Без электроники и антибиотиков, без рентгеновских аппаратов, минеральных удобрений или радиосвязи - без этих и многих-многих других достижений научной мысли вся наша жизнь выглядела бы совершенно иначе. Мы жили бы впроголодь, часто болели, не знали бы. куда деться от скуки. Многие из нас не дожили бы до своих нынешних лет, а многие вообще никогда не появились бы на свет.
Современная наука основана на очень простых принципах: на систематическом анализе наблюдаемых явлений и поиске их причин, что позволяет сделать выводы о природе этих явлений, а потом проверить гипотезу опытным путем. Непрестанное внимание и извечный скепсис, не дающие увлечь себя эйфории. - вот схема, по которой из поколения в поколение, от Фрэнсиса Бэкона до наших дней, в кузницах университетов и лабораторий выковываются умы ученых.
Девятнадцатый и двадцатый века были временем торжества науки. Она заново обустроила мир. в котором мы живем, наградила нас второй молодостью, накормила, как из рога изобилия. Еще несколько десятилетий назад ученых почитали, как «тайных правителей мира сего», как «новых творцов мироздания».
Внезапно время стаю другим. Интерес к науке повсеместно исчезает. Доверие к ней падает. Падает во всем мире, не только в нашей стране. Открытия, совершаемые учеными, либо непонятны широкой публике (бозон Хиггса, гравитационные волны, темная энергия) кажутся экстравагантной тратой денег, не имеющей отношения к нашей жизни (расшифровка генома неандертальца, проблема заселения Америки первыми людьми).
Занятия наукой все больше напоминают сеанс игры в шахматы, проводимый в отсутствии демонстрационного табло, но при широком стечении зрителей, обступивших гроссмейстеров и силящихся что-то рассмотреть, - зрителей, которые незнакомы не то, что с принципами сицилианской защиты или наследием Таля и Алехина, нет, они не ведают даже правил игры.
Проблемы начинаются еще со школы, которая не пробуждает в детях любопытства к научным открытиям, страстного желания заниматься наукой. Для школьников наука, какой она предстает со страниц учебников, кажется на удивление скучным и заумным делом. Наука, пьянящая как вино, увлекающая как наркотик, вызывающая на сражения, теперь, пройдя «таможенный контроль Минобраза», предстает перед получателями - учениками в виде груды формул, законов и фактов, которые скучны для них, как разрозненные строки из бесконечной бухгалтерской ведомости. Эта умело препарированная наука теряет свой изначальный смысл - «постижения всего, что пи есть вокруг». Кажется теперь занятием, которое подобает лишь выжившим из ума старичкам, да «лузерам», не способным ни на что большее.
В наши дни для большинства людей наука осталась в далеком прошлом, под обложками школьных курсов. Про нее вспоминают, лишь когда слышат в сводках новостей об очередной сенсации. - Ученые создали лекарство от СПИДа». - «Стволовые клетки обещают бессмертие». - «Разработан новый метол борьбы с раком». Эти сенсации, как взрывы петард, оглушают, ослепляют, а вскоре развеиваются. Забываются. Их сменяет новое чудо, проносящееся такой же шутихой. Между тем. у специалистов - ведущих ученых мира - тоже немало претензий к современной науке, к тому, как она организована. Искать, открывать, проверять - вот три составные части науки. Практика подчас ужасающе далека от этого - например, в такой, действительно, популярной области исследований как медицина. В наше время именно здесь рождаются все новые сенсации и именно здесь стремительно растет число научных работ, которые на поверку оказываются бесполезными, а то и ошибочными, бессмысленными. Нужны примеры?
В начале этого года японские исследователи (руководитель - Харуко Обоката) описали в журнале Nature новый способ получения стволовых клеток. Для этого взрослые метки, извлеченные из организма мышей, обрабатывали лимонной кислотой. После этого из них можно было, по сообщению авторов работы, выращивать клетки любого типа, а значит, и получать из них различные образцы искусственных тканей Кроме того, эти стволовые клетки якобы можно было использовать в борьбе против рака и болезни Альцгеймера.
Однако в научной среде это известие сразу же встретили с большим недоверием. Позднее выяснилось, что работа была выполнена очень небрежно. Сомнительные фотографии предъявлялись как важные доказательства успеха. С огромными подборками данных, полученных во время экспериментов, исследователи не церемонились, обрабатывая их так, чтобы получались нужные результаты.
Но чаще всего ошибку не удается усмотреть сразу. Так, исследователи из Хьюстонского университета проанализировали 53 научные статьи, посвященные новым методам борьбы против рака и новым противораковым препаратам. Они были опубликованы в ведущих научных журналах в 2000-е годы. Теперь же оказалось, что лишь в шести случаях (примерно 10% от общего числа работ) новые виды терапии (или лекарства) в самом деле оправдали ожидания. Во всех остальных случаях медики явно поторопились с выводами, напрасно обнадеживая и пациентов, и специалистов. Их сенсации принесли только разочарования. В своей погоне за успехом они никак не считались с тем, что могут нанести больным тяжелый удар, даря им надежду, а затем отнимая ее.
Ясли подвести итоги этого исследования в нарочито резкой форме, сейчас из десяти научных достижений девять - это полный блеф. Сказанное относится, конечно же, только к онкологии, хотя... кто знает, каково положение дел в других областях науки?
К сожалению, триумфы в медицине, как и в любых областях науки, редки. Авторы же публикаций, как правило, очень некритично относятся к первым полученным ими результатам и спешат сообщить о своих успехах со страниц научных журналов. Тон подобных статей непременно эйфорический. Однако, как показывает статистика, во многих случаях эти оптимистичные ожидания ничем не обоснованы.
Чаше всего исследователи убеждаются в том, что предложенная ими терапия бесполезна. Поэтому, таково мнение авторитетных специалистов, следовало бы изменить сам подход к публикациям статей по медицине. Нужно принимать к печати статьи не только об открытиях, но и о «закрытиях» - о том, что эксперименты и клинические исследования, проводившиеся в течение ряда лет, не привели к положительному результату. Такое в медицине случается сплошь и рядом, и понять, что новый метод лечения ошибочен, - это по-своему тоже открытие. Это показывает, что нужно ИДТИ Другим путем, не дает впасть в заблуждение. Неудача становится залогом дальнейших удач. Признаться в такой неудаче гораздо лучше, чем обнадежить и обмануть.
Но готовы ли ведущие научные журналы из номера в номер печатать «исповеди» ученых, разочаровавшихся в своей идее, «исповеди» тех, кто после многолетних исследований убедился, что сама постановка вопроса была неверна? Готовы ли мы сами обращать внимание на такие публикации? В той нише новостей, которую мы приучены потреблять, не может не быть хоть толики сенсации - без нее этот корм для нас несъедобен. Наука — слишком будничное занятие язя непосвященных. Привлечь к себе внимание она может лишь броской вывеской. «Разработан новый метод борьбы с раком» - из таких. Редакторы журналов десятилетиями подчеркивали подобные сообщения на ленте новостей красным карандашом. Они-то лишь делали свое дело, оттачивая форму подачи новостей науки. Но куда смотрят коллеги? Почему к науке прилипает так много пустой шелухи, пыли? Ученым давно пора очистить науку от накопившегося в ней мусора, перекрыть те лазейки, по которым он проникает сюда.
Разговоры об этом ведутся уже несколько лет кряду. Еще в 2009 году британские ученые Йен Чалмерс и Пол Глэзью выступили с полемичной статьей о «мусоре в научной работе, которого следовало бы избегать». Тогда они пришли к выводу, что примерно 85% всех инвестиций в научно-исследовательскую работу расходуется попусту. Это касается и финансовых средств, и затрачиваемых работниками усилий.
Любые научные идеи надо снова и снова проверять в других - независимых - лабораториях. Это поможет улучшить качество исследований, сделает их прозрачными, облегчит доступ к рабочим данным, полученным во время лабораторных экспериментов. С таким призывом в начале этого года выступила со страниц авторитетного журнала The Lancet группа известных ученых. Статья эта вызвала бурную дискуссию в зарубежной научной прессе.
Высокие затраты на исследование вовсе не гарантируют качественной работы. По сообщению того же журнала The Lancet, в половине случаев полученные результаты никем не проверяются, поскольку отчет о проделанной работе не публикуется нигде. Остальные результаты, как правило, печатаются в узкоспециализированных журналах, доступ к которым трудно получить. Ну, а если кому-то и посчастливится разыскать эту статью, он может, наконец, просмотреть ее, уплатив не менее 30 евро. Наука, словно пугливая птица, прячется от посторонних взглядов. А ведь в науке сейчас, как никогда, нужна прозрачность любых проводимых работ.
По статистике, более 70% всех ранее опубликованных результатов исследований сейчас не удастся уже воспроизвести в независимых экспериментах. Эти сведения обнародовала американская компания Science Exchange, выступившая с новым начинанием -- Reproducibility Initiative. "Инициативой воспроизводимости (исследований)».
Если авторы работы хотят, чтобы полученные ими результаты были подтверждены коллегами, им нужно сообщить все детали проведенных экспериментов какой-либо исследовательской группе. По итогам проверки обе группы ученых готовят статью для публикации в электронном журнале FLoS One, доступ к которому открыт для всех читателей и специалистов. В том случае, если проверка подтвердит полученные ранее результаты, компания Science Exchange выдает авторам соответствующий сертификат.
Вот и мелькнула фраза, что уже несколько лет находится в центре научных дискуссий: электронный журнал, доступ к которому открыт для всех. Журналы открытого доступа (см. «3—С», 1/11). С результатами исследований, которые опубликованы в этих электронных журналах, любой специалист и вообще любой читатель может ознакомиться бесплатно. С их появлением в храме Науки устроен форменный сквозняк. Ведь дверь в него не просто приоткрылась - все двери, ведущие в этот храм, теперь распахнуты. В подобный журнал не только вправе заглянуть любой читатель - в нем может попробовать напечатать отчет о своей работе любой ученый.
А как же научные приоритеты, репутации, рейтинги? Кто-то ведь должен определять, что эта работа заслуживает мирового признания, а эта второстепенна? Кто-то должен задавать тон в науке, выбирать направления главных уларов - иными словами, диктовать молу, решать, какие научные исследования сейчас важны, а какие нет? Что же это за таинственный орган, руководящий наукой, синклит неведомых мудрецов, решающих без всяких протоколов, какой же науке быть? И вот тут растет неприятное ощущение, что орган этот... не что иное, как хвост, тот самый «хвост, который управляет собакой». Орган этот, - конечно же, редакции крупных научных журналов! Те, кто берутся публиковать на своих страницах одну статью и с порога отвергают другую.
Среди самих ученых зреет недовольство исподволь сложившейся практикой управления наукой. «Тирания элитных журналов должна быть свергнута», - сказал в интервью газете Guardian лауреат Нобелевской премии 2013 года по медицине Рэнди Шекман вскоре после получения премии. Его выпад был направлен против ведущих научных журналов мира – Science, Nature и Cell, которые составляют своего рода «элитный клуб». Считается, что эти журналы наиболее взвешенно и авторитетно представляют положение дел в современной науке. Но именно ради того, чтобы опубликоваться на их страницах, ученые вынуждены заниматься саморекламой, организовывать вокруг своей работы шумиху, давать завышенные обещания, взвинчивать ставки, находить на ровном месте сенсацию. «Ученых заставляют пускать пыль в глаза», - говорит Шекман. Так научные величины становятся мнимыми, но при этом обретают видимость величия. Вскоре их, правда, затмят другие мнимые величины, но своя минута славы ждет любого, кому всеми правдами и неправдами удастся попасть в этот элитный клуб, членство в котором, как показывает статистика, понемногу обесценивается.
«Главные редакторы этих журналов - никакие не ученые. - продолжает Шекман, - зато они прекрасно знают, как преподнести результаты исследования так, чтобы произвести фурор; тут они поступают, как модные дизайнеры. Ответом может быть лишь бойкот ведущих научных журналов. К этому призывает не только Шекман, но и ряд его коллег, которым тоже посчастливилось достичь обетованного нобелевского берега.
Шекман раскритиковал также пресловутый «индекс цитирования», которым давно уже измеряется ценность научных статей. Если это и есть мерило, то метки на нем стершиеся. По его ироничному замечанию, - «одни работы цитируют потому, что они, в самом деле, хороши; другие, наоборот, потому что они выглядят скандальными, провокационными, а то и вовсе являются ошибочными».
Другой нобелевский лауреат прошлого года Питер Хиггс, написавший полвека назад эпохальную статью о механизме образования массы у элементарных частиц (статью объемом всего в полторы страницы, отправленную в редакцию журнала Physical Review Letters), также высказался на эту тему, заметив, что в наши дни академическая карьера была бы для него исключена, поскольку за свою жизнь он слишком мало публиковался - «а этим все измеряется, меня бы признали малопригодным человеком в своей профессии». По его словам, от молодых исследователей ожидают, что они «примутся ваять одну статью за другой».
Вот уже на протяжении ста с лишним лет на рынке научной прессы доминируют несколько крупных научных журналов - таких, как Nature или Science. Если ученые хотят добиться признания (именно это и имел в виду Хиггс), им надо непременно публиковаться в одном из этих журналов, чтобы потом их статьи сравнительно часто цитировали. В наше время во всем мире ежегодно публикуется, по оценке экспертов из Nalure, около 1.4 миллиона научных статей, то есть 3850 статей в день. Но «Нэйчур» или «Сайенс» - это «королевская сцена», на которой биолога или химика ждет мировой триумф. Рядом с ними существует множество других журналов, сами названия которых упоминаются, пожалуй, реже, чем имена тех или иных маститых авторов, регулярно приглашаемых на «королевскую сцену». Все эти скромные, «безымянные» журналы - периферийные подмостки, которыми редко когда заинтересуется критик-специалист.
Однако в эпоху Интернета господство элитарных журналов постепенно ослабевает. Все чаще исследователи предпочитают публиковать отчеты о своей работе в журналах открытого доступа, в которые каждый может бесплатно заглянуть. Все чаше - благодаря Интернету - специалисты обращают внимание на публикации в небольших журналах. Доля цитирования статей, напечатанных в крупных научных журналах, в последние годы неуклонно падает. Если в 1990 году 45% наиболее цитируемых научных статей увидели свет в одном из таких журналов, то к 2009 году этот показатель снизился до 36%.
С 1902 по 1990 год почти вес выдающиеся открытия были впервые представлены публике именно со страниц этих именитых журналов. Сегодня у ученых гораздо больше возможностей заявить о своем открытии. Цифровая техника дала нам новые способы распространения научных текстов. Уходят в прошлое те времена, когда периодические издания были главным источником наших знаний о том, что происходит в пауке. Во времена Интернета и открытого доступа ко многим видам информации влияние крупных научных журналов снижается.
И все-таки публикации в них по-прежнему пенятся очень высоко. Если на должность профессора в университете претендуют сразу несколько соискателей, то предпочтение наверняка будет отдано тому, у кого наберется больше публикаций в Nature и Science (Хиггс с его прозрениями, уместившимися на полугора журнальных страничках, такому не конкурент). Для молодых ученых чрезвычайно важно записать на свой счет как можно больше публикаций в этих журналах, без этого их академическая карьера вряд ли задастся. Как бы ни снижался индекс цитирования подобных изданий, магия их названий все еще очень сильна.
А что же журналы открытого доступа, число которых, по некоторым оценкам, уже превысило десять тысяч? Многие из них - подобно дешевой обуви - не выдерживают никакой критики. За качеством публикаций здесь почти не следят.
Вопиющий тому пример - скандал с «экспериментом Боханнона», о котором недавно писал наш журнал (см. «3-С». 4/14). Напомним, что он разослал фальсифицированную статью в 304 журнала открытого доступа, и 157 приняли ее к публикации. Этот эксперимент ясно показал, что ситуация с такими журналами очень тревожна. Многие из них, пусть и носят громкие названия American Journal of Medical and Dental Sciences («Американский журнал медицинских и зубоврачебных наук») или European Journal of Chemistry («Европейский журнал химии»), на самом деле издаются где-нибудь в Нигерии или Индии. Часто непонятно даже, кто ими руководит.
Многим кажется, что повысить качество публикаций в открытом доступе могла бы новая система рецензирования - так называемая постпубликационная экспертиза. «Экспертами здесь должны выступать специалисты, прочитавшие данную статью в силу своего профессионального интереса к теме», - отмечено на страницах нашего журнала. Однако, как говорят сами ученые, сегодня публикуется так много статей, что отдельным экспертам стало чрезвычайно трудно по достоинству оценивать те или иные исследования.
В этих заметках мы – вслед за специалистами - высказали немало претензий, которые по праву можно предъявить современной науке. Казалось бы, сама ситуация, складывающаяся в мире в последние годы, припасла для этого разговора жирную то ли ложку, то ли бочку дегтя.
Когда экономика испытывает кризис и денежные потоки скудеют, традиционным методом оздоровления считается строгая экономия средств. Расходы урезаются всюду, где их можно, на первый взгляд, безболезненно урезать. Так, кризис 2008-2009 годов привел к тому, что, например, в Германии университеты, финансируемые из бюджета федеральных земель, стали получать заметно меньше средств от властей. В Соединенных Штатах сокращение бюджета коснулось крупных научно-исследовательских организаций - таких, как НАСА или Геологическая служба США. В России, ожидающей, какими будут последствия экономических санкций, наверное, тоже найдутся чиновники, которые пожелают «спасти» экономику, сократив расходы на науку. Вычеркивая строки отчислений из бюджета, власти показывают, что для них фундаментальные исследования - это роскошь, непозволительная в трудные времена. Ведь, как считается, наука, сколько денег в нее ни вкладывай, начинает давать результаты лишь много лет спустя. Так почему же сейчас, в суровую пору кризиса, не воздержаться от несрочных трат? Ведь вот и в сельском хозяйстве семена не высевают зимой, дожидаются теплой поры. Так почему бы не обойтись так и с наукой - не подождать до лучших времен?
Научные лаборатории - не огородные грядки, приносящие до трех урожаев в год. Научные лаборатории -это сады, плодами которых потешатся следующие поколения. Сегодня же - борьба с кризисом не на жизнь, а на смерть. Сегодня надо спасаться, а про «ньютоновские яблоки» время думать потом. Одержимые подобными мыслями, с уверенностью «диких помещиков», чиновники, ведающие наукой и не ведающие, что творят, что у нас, что в Америке, готовы вычеркнуть все чужеродное им, — чтобы и духу этого близко не было. Но насколько, в самом деле, продуктивна наука.
Статья, появившаяся весной этого года в очередной раз помянутом «Сайнсе» позволяет скрупулезно оценить плюсы и минусы науки. В ее основе - результаты исследования, которое провел Брюс Вайнберг из Огайского университета. Вместе со своими коллегами он изучал, какое влияние на экономику государства оказывает научная деятельность, проводимая в университетах. Так что такое наука? Роскошь? Или средство передвижения в лучшее будущее? В работе Вайнберга анализировалась деятельность девяти американских университетов. В 2012 году они получили в общей сложности семь миллиардов долларов на преподавательскую деятельность и научные исследования. Половину этой суммы выделили американские власти. […]
Итак, каких бы результатов ни добивались ученые, эффект от их деятельности положителен хотя бы потому, что потребности науки обслуживает множество людей. В том же 2012 году семь американских университетов инвестировали в американскую экономику один миллиард долларов. Примерно 30% этих средств получили местные и региональные фирмы, представлявшие, как правило, малый и средний бизнес. Как признаются исследователи со страниц Science, они сами «были поражены тем, какие средства американские университеты фактически вкладывают в развитие малого и среднего бизнеса».
Вокруг ученых формируется обширная клиентела. Множество людей зарабатывает на жизнь тем, что помогает ученым заниматься научной работой. Так, лишь 20% средств, расходуемых на заработную плату людей, занятых наукой, пополняет банковские счета маститых профессоров и других университетских преподавателей. Львиную долю этих средств получают докторанты, сотрудники лабораторий и другие квалифицированные специалисты работающие при университетах. Итак, наука создает множество рабочих мест. Ей требуются работники самых разных специальностей, самой разной квалификации.
«Наука - дело сложное, но она - вовсе не магия. Наука - продуктивный вид деятельности: ученые дают людям работу и пускают в оборот капитал. Все это способствует нарастанию экономической активности», — подчеркивает Вайнберг.
Конечно, не главное дело науки -заботиться о новых рабочих местах или поддерживать малый бизнес. Все это получается попутно, творится мимоходом. Наука - езда в незнаемое, но ради этой езды приходится прокладывать сеть дорог. Пусть наука обманется в своих надеждах, дороги будут исправно служить даже в этой неудаче. Фундаментальная наука, хоть и устремлена к своей — неведомой для всех - цели, не отрывается от земли, а приносит прибыль. Политики должны помнить об этом - особенно в пору кризиса, когда им так и хочется «оздоровить» экономику за счет науки, не понимая, какой след в экономической жизни оставляет именно она.
Пески Вавилона и чердаки науки
Каждый год проводится множество новых исследований и экспериментов. Ученые собирают огромное число новых фактов. За любым исследовательским отчетом, опубликованным на страницах научного журнала, как правило, скрываются подборки данных, результаты измерений, цифры, показатели, статистические выкладки, диаграммы, графики.
Большинство этих сведений уникальны, их зачастую очень трудно реконструировать, не имея под руками необходимой документации, подчеркивает на страницах журнала Current Biology Тимоти Вайнес из университета Британской Колумбии. Однако пока никак не регламентируются методы централизованного хранения всей этой информации. Все зависит от доброй воли ученых. Каждый должен решать сам, как он будет хранить рабочие материалы своих исследований, как обеспечит доступ к ним коллег.
Пока все это остается обычно у самих авторов работы по ее завершении. Пока все это безвозвратно теряется уже по прошествии нескольких лет. От всей работы до нас доходят разве что краткие выводы, отдельные тезисы, самоприсвоенные ярлыки. Это все равно, что вместо подшивки газет, например, двадцатилетней давности, хранить лишь выписанные из них заголовки статей. Верить им, как непререкаемым истинам. Домысливать по ним содержание публикаций и фантазировать на эту тему.
Конечно, научный отчет - нелитературная статья, он более предсказуем. Но все-таки, лишившись этих будничных выписок, - рабочих журналов, в которые изо дня в день вносились все принятые меры и все собранные данные, - ученые уже не могут проверить, насколько добросовестно выполнили работу их предшественники. Это подрывает уважение и к полученным результатам, и к любым теоретическим высказываниям, опирающимся на эти результаты. Их остается лишь принимать на веру. Или нужно заново, от начала до конца, кропотливо выполнить ту же самую работу и попытаться точно так же, не жалея ни времени, ни средств, подтвердить давно сделанные выводы. Или опровергнуть их. Труд сродни Сизифову.
Вайнес и его коллеги показали это на примере одной интересовавшей их темы - «Морфологические исследования растений и животных». За двадцать лет, с 1991 по 2011 год, на эту тему в ведущих научных журналах было опубликовано 516 статей. К участникам всех этих исследований и обратился с запросом Вайнес - с просьбой предоставить ему рабочие материалы.
В одних случаях он так и не отыскал самих ученых, проводивших эксперименты, в других давно пришли в негодность технические средства, которыми те пользовались. Были и экзотические ответы: «Компьютер давно украден», «Все записи, наверное, лежат на чердаке в родительском доме, там их теперь не найти».
Сломанные компьютеры, покоробленные дискеты уничтожали саму память о проведенных экспериментах безжалостнее, чем пески Вавилона - глиняные библиотеки былых времен. С каждым годом шансы найти рабочие материалы снижаются примерно на 17%. Когда речь идет об исследованиях, проведенных в начале 1990-х годов, в четырех случаях из пяти уже не отыскать никаких следов проделанной когда-то работы. Только результаты в отчете.
«Конечно, мало кто ожидает, что в наши дни легко найти рабочие материалы исследований, проведенных, например, полвека назад. Но нам с удивлением пришлось констатировать, что уже через два десятилетия почти все эти материалы безвозвратно утрачены, - пишет Тимоти Вайнес. - Никакой возможности воспроизвести весь ход проделанных тогда исследований сегодня уже нет, так же как нельзя и использовать собранные тогда сведения для выполнения новых работ на эту тему».
Возможным выходом из этой тупиковой ситуации, считают многие ученые, было бы создание некоего централизованного банка данных, своего рода социальной сети, в которой хранились бы все рабочие журналы исследователей и к которой каждый мог бы легко получить доступ - как к информации в Интернете. Это позволило бы, кроме того, легко выявлять недоброкачественные, фальсифицированные работы, которые no-прежнему появляются и в наши дни. «Теряя рабочие материалы исследований, мы попусту растрачиваем деньги, выделявшиеся на научную работу, и затрудняем проведение новых работ на ту же тему», - таков приговор канадских ученых.
Знание-сила № 9 2014 г.
