(Эссе на тему сибирского зодчества)
1. Кедр государя
(Монархический этюд)
Здание бывшей классической мужской гимназии в губернском Красноярске с полным правом можно назвать маленьким кусочком Томска. Знатоки до сих пор пребывают в сомнении, кто же конкретно проектировал сооружение.
Иногда авторство приписывают молодому петербургскому архитектору Александру Климову, пребывавшему на вольных хлебах и рано ушедшему из жизни. Но манера исполнения всё же выдаёт профессора Николаевской инженерной академии Максимилиана Ардольда (1838-1897), который возводил разные объекты по городам и весям Российской империи: от вокзалов Московской «железки» до соборов в Херсонесе и Санкт-Петербурге.
За новую работу для Министерства народного просвещения в Красноярске Максимилиан Юрьевич, по проекту которого построили также и Константиновское реальное училище в Севастополе, взялся уже после командировки в Томск. Здесь он выполнял поручение мэтра отечественной архитектуры Александра Беруни, спроектировавшего комплекс сооружений для Томского университета. Но академик никогда не был в Сибири и, предвидя возможные нестыковки в документации, попросил Арнольда всё утрясти на месте.
Этим, собственно, коллежский асессор, кавалер ордена Святого Станислава третьей степени в губернском Томске и занимался, имея опыт крупного специалиста при решении самых сложных технических заданий. Если что рушилось, расползалось по швам, приглашали Арнольда, и тот исправлял чужие огрехи, как это было с кафедральным Троицким собором в том же Томске. Возвращал к жизни непростой объект именно он и, отстаивая свою точку зрения, порой был непреклонен. И неудобен, естественно.
В соседнем Красноярске тоже случилось ЧП: прежнее здание мужской гимназии сгорело полностью — требовалось новое строительство. Каким будет объект народного просвещения, Арнольд не сомневался: перед глазами стоял образ величественных корпусов будущего императорского университета. В город на Енисее зодчий и приехал с этой идеей фикс — создать маленький кусочек Томска, который смотрелся бы столичным оазисом на фоне пустынного захолустья. Чуть больше двадцати тысяч человек, населявших тогда Красноярск, — разве ж это много?
Арнольд стоически переносил новые назначения, которые следовали один за другим. После должности городского архитектора из Красноярска его вскоре перебросили в Читу. В далёкой Сибири явно не хватало специалистов, многие были просто людьми с улицы, не более, без нужной квалификации и опыта. С энтузиазмом брались за дело, а потом разводили руками: не получилось!
Торжественное открытие выстроенной в 1891 году гимназии, к сожалению, прошло без главного исполнителя работ. Событие приурочили к приезду в Красноярск наследника престола Николая Александровича. Возвращаясь из восточного путешествия, будущий император в гимназическом саду посадил первый в своей жизни сибирский кедр. «Ты расти, росточек тонкий, понимайся до небес…»
Не уцелел, не дошёл до нас кедр, этот «боярин в бархатной шубе», хотя растёт он целых три века. И удивляться тут нечему: бурелом прокатился по всей Руси Великой, не только деревья — целые роды подрубались под корень.
А могло быть, собственно, и так: просто в силу каких-то причин начал чахнуть сибирский кедр, разделив судьбу того, кто однажды подарил ему жизнь...
2. Дом на набережной
(Строить в Сибири — не значит строить плохо!)
Есть у нас регламентирующее правило Росохранкультуры: не возводить никаких строений в радиусе пятидесяти метров от архитектурных памятников, дабы не затенять безликими сооружениями истинные шедевры зодчества.
Вот я и меряю шагами главную улицу в Томске, которая раньше называлась и Большой, и Почтамтской, и Миллионной, а ныне, конечно, она проспект Ленина. Если от фасада до фасада, от цоколя до цоколя, то культурную норму сибиряки, пожалуй, выдержали и современное здание, что напротив исторического торгового дома купца Александра Второва, всё-таки построили.
С этажностью разве что нарушения (новое строение в районе набережной Ушайки получилось чуть выше), но с этим ещё можно смириться, ведь могло быть гораздо хуже. По Красноярску знаю, как бывает в реальности, когда городские чиновники, разрешающие постройку, готовы на всё закрыть глаза, лишь бы угодить бизнесу, затевающему непотребные небоскрёбы даже в архитектурно-историческом центре. Тут уж в тени оказывается всё: история, культура, здравый смысл (если он присутствует у наших предпринимателей, конечно).
В этом плане томичам чувство меры не изменило: современный торговый центр построен на пустом месте — до XXI века здесь ровным счётом ничего не было, и, сделав такую заявку, бизнес замахнулся на многое.
Рассказывают, что респектабельный торговый дом, хозяину которого вдруг стало тесно за Уралом и захотелось в Европу, мог бы не появиться в принципе. Если бы не помог случай в лице императора Николая Александровича.
— Абсолютно негде открывать новые магазины, батюшка царь, — жаловался Второв императору, поскольку и впрямь все места под солнцем были уже заняты.
— А ты строй в Сибири, — мудро ответил Государь.
Двадцатый век только начинался, но он уже обозначал восточный вектор геополитического развития Российской империи, и это нашло понимание у торгово-промышленной элиты. Она немало строила от Екатеринбурга до Читы и Благовещенска, понимая, что строить в Сибири — не значит строить плохо.
По-моему, в Томске (сейчас, пожалуй, как нигде) это тоже начали осознавать.
3. Точно тройка быстрых лошадей…
(Маленький рассказ о ровеснике века)
Насколько неординарным был сам хозяин Евграф Николаевич — основатель богатого рода купцов, «миллионщик» из ямщицкого сословия, настолько и трёхэтажный дом Кухтерина, увенчанный изящными куполами и люкернами, стал в Томске подлинной «музыкой в камне». Вот только непосредственно постройка здания, появившегося в центре губернского города, — это уже не его заслуга, здесь развернулись в полную мощь сыновья, вполне достойные своего родителя.
Один из них, Иннокентий Евграфович, уважаемый в Томске человек, имел к тому же славу гуляки, известного ресторанными приключениями. Случалось, что, отпустив экипаж, он навеселе фланировал по ночным улочкам «Сибирских Афин» и мог угостить тумаками первого встречного, а потом одарить жертву четвертным: «Прости, брат…»
— Бог простит, — отвечал пострадавший и быстро прятал в кармане честно заработанную «зелёненькую», свалившуюся ему чуть ли не с неба: только бы купчина не передумал, а уж запить случившуюся беду на эти деньги можно было и в приличном кабаке...
Но это — так сказать, проза жизни, а была в судьбах братьев ещё и высокая поэзия, некая непременная русская потребность к помощи ближнему. Кухтерины грешили с удовольствием, но тут же, впрочем, и раскаивались, жертвуя на благотворительность и общественные нужды немалые суммы.
Их замысел шумно вписаться в облик города и тем самым увековечить в камне имя отца и его рабочую «колыбель» — старинный извозный промысел непосредственно там, где в Томске проходил Сибирский тракт, успешно реализовал архитектор Константин Лыгин. В городах России по проектам выпускника Санкт-Петербургской императорской академии художеств было возведено немало гражданских зданий, но вообще-то зодчий специализировался на казармах для военных и на этом деле основательно набил руку. Даже трудился в Казарменной комиссии при Главном штабе, заслужив за своё амплуа орден Святого Станислава третьей степени. А типовые казармы — это всегда красный кирпич, к тому же не облицованный снаружи штукатуркой.
Не стал Константин Константинович отказываться от своих наработок и в случае с гражданским строением. А праздничность новому заказу решил придать за счёт другого материала — жёлтого песчаника, природного декоративного камня премиум класса, прочного и морозостойкого, для Сибири он был в самый раз. Поставленная задача архитектору удалась в полной мере: здание, которое строилось удивительно быстро (на всё потребовалось немногим больше года), получилось как игрушка со скрытой пружиной, готовой распрямиться в любой момент. Благодаря удачной цветовой гамме фасаду доходного дома придавался некий внутренний динамизм, точно быстрая тройка лошадей в яблоках ждала своего часа и ринулась по Большой Почтамтской улице, заставляя глазеть на себя зевак, каких миллионы на Руси…
Как водится, нашлись знатоки, которые упрекали зодчего в эклектике, невыдержанности стиля (и модерн, и неоготика, и много чего ещё), но разве в этом главное? Ведь Лыгин в дополнение к деревянному кружеву большого сибирского города создал новый прецедент изящества и красоты.
Кованый флюгер на куполе доходного дома «Евграф Кухтерин и сыновья» чутко ловил колебания ветра, зафиксировав историческую дату окончания закладки: «1900».
Ровесник века, каких поискать!
4. «Вольная» для окраины
(Аукнулось в Польше — откликнулось в Сибири)
Польским событиям, случившимся в Российской империи в царствование двух императоров — Николая Первого и Александра Второго, губернский город Красноярск обязан появлением славного архитектурного сооружения — здания римско-католического костёла Преображения Господня.
После двух польских восстаний Сибирь в очередной раз приняла новых изгнанников, которые на личные сбережения и средства прямых потомков смогли профинансировать строительство храма, созданного по проекту архитектора Владимира Соколовского в 1911 году.
В отличие от классического римско-католического собора в Томске, возведённого по инициативе ссыльного графа Александра Машинского, поляка с французским подданством, костёл Преображения Господня — настоящая готика с элементами южно-французского романтизма.
Мушкетёры короля, готовые вонзить шпагу в соперника, так и бродят по улицам губернского города, а леди Винтер уже, пожалуй, готова переступить порог, чтобы исповедоваться…
Впрочем, вся «романтика» резко улетучивается при знакомстве мыслящего человека с другими романами — писателя Николая Лескова, который весьма критично рассматривал участие России в разделах Польши. Чем всё обернулось, хорошо известно: Империя получила отточенный нож в свою спину, и никакие ссылки в Сибирь никакого позитива никому не принесли.
Если, конечно, не считать историко-архитектурного памятника, на котором первый архитектор Енисейской губернии оттачивал своё мастерство. В остальном всё было плохо: в первую русскую смуту буквально полыхала гигантская территория Сибирской железной дороги, где доля польской служащей фронды была очень значительной. Не отсюда ли пошла у нас чисто «революционная» традиция — делать ставку на железнодорожный пролетариат?
А ведь всё могло быть иначе, и пребывание Царства Польского в составе Империи намеревался прекратить сам государь Николай Павлович, когда повстанцы разыграли сепаратистскую карту вплоть до вооружённых столкновений с Русской армией и её последующего поражения.
В царском проекте по переустройству Польши уже проглядывались грядущие события: «Выгоды от этого беспокойного владения ничтожны, между тем как неудобства велики и даже опасны». Но «вольная» для строптивой западной окраины, на удивление, не вышла — вмешался амбициозный фельдмаршал Паскевич, который жаждал славы великого Суворова и хотел на полном серьёзе гордых поляков «искоренить с лица земли».
Пример, можно сказать, классический: внутреннее благополучие страны всегда становится заложником внешнеполитических авантюр, поскольку те неизбежно создают угрозы для существования державы.
5. Точечная застройка и воля нации
(Против современных зданий высказывается даже глаз)
Этот одноэтажный особняк, который принадлежал могущественному в Енисейской губернии клану купцов Гадаловых, заказывающих свои визитки из «чистага» золота, чем-то меня «зовёт и манит». В тихий дворик, окружённый фигурным забором, ноги сами несут…
Наткнулся недавно на высказывание Николая Бердяева, очень созвучное собственным мыслям. В понятие нации, убеждал нас русский философ, «входят не только человеческие поколения, но также камни церквей, дворцов и усадеб, могильные плиты, старые рукописи и книги, и, чтобы понять волю нации, нужно услышать эти камни, прочесть истлевшие страницы».
На какой ступени в спирали развития человечества — низшей или высшей — мы сейчас находимся, судить не берусь, чтобы себя не расстраивать, одно могу утверждать: вряд ли кого-то потянет созерцать примитив.
Высоко взметнул Россию золотой во всех смыслах девятнадцатый век! Но вся беда в том, что архитектурные памятники уходят в небытие один за другим. Точечная застройка, придуманная в кабинетах чиновников, чтобы при меньших инфраструктурных затратах максимально насытить перенасыщенные исторические города, — вот что парализует «волю нации».
Общеизвестно: архитектура, сформированная в противоречии с естественными законами зрения, с её прямыми плоскостями и острыми углами агрессивна и губительна для человека. Глаз протестует против ежедневного просмотра безликих элементов современной «простоты». Тогда принимают решение ноги: они сами несут туда, где на «волю нации» никто не посягал.
Куда бы завтра от уродливой урбанистики убежать?
6. Не покидай нас, гармония!
(Чего лишается городское пространство)
Ещё полтора-два столетия назад ярыми врагами деревянного зодчества в Сибири были только пожары. Огонь вылизывал целые кварталы, не спасали даже брандмауэры — высокие стены сплошной кладки, возводимые между усадьбами.
Эти кирпичные символы городского практицизма с их выщерблинами и выбоинами у меня, например, вызывают умиление: надо же, выстояли, выдержали огненный шквал, смотрите, люди…
Кто бы знал, что по ходу истории и на кирпичную межу «поднимется мускулистая рука» современного застройщика. А уж по отношению к улицам и проулочкам, где архитектура предстаёт только в дереве, не признавая других материалов, этот безжалостный враг ещё более изощрён.
Спит и видит застройщик на месте памятников культурно-исторического наследия новые высотные дома и торгово-развлекательные комплексы, а близость к проложенным коммуникациям лишь разжигает его неумеренный аппетит.
Так городское архитектурное пространство, нашпигованное угловатыми сооружениями, этими безликими «шедеврами» типового домостроения, делаётся всё жёстче и конструктивнее, а люди — всё более агрессивными. Приобрели удобства — потеряли гармонию.
Николай ЮРЛОВ,
фото автора
КРАСНОЯРСК
