9. "РУССКАЯ МАРСИАДА". ДМ. ШАХОВ. БУНИНСКИЙ
«ДЖОРДАНО БРУНО». ВЕЧНЫЙ ЗОВ КОСМОСА.
Ведь здесь поэт увидел, в царстве гор,
Небесный свет, космический простор…
Я без надежд в аду горю дотла,
С надеждою я в рай стремлюсь мечтою;
Но к полюсам закрыт путь для меня, –
Нет рая мне, нет адского огня.
И плачу я, расставшийся с судьбою;
Я на распутье вижу два пути,
Но не могу я вдаль по ним идти;
Я мчусь, как Иксион, сам за собою,
Ведь там, где разногласья бесполезны,
Их не решат удары шпор железных.
РУССКИЙ КОСМИЗМ ИВАНА БУНИНА
«Мир — бездна бездн. И каждый атом в нем Проникнут богом — жизнью, красотою. Живя и умирая, мы живем Единою, всемирною Душою. Ты, с лютнею! Мечты твоих очей Не эту ль Жизнь и Радость отражали? Ты, солнце! вы, созвездия ночей! Вы только этой Радостью дышали». И маленький тревожный человек С блестящим взглядом, ярким и холодным, Идет в огонь. «Умерший в рабский век Бессмертием венчается — в свободном! Я умираю — ибо так хочу. Развей, палач, развей мой прах, презренный! Привет Вселенной, Солнцу! Палачу!— Он мысль мою развеет по Вселенной!»
.......................................................................................
Молчат гробницы, мумии и кости,—
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный — речь.ИВАН Б У Н И Н. «С л о в о».
«Ковчег под предводительством осла — Вот мир людей. Живите во Вселенной. Земля — вертеп обмана, лжи и зла. Живите красотою неизменной. Ты, мать-земля, душе моей близка — И далека. Люблю я смех и радость, Но в радости моей — всегда тоска, В тоске всегда — таинственная сладость!» И вот он посох странника берет: Простите, келий сумрачные своды! Его душа, всем чуждая, живет Теперь одним: дыханием свободы. «Вы все рабы. Царь вашей веры — Зверь: Я свергну трон слепой и мрачной веры. Вы в капище: я распахну вам дверь На блеск и свет, в лазурь и бездну Сферы Ни бездне бездн, ни жизни грани нет. Мы остановим солнце Птоломея — И вихрь миров, несметный сонм планет, Пред нами развернется, пламенея!»
РУССКИЙ КОСМИЗМ как феномен (философский, историко-культурологический, естественно-научный, медико-антропологический, «небесно»-ойкумено-археологический, мифолого-религиеведческий, художественно-этико-эстетический) привлекает всё более заинтересованное внимание думающей, читающей, размышляющей, повышающей свой профессионализм и компетентность «публики».
Тот же бунинский «Джордано Бруно»:
«И он дерзнул на все — вплоть до небес. Но разрушенье — жажда созиданья, И, разрушая, жаждал он чудес — Божественной гармонии Созданья. Глаза сияют, дерзкая мечта В мир откровений радостных уносит. Лишь в истине — и цель и красота. Но тем сильнее сердце жизни просит. «Ты, девочка! ты, с ангельским лицом, Поющая над старой звонкой лютней! Я мог твоим быть другом и отцом... Но я один. Нет в мире бесприютней! Высоко нес я стяг своей любви. Но есть другие радости, другие: Оледенив желания свои, Я только твой, познание — софия!» И вот опять он странник. И опять Глядит он вдаль. Глаза блестят, но строго Его лицо. Враги, вам не понять, Что бог есть Свет. И он умрет за бога».
Иван Бунин вочеловечивает, анализирует, синтезирует, метафоризирует…
Бунинский Космос… Бунинский Космизм…
«Мир — бездна бездн. И каждый атом в нем Проникнут богом — жизнью, красотою. Живя и умирая, мы живем Единою, всемирною Душою. Ты, с лютнею! Мечты твоих очей Не эту ль Жизнь и Радость отражали? Ты, солнце! вы, созвездия ночей! Вы только этой Радостью дышали». И маленький тревожный человек С блестящим взглядом, ярким и холодным, Идет в огонь. «Умерший в рабский век Бессмертием венчается — в свободном! Я умираю — ибо так хочу. Развей, палач, развей мой прах, презренный! Привет Вселенной, Солнцу! Палачу!— Он мысль мою развеет по Вселенной!»
«ЦАРИЛ МЕЖ ЗВЕЗД, ПОКРЫТЫХ ОБЛАКАМИ…»
РУССКИЙ КОСМИЗМ – в контексте истории мировой философии, мировой культуры… Иван Бунин обращается к «Корану»:
Святой Коран, - и купол необъятный В угрюмом мраке пропадал».
«Космический контекст», «космический ингредиент» бунинского «САВАОФА»:
«Я помню сумрак каменных аркад, В средине свет – и красный блеск атласа
В сквозном узоре старых царских врат, Под золотой стеной иконостаса. Я помню купол грубо-голубой: Там Саваоф с простертыми руками, Над скудною и темною толпой,
Царил меж звезд, повитых облаками. Был вечер, март, сияла синева Из узких окон, в куполе пробитых, Мертво звучали древние слова. Весенний отблеск был на скользких плитах— И грозная седая голова Текла меж звезд, туманами повитых». 28 июля 1908.
«Космическое», вселенски глубинное «сквозит» в бунинских метафорах, сравнениях, уподоблениях, поэтическом синтаксисе:
«Дай мне звезду,– твердит ребенок сонный,— Дай, мамочка…» Она, обняв его,
Сидит с ним на балконе, на ступеньках, Ведущих в сад. А сад, степной, глухой, Идет, темнея, в сумрак летней ночи, По скату к балке. В небе, на востоке, Краснеет одинокая звезда. «Дай, мамочка…» Она с улыбкой нежной Глядит в худое личико: «Что, милый?»
«Вон ту звезду…» – «А для чего?» – «Играть…» 1.VIII.12.
Без бунинских «космически»-философских прозрений мы «не заметим» глубины и красоты, вочеловеченности и духовности сочинений Куприна и Андреева, Сергеева-Ценского и Есенина, А. Белого и Хлебникова, Л. Леонова и Рубцова, Заболоцкого и Ю. Кузнецова.
«Воззвал господь, скорбящий о Сионе, И Ангелов Служения спросил:
«Погибли стяги, воинство и кони,— Что сделал Царь, покорный богу Сил?» И Ангелы Служения сказали: «Он вретищем завесил тронный зал, Он потушил светильники в том зале, Он скорбь свою молчанием связал». Воззвал господь: «И я завешу тьмою,
Как вретищем, мной созданную твердь, Я потушу в ней солнце и сокрою
Лицо свое, да правит в мире Смерть!» . Капри, 10.III.14.
«Космический ингредиент» - в лироэпике «сгиба эпох» Х1Х – ХХ столетий, всего ХХ века… Космос и Земля («Спит земля в сиянье голубом»)… Человек и Природа («Конечный продукт развивающейся Природы есть Прекрасный Человек»). Соотнесенность Всемира и сиюминутности («Живи, хоть миг живи…»). «Космизм» народно-поэтической, философско-«космическеой» традиции («Солнце, луна и звезды – краса небес; цветы и ягоды – краса гор; краса государства – Человек»). Вечный Зов Космоса («Люди, люди, - высокие звёзды, долететь бы мне только до вас»).
Бунинское, «космически» потаенное, родниково-хрустально-чистое, омуто-волшебно-=сказочное…
«За всё тебя, Господь, благодарю! Ты, после дня тревоги и печали,
Даруешь мне вечернюю зарю, Простор полей и кротость синей дали. Я одинок и ныне – как всегда. Но вот закат разлил свой пышный пламень, И тает в нем Вечерняя Звезда,
Дрожа насквозь, как драгоценный камень. И счастлив я печальною судьбой,
И есть отрада сладкая в сознанье, Что я один в безмолвном созерцанье,
Что я все чужд и говорю – с Тобой». 1901.
«КОСМИЧЕСКИЕ ПЕЙЗАЖИ», ФИЛОСОФСКО-
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЛАНДШАФТЫ «РУССКОГО КОСМОСА»
Каменная баба
От зноя травы сухи и мертвы.
Степь – без границ, но даль синеет слабо.
Вот остов лошадиной головы.
Вот снова – Каменная Баба.
Как сонны эти плоские черты!
Как первобытно-грубо это тело!
Но я стою, боюсь тебя… А ты
Мне улыбаешься несмело.
О дикое исчадье древней тьмы!
Не ты ль когда-то было громовержцем?
–Не Бог, не Бог нас создал. Это мы
Богов творили рабским сердцем. 1903-1906.
. Человек и Космос притягивают воображение, рождают у бунинского лирического героя-повествователя «дерзкие» мысли:
«Сажусь на камень теплого балкона. Он озарен могильно, - бледный свет
Возьмет от звезд. Не слышно даже звона Ночных цикад... Да, в мире жизни нет.
Есть только Бог над горными огнями, Есть только он, несметный, ветхий днями».
. Бунинская Русь… Космически возвышенная… Родниково глубинная… Океански непостижимая… Прекрасна, просторна и грустна Россия-матушка в своем почти космическом пейзаже… Бунинский «русский космос»…
«Золотой недвижный свет До постели лег. Никого в подлунной нет,
Только я да Бог. Знает только он мою Мертвую печаль, То, что я от всех таю...
Холод, блеск, мистраль Бесцветный запах чист - жди к полночи мороза.
И соловьи всю ночь поют из теплых гнезд В дурмане голубом дымящего навоза,
В серебряной пыли туманно-ярких звезд»…
РУССКИЙ КОСМИЗМ ИВАНА БУНИНА И ДУХОВНОЕ РАЗВИТИЕ ОТЕЧЕСТВА
«…Опять всем нутром своим ощутил я эту самую Русь… Опять сильно чувствовал, как огромна, дика, пустынна, сложна, ужасна и хороша она…»
И в а н Б у н и н
«Совершенный, монахи, не живет в довольстве. Совершенный, о монахи, есть святой Высочайший Будда. Отверзите уши ваши: освобождение от смерти найдено». И вот и Толстой говорит об «освобождении»… - так начинает Бунин свою книгу «Освобождение Толстого» - одно из замечательнейших своих произведений, вобравших в себя глубину психологического анализа, широту и полноту философского обобщения.
Кульминационный центр бунинского документального повествования – Астапово, «последняя дорога», последние дни Льва Николаевича Толстого.
Стремясь постичь тайну последних дней великой жизни, Бунин под определённым углом зрения прочитывает всё, что связано с биографией «старца Льва из Ясной Поляны».
Последнее, двенадцатое н е д о ж и т о е семилетие завершилось событиями, кратко фиксируемыми Буниным: бегство в ночь с 27 на 28 октября 1910 года из Ясной Поляны; болезнь в пути и смерть на железнодорожной станции Астапово (7 ноября). Эта смерть, полагает Бунин, была его последним «освобождением». Уйти, убежать он стремился давно…
Толстой и Бунин… Толстовская Россия – Бунинская Россия…
* * *
Человек драматической судьбы, даже в годы самых трагических своих заблуждений, находясь вдали от любимой земли, Бунин с трепетной нежностью писал о России, крепил и приумножал всесветную славу русского языка. Однажды приобщившись к притягательной красоте бунинского слога, на всю жизнь остаёшься под впечатлением чего-то праздничного, возвышенного, хотя и до слёз грустного. На кого не повеет «тонкий аромат опавшей листвы и запах антоновских яблок, запах мёда и осенней свежести»? Вместе с писателем мы «встречали и редкие мгновения правды» («Поздней ночью»), страдали за «молодой, замученный народ» («Новая дорога», слышали радость в стенаниях гордой чайки, ставшей символом всепобеждающей, бескорыстной любви («Велга»). Это как раз тот уровень мастерства, которого достигли отнюдь не многие его современники.
Мир бунинских героев разнообразен и причудлив: представители всех сословий, селяне и жители городов, обитатели «запустевших» усадеб, незадачливые хозяева проданных полей, вырубаемых садов, из которых улетучивается аромат «антоновских яблок»; здесь и могучий Захар Воробьёв, и красавица Молодая, и «настоящий лесной крестьянин-охотник» Митрофан, и безымянный господин из Сан-Франциско, и Кир Иорданский с Селиховым, и Митя с его неудавшейся любовью, и Оля Мещерская, мечтающая о «лёгком дыхании», и десятки других героев и героинь, без которых немыслимо представить мировую литературу первой половины ХХ столетия.
Бунин пророчески предостерегал от бед и напастей. Обострённым «социальным зрением» предчувствовал он «окаянные дни». Но его предостережения не были услышаны, он оказался вдали от родины, от своего народа.
С юных лет познал Иван Бунин горести лишений и скитаний, и здесь он видел и чувствовал многое «созвучное» с трудной судьбой предшественников, вынужденных рано покидать «родное гнездо»:
Ту звезду, что качалася в тёмной воде
Под кривою ракитой в заглохшем саду, -
Огонёк, до рассвета мерцавший в пруде,
Я теперь в небесах никогда не найду.
В то селенье, где шли молодые года,
В старый дом, где я первые песни слагал,
Где я счастье и радости в юности ждал,
Я теперь не вернусь никогда, никогда.
Эти бунинские строки, как бы предсказывавшие «страннический» путь поборника добра и справедливости, очень любил Алексей Максимович Горький, высоко ценивший Бунина как поэта и прозаика. «Выньте Бунина из русской литературы, и она потускнеет, лишится радужного блеска и звёздного сияния его одинокой страннической души», - говорил М. Горький.
У птицы есть гнездо, у зверя есть нора,
Как горько было сердцу молодому,
Когда я уходил с отцовского двора,
Сказать прости родному дому!..
Жизнь на чужбине («У зверя есть нора, у птицы есть гнездо, Как бьётся сердце горестно и громко, Когда вхожу, крестясь, в чужой, наёмный дом С своей уж ветхою котомкой»). Тоска по родине. Ему видится «незапамятная и нерушимая Русь», «блаженная, ещё не прожившая своих сказочных времён», «по земле ходящая, вопиющая и глаголящая», «Русь града взыскующая».
* * *
Бунин вспоминает тот день, тот час, когда ударил ему в глаза крупный шрифт газетной телеграммы:
Астапово, 7 ноября. В 6 часов 5 минут утра Лев Николаевич Толстой тихо скончался.
Бунин говорит:
- Газетный лист был в траурной раме. Посреди его чернел всему миру известный портрет старого мужика в мешковатой блузе с горестно-сумрачными глазами и большой косой бородой. Был одиннадцатый час мокрого и темного петербургского дня. Я смотрел на портрет, а видел светлый, жаркий кавказский день, лес над Тереком и шагающего в этом лесу худого загорелого юнкера «в белой шапчонке с опустившимся пожелтевшим курпеем, в белой, грязной, с широкими складками черкеске и с винтовкой в руке…
Дмитрий Оленин открывает новую для себя истину: «… счастье в том, чтобы жить для других… в человеке заложена потребность счастья…»
* * *
…Бунин и Толстой. Толстовская Россия – Бунинская Россия…
В бунинских дневниковых записях – впечатления от посещения соборов Кремля, Новодевичьего монастыря. Вместе со своим родственником Н.А. Пушешниковым он предпринимает поездку в Троице-Сергиеву лавру. Интересны бунинские «автобиографические заметки», где речь идёт о русской старине, Московии, духовных ценностях. Иван Алексеевич констатирует, что, хотя и не придерживается «никакой ортодоксальной веры», однако любит наблюдать богослужение «в древних русских церквах».
14 сентября 1915 года Бунин создаёт стихотворение «Шестикрылый», которое было вызвано к жизни впечатлениями от посещения московских и подмосковных соборов:
Алел ты в зареве Батыя –
И потемнел твой жуткий взор.
Ты крылья рыже-золотые
В священном трепете простёр.
Узрел ты Грозного юрода
Монашеский истертый шлык –
И навсегда в изгибах свода
Застыл твой большеглазый лик.
На опубликованное в редактируемом М. Горьким журнале «Летопись» стихотворение откликнулся известный литератор И.С. Шмелёв: «Чудесно, глубоко, тонко. Лучше я и сказать не могу. Я их выучил наизусть. Я ношу их в себе. Чудесно! Ведь в «Шестикрылом» вся русская история, облик жизни. Это шедевры, дорогой, вы это знаете сами…»
Бунинские «п е й з а ж и»… Пейзажи Подмосковья, Поочья, Приворонежья, Подонья… Бунинская Россия…
Нет, не пейзаж влечёт меня,
Не краски жадный взор подметит,
А то, что в этих красках светит:
Любовь и радость бытия.
Она повсюду разлита,-
В лазури неба, в птичьем пенье,
В снегах и вешнем дуновенье,-
Она везде, где красота…
Вот, например, бунинское стихотворение «Запустение» (1903). Кстати, в сборнике издательства «Знание» это стихотворение печаталось под названием «З а О к о й». Герой возвращается домой «по скату вдоль Оки, по перелескам, берегом нагорным». Тёплый, тихий денёк, среди берёз желтеет редкий осинник, синеет даль «чуть заметно – как намёк». Бунинская нежная акварель: клёны у балкона, вишенник, красневший под бугром, яблоки в соломе, возле печки, на полу. Раздумья лирического героя:
…Пора родному краю
Сменить хозяев в нашей стороне…
…………………………………………….
Пора свести последние итоги…
……………………………………………
Я жду весёлых звуков топора,
Жду разрушенья дерзостной работы,
Могучих рук и смелых голосов!
Я жду, чтоб жизнь,
Пусть даже в грубой силе,
Вновь расцвела…
Или – ещё один замечательный пейзаж из подмосковно-«окского»
цикла в стихотворении «Разлив»:
Лишь брезжится закат на взгорьях сквозь верхушки,
Блестит, как ртуть, вода по лужам на песке,
Дрожит в разливе рябь, да сонные лягушки
Звенят чуть слышно в тростнике.
В бунинских пейзажах сквозит-угадывается «родство» с толстовскими пейзажами.
* * *
Буниноведы и краеведы открывают всё новые «тропы» к Бунину, фиксируют памятные места, связанные с биографией автора «Деревни», «Антоновских яблок», «Жизни Арсеньева». В Москве, например, была «Лоскутная гостиница», в которой в 1912-1914 годах жил Иван Алексеевич( она помещалась напротив вестибюля нынешней станции метро «Проспект Маркса»; в 1930-ые годы, по плану реконструкции левой стороны улицы Горького, здание было снесено). Жил писатель и в Долгом переулке (ныне улица Бурденко).
В 1906 году в журнале «Русское слово» появилось его стихотворение «В Москве»:
Здесь, в старых переулках за Арбатом,
Совсем особый город…
В Москве увидели свет бунинские «Листопад», «Чаша жизни», «Деревня». В Государственном литературном музее хранится авторучка «Ватерман». На внутренней стороне крышки футляра - принадлежащая самому Бунину надпись, свидетельствующая, что именно этим пером написан «Господин из Сан-Франциско».
В рассказе «Казимир Станиславович» (1916) - упоминания о гостинице «Версаль», ресторане «Прага», Страстной площади, знаменитой кондитерской Филиппова на Тверской площади, где герой в студенчестве «пил шоколад, рассматривал истрепанные юмористические журналы».
Поварская ( ныне улица Воровского), 26. Отсюда 21 мая 1918 года Бунин с супругой отбыл на Савёловский вокзал. Его провожали Юлий Алексеевич и жена
М. Горького – Екатерина Павловна Пешкова.
Москва , Подмосковье, Подстепье воссозданы в бунинских сочинениях эмигрантского периода: «Далёкое» (1922), «Благосклонное участие»(1929). Экспозиция «Митиной любви» (1924) : «В Москве последний счастливый день Мити был девятого марта. Так, по крайней мере, казалось ему. Они с Катей шли в двенадцатом часу утра вверх по Тверскому бульвару. Зима внезапно уступила весне, на солнце было почти жарко. Как будто правда прилетели жаворонки и принесли с собой тепло, радость. Всё было мокро, всё таяло, с домов капели капали, дворники скалывали лёд с тротуаров, сбрасывали липкий снег с крыш, всюду было многолюдно, оживлённо. Высокие облака расходились тонким белым дымом, сливаясь с влажно-синеющим небом. Вдали с благостной задумчивостью высился Пушкин, сиял Страстной монастырь. Но лучше всего было то, что Катя, в этот день особенно хорошенькая, вся дышала простосердечием и близостью…».
Один из бунинских шедевров – рассказ «Чистый понедельник» (завершенный в канун освобождения Парижа от фашистов). Сюжет новеллы устремляет читательское воображение к Москве в канун первой мировой войны: дом «против храма Спасителя», Замоскворечье, «Метрополь», трактир Егорова в Охотном ряду, «капустник» в Художественном театре с участием Станиславского, Качалова, Москвина. Старообрядческое Рогожское кладбище. Кремлёвские соборы. Могила Чехова на Новодевичьем…
* * *
Иван Бунин вновь и вновь обращался к биографии Л.Н. Толстого, его личности, деяниям, его нравственно-духовным урокам.
«Освобождение Толстого»… …Из Ясной Поляны вёз его между 4-мя и 5-ю часами утра в старой дышловой коляске старый кучер Адриан. Верхом сопровождал, освещая путь факелом, конюх Филипп. Пять вёрст до станции Щёкино. Было холодно, и Маковицкий надел на Льва Николаевича вторую шапку. Щекино – Горбачево – Козельск, верстах в пяти от него древний мужской монастырь «Оптина Введенская Пустынь», в четырнадцати верстах далее – большое село Шамардино, женский монастырь, где давно монашествовала Мария Николаевна.
Паромная переправа, приветливый гостинник-монах отец Михаил, рыжий, почти красные волосы и борода. Монахи в белых подрясниках и белых скуфейках на переправе, на работах. Тишина, спокойное благоденствие, чай с просфорами. «Как здесь хорошо!»- молвил Толстой.
Никому до сих пор неизвестно, размышляет Бунин, думал ли Толстой остаться в Оптиной или Шамардине?
Тревожные вести из Ясной Поляны заставили его продолжать бегство. На станции Козельск едва успели попасть в поезд, шедший на юг, вскочили в вагон без билетов. На станции Волово взяли билеты до Ростова-на-Дону. Это было утро 31 октября, а 1 ноября Александра Львовна уже телеграфировала Черткову: «Вчера слезли в Астапово, сильный жар, забытье, утром температура нормальная, теперь снова озноб. Ехать немыслимо».
Бунин цитирует записки дочери Толстого: «В это же утро… отец продиктовал мне следующие мысли в свою записную книжку: «Бог есть неограниченное Все, человек есть только ограниченное пороявление Бога».
Астаповские страницы жизни Толстого… Бунин воссоздаёт их, основываясь на воспоминаниях Александры Львовны: продиктованные письма детям Тане и Серёже; приезд Черткова, Сергея Львовича, толстовские слова: «А мужики-то, мужики как умирают»…
Бунин вдумывается в толстовские мысли о жизни, о смерти, о бессмертии, размышляет о самом Толстом, его кончине:
«И вот в 6 часов 5 минут утра 7 ноября 1910 года кончилась не только жизнь одного из самых необыкновенных людей, когда-либо живших на свете, - кончился ещё и некий необыкновенный человеческий подвиг, необыкновенная по своей силе, долготе и трудности борьба за то, что есть «освобождение», есть исход из «Бытования в Вечное», говоря буддийскими словами, есть путь «в жизнь», говоря словами Евангелия, по удивительному совпадению оказавшимися в сборнике «Мысли мудрых людей на каждый день», который он составлял в свои последние годы, как раз на странице, отведенной седьмому дню ноября:
«Входите тесными вратами: ибо широки врата и пространен путь, ведущие в погибель; и многие идут ими; ибо тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их».
Бунин замечает, вводя события ноября 1910 года в библейско-философский контекст («дела и труды», «суета сует», Астапово): «Думая о его столь долгой и столь во всем удивительной жизни, высшую и всё разъясняющую точку ее видишь как раз тут – в его бегстве из Ясной Поляны и его кончине на этой станции».
…А с т а п о в о… Доселе безвестное степное местечко приковало к себе внимание всей России. Здесь, в приютившем его озолинском доме, приближался он к великому пределу человеческого бытия. Болезнь иссушала последние силы, но мощными всплесками будоражила слабеющее сердце мятущаяся, несмиряющаяся мысль…
Временная дистанция позволяет Бунину увидеть реальные, объективные масштабы личности Толстого, его философии, этики, эстетики. Вновь и вновь обращался Бунин к проблеме
о с в о б о ж д е н и я Толстого, к закату его жизни, к великим нравственным урокам, к Ясной Поляне и Астапову…
(продолжение следует)
