистом", а ныне "либералом" из пула "Новой газеты".
Кстати Шепилов, как и Андропов, тоже не остался без своего места в мифологичной по своей природе памяти народной: "ипримкнувшийкнимшепилов" на протяжении почти 60 лет, с 1957 по 2015 год, в шутку считался самым длинным именем собственным русского языка, пока на этом почетно-ироническом троне не оказалась "террористическаяорганизациязапрещённаявРоссии". А судьба этого человека, исполненная невероятных взлётов и падений, позволяет увидеть историю нашей Родины в ХХ столетии под совершенно неожиданным углом.
Наверное, Дмитрий Трофимович был из числа тех самых самородков-"левшей", которыми щедро наделена (Богом ли? природой ли?) русская земля. Настолько щедро, что этими самородками буквально мосты мостят и гати гатят, независимо от эпохи и социально-политического строя. Это правило работает всегда, хотя и в разных режимах.
Если в периоды стабильности ("застоя" etc.) система управления давит всех, везде, но понемногу, то в периоды кризисов, революций и прочих потрясений "окно возможностей" открывается пошире, и некоторые самородки получают возможность "огранки" с дальнейшим включением — на правах величайших драгоценностей — в "корону российской истории". Но только — некоторые. Остальные же "идут в расход" с удвоенной, а то и удесятерённой мощностью. Так было при Петре I, так было во времена Октябрьской революции и "сталинского" Советского Союза, так — уже на нашей памяти и при нашем участии — было во времена "рыночных реформ". Есть социальные законы, которые никто не отменял.
Впрочем, наличие закона тяготения не мешает летать птицам и самолётам, используя другие физические свойства окружающей среды. Каждая из российских антикризисных "модернизаций" происходила за счёт внутренних, а не внешних ресурсов: "колоний метрополии" у России не было никогда. Но если при "петровской" и "ленинско-сталинской" модернизациях власть хотя бы усиливала внутренний потенциал, задействуя энергии синтеза, прежде всего — в сфере знаний, в сфере образования и науки, то последняя по времени, "горбачёвско-ельцинская" попытка базировалась исключительно на энергиях распада.
Это — к тому, что "феномен Шепилова", который то возносился до политических вершин, то жил жизнью одного из миллионов "простых" советских людей — был возможен только при том огромном социальном "люфте", который был присущ обществу сталинских времён. Формально высшей точкой государственной карьеры Дмитрия Трофимовича стал пост министра иностранных дел СССР, который он занимал в 1956-1957 годах, а его "звёздным часом" — "суэцкий кризис" 1956 года, в ходе которого Советский Союз окончательно заявил себя как "вторая сверхдержава" послевоенного мира (кстати, в те годы Юрий Андропов был "всего лишь" послом Москвы в Будапеште, то есть де-юре подчинённым Дмитрия Шепилова).
На самом же деле в эти годы "звезда" Шепилова на советском политическом небосклоне вновь начала закатываться — в главы советской дипломатии и секретари ЦК КПСС его отправили, "отобрав" идеологическую власть, которую Шепилов получил незадолго до гибели Сталина и пользовался ею до 1955 года. Вместе с контролем над финансово-экономической реформой, которую он тоже готовил — не только как идеолог, но и как учёный-экономист. Эта реформа, в конце концов, оказалась в других руках и приобрела совсем иные черты... Да и печально знаменитый "доклад Хрущева ХХ съезду" с критикой сталинского "культа личности", к подготовке которого был причастен Шепилов, тоже в конечном варианте изменился буквально до неузнаваемости.
Именно поэтому неожиданно и странно выглядевший шепиловский демарш 1957 года — как же, "любимец Хрущёва" выступил против него на стороне "сталинистов"?! — на самом деле был более чем обоснованным и неизбежным.
"В 50-е отставание СССР от США и прочих держав не так уж и ощущалось... Ещё в 60-е годы в СССР можно было проделать то, что смог сделать Китай начиная с конца 70-х... Сопротивление хрущёвских (серых и неграмотных) кадров приходу "империи лучших" было бы яростным. Но что-то мне подсказывает, что еще до утверждения Шепилова у власти его предшественники вернули бы сталинскую кадровую политику — привлекать самых ярких, требуя от них невозможного — без сталинского отстрела таковых..." — подобным образом сформулированная "главная идея", она же "сверхзадача" автора, разумеется, относится к жанру "альтернативной истории", то есть социальной фантастики как таковой, но собранный им вокруг биографии собственного деда материал позволяет лучше понять истоки и перспективы нынешнего "либерального постсталинизма" в России. А заодно — и самой современной "постсоветской" России, мучительно и трудно переживающую очередную системную модернизацию. Ту самую, к которой привело знаковое политическое поражение "Советского Кеннеди" (используем здесь терминологию Дмитрия Косырева) шестьдесят лет назад.
