6. ВОЗМЕЗДИЕ: СТРАНА НЕ ДУРАКОВ, А ГЕНИЕВ
Из статьи А.И. КУПРИНА "События в Севастополе":
«Ночь 15 ноября. Не буду говорить о подробностях, предшествовавших тому костру из человеческого мяса, которым адмирал Чухнин увековечил свое имя во всемирной истории
Великое спасибо Горькому за его статьи о мещанстве. Такие вещи помогают сразу определяться в событиях. Вдоль каменных парапетов Приморского бульвара густо стояли жадные до зрелищ мещане.И это сказалось с беспощадной ясностью в тот момент, когда среди них раздался тревожный, взволнованный шепот: - Да тише, вы! Там кричат!.. И стало тихо, до ужаса тихо. Тогда мы услыхали, что оттуда, среди мрака и тишины ночи, несется протяжный высокий крик: - Бра-а-тцы!.. И еще, и еще раз. Вспыхивали снопы пламени, и мы опять видели четкие черные фигуры людей. Стала лопаться раскаленная броня с ее стальными заклепками. Это было похоже на ряд частых выстрелов. Каждый раз при этом любопытные мещане бросались бежать. Но, успокоившись, возвращались снова. - Ведь это, голубчик, люди горят!..- Господи, боже мой, господи, боже мой.
…И было в них во всех заметно темное, животное, испуганное влечение прижаться к кому-нибудь сильному, знающему, кто помог бы им разобраться в этом ужасе и крови. На Графской пристани, где обыкновенно сосредоточены несколько сотен частных и общественных яликов, стояли матросы, сборная команда с "Ростислава", "Трех святителей", "XII апостолов" - надежный сброд. На просьбу дать ялики для спасения людей, которым грозили огонь и вода, они отвечали гнусными ругательствами; начали стрелять. Им заранее приказано было прекратить всякую попытку к спасению бунтовщиков. Что бы ни писал потом адмирал Чухнин, падкий на литературу,- эта бессмысленная жестокость остается фактом, подтвердить который не откажутся, вероятно, сотни свидетелей. А крейсер беззвучно горел, бросая кровавые пятна на черную воду. Больше криков уже не было, хотя мы еще видели людей на носу и на башне. Тут в толпе многое узналось. О том, что в начале пожара предлагали "Очакову" шлюпки, а что матросы отказались. О том, что по катеру с ранеными, отвалившему от "Очакова", стреляли картечью. Что бросавшихся вплавь расстреливали пулеметами. Что людей, карабкавшихся на берег, солдаты приканчивали штыками. Последнему я не верю: солдаты были слишком потрясены, чтобы сделать и эту подлость. Опять лопается броневая обшивка. Больше не слышно криков. Душит бессильная злоба; сознание беспомощности, неудовлетворенная, невозможная месть. Мы уезжаем. Крейсер горит до утра.
По официальным сведениям - две или три жертвы. Хорошо пишет литературный адмирал Чухнин»...
****************************************************************
«Русь, куда несёшься ты?..»
( Революция 1905 - 1907 годов )
«Чувствую, что в воздухе носится новое
миропонимание, миропонимание демократическое,
а уловить его - не могу, не умею. А - носится
и зреет…»
Из письма М. Г о р ь к о г о
Новый век В. Г. Короленко приветствовал очерком «Огоньки» (1900), поражавшим глубиной и пластикой реалистической символики, романтическим пафосом: «И долго ещё мы плыли по темной, как чернила, реке. Ущелья и скалы выплывали, надвигались и уплывали, оставаясь назади и теряясь, казалось, в бесконечной дали, а огонёк всё стоял впереди, переливаясь и маня, - всё так же близко, и всё так же далеко… Мне часто вспоминается теперь и эта тёмная река, затененная скалистыми горами, и этот живой огонёк. Много огней и раньше и после манили не одного меня своей близостью. Но жизнь течёт всё в тех же угрюмых берегах, а огни ещё далеко. И опять приходится налегать на вёсла… Но всё-таки… всё-таки впереди - огни…». ( Собр. соч., т. 1, с. 281).
«Глубокий демократ» (по определению Луначарского) Короленко страстно отстаивал идеи народности и гуманизма ( и здесь он сближается с Плехановым,
М.Горьким, Серафимовичем). «У меня всегда было стремление вмешаться прямо, с практическими результатами в те области жизни, которые стояли ко мне близко и на виду…» - признается В. Короленко (Избранные письма, т.
В очерке «Парадокс» Короленко дал афористическую формулу действенного гуманизма ( близкую общественно-нравственному идеалу Плеханова), сказав, что человек создан для счастья, как птица для полёта. Публицистическое эссе «Мгновение» Короленко начинает «горьковскими» словами: «Будет буря, товарищ…»
Среди художников, отразивших революционную реальность, был А.Серафимович, создавший цикл очерковых рассказов о днях и ночах 1905-1907 годов, о людях, ринувшихся на штурм самодержавия. Неотвратимо надвигались боевые события, «небо пылало от черной угрюмой линии горизонта до зенита» всполохами от пожарищ («Зарева»). «Ужас рабьей жизни» должен был смениться активным протестом, началось и развивалось брожение масс, на глазах очевидца-документалиста разыгрывались «кровавые драмы» («Среди ночи», «У обрыва», «По следам», «В бараке», «На площади»). Во многих рассказах повествователь как бы «завуалирован», в других же («Мёртвые на улицах», «На Пресне») события передаёт очерковый «Я». Рассказ «На Пресне» имеет датировку: 8 - 18 декабря
Как и «народные заступники» прошлого, самоотверженно встававшие на защиту трудового народа, повествователь Серафимовича устремляется в «стан погибающих за великое дело»; он ведёт как бы «репортаж» с места событий. Баррикады, дружинники, орудийная пальба, вожаки восставшего люда, пытавшиеся «из стада сделать батальоны, гибель дерзнувших, трупы на улицах. Повествователь же не возвышается в олимпийском спокойствии «над схваткой», он - живой участник происходящего. Впечатлительный, возбужденный, он с болью видит убитых, но у него возникает и другое чувство, чувство гордости «безумством храбрых»: «В застывших скрюченных руках - смерть, но лицо полно молодой энергии, отваги и воодушевления» («Живая тюрьма. Рассказы 1905 года», 1924, с. 4, 21, 37, 43).
Серафимович говорил, что в революционные дни 1905 года он воочию увидел, как вырос, как выдвинулся вперёд рабочий класс, с каким мужеством и отвагой противостоял он царским пушкам. Трагизм гибели лучших из лучших не ведёт автора и повествователя к пессимизму разнузданный произвол реакции вызывает чувство противодействия. В «Похоронном марше» документалист-очевидец запечатлел когорты побежденных, но отнюдь не сломленных: «Они шли среди огненного города густыми чернеющими рядами, и красные знамена тяжело взмывали над ними, красные от крови борцов, щедро омочивших их до самого древка». Память сердца вернёт и повествователя к этим дням вновь и вновь: это и очерк «Как было» («Как вешали») - 1908), это и очерк-«воспоминание» «Снег и кровь» («Десять лет назад». - 1916).
Писатель-патриот в те грозные, кровавые дни проповедовал любовь и ненависть. Как и многие его прогрессивные современники ( тот же Георгий Плеханов), Серафимович по-новому осознал глубокий смысл некрасовских слов: «То сердце не научится любить, Которое устало ненавидеть». Ненависть к тиранам и их прислужникам, любовь к защитникам свободы и справедливости одухотворяли их произведения.
Революционные события направили по новому руслу нравственно-художественные искания Александра Ивановича Куприна, который также обратился к очерково-публицистическим жанрам, чтобы наладить более тесный контакт с читателем, оперативно влиять на общественное мнение.
С неослабевающим интересом следил Куприн за развитием революционных событий. Ноябрь 1905 года. Черноморский флот охвачен волнениями. Крейсер «Очаков» оказывается в руках мятежных матросов во главе с лейтенантом Шмидтом. Куприн жил тогда в Балаклаве, он стал очевидцем зверской расправы царизма над восставшими моряками. Писатель вооружается пером публициста. Появляется статья «События в Севастополе» с подзаголовком «Ночь 15 ноября». Публицист называет предшествовавшие события: матросский митинг, революционное самоуправление, Шмидт подымает на «Очакове» сигнал «Командую Черноморским флотом». Прозаик особо отмечает «великолепно-безукоризненное поведение» матросов по отношению к местному населению. Расправиться с восставшими было поручено адмиралу Чухнину, тому самому, который некогда входил в иностранные порты с повешенными матросами. Автор-документалист своими глазами видел происходящее. Посреди бухты - огромный костёр, от которого слепнут глаза и вода кажется черной, как чернила. Три четверти гигантского крейсера - сплошное пламя. Цел только кусочек корабельного носа. На бронированной башне - маленькие черные человеческие фигурки. «…Никогда, вероятно, до самой смерти, не забуду я этой черной воды и этого громадного пылающего здания, этого последнего слова техники, осужденного вместе с сотнями человеческих жизней на смерть сумасбродной волей одного человека», - пишет художник-документалист. Лопается раскаленная броня с её стальными заклепками. Страшный далекий безвестный крик: «Бра-а-тцы!» И потом вдруг что-то ужасное, нелепое, что не выразишь на человеческом языке, - крик внезапной боли, вопль живого горящего тела, короткий, пронзительный, сразу оборвавшийся крик. Это всё оттуда. По катеру с ранеными, отвалившему от «Очакова», стреляли картечью. Бросившихся вплавь расстреливали пулеметами. Карабкавшихся на берег приканчивали штыками…
Гневный голос Куприна напоминает герценовские выступления о кандиевском восстании («Русская кровь льётся…»).
С тревогой и надеждой наблюдает Куприн происходящее. Надвигались боевые действия; «настали какие-то светлые, праздничные, ликующие дни», «люди с горящими глазами» говорили о будущем; «не всё было понятно в этих словах, но от той пламенной надежды и великой любви, которая в них звучала, тревожно трепетало сердце и рвалось им навстречу» («Гамбринус»). События революции отражены в купринских рассказах, в которых заметна «очерковапя» струя («Река жизни», «Демир-Кая», «Сны», «Тост»).
События этой эпохи нашли гениальное отражение в бунинской повести «Деревня» (1910). «…Это - произведение исторического характера, так о деревне у нас ещё не писали… тпак глубоко, так и с т о р и ч е с к и деревню никто не брал…» - писал Максим Горький («Деревня»… заставит… разбитое и расшатанное русское общество серьезно задуматься уже не о мужике, не о народе, а над строгим вопросом - быть или не быть России? Мы ещё не думали о России, - как о целом, - это произведение указало нам необходимость мыслить именно обо всей стране, мыслить исторически"».
Революционные события… Взбунтовались мужики чуть не по всему уезду…»
Многое в событиях начала двадцатого века проясняет бунинский «Суходол» (1911).
Более позднее высказывание Бунина: «Есть два типа в народе. В одном преобладает Русь, в другом - Чудь, Меря. Но и в том и другом есть страшная переменчивость настроений, обликов, «шаткость», как говорили в старину. Народ сам сказал про себя: «Из нас, как из древа, - и дубина, и икона», - в зависимости от обстоятельств, от того, кто это древо обработает, - Сергий Радонежский или Емелька Пугачёв».
Краеведам ещё предстоит соотнести типы и прототипы, образы и прообразы автобиографической прозы Евгения Замятина (См. также главу «Лебедянь замятинская» в памятной книге «Лебедянь», сост. В.В.Шахов, Липецк, 1992). Участие Замятина в революционных событиях. В каком сражаться стагне? «В те годы быть большевиком - значило идти по линии наибольшего сопротивления; и я был тогда большевиком…»
Любопытный факт, связанный с Лебедянью, восходит к биографии ещё одного известнейшего земляка Замятина - Михаила Михайловича Пришвина.
Замятин рассказывает о первой встрече с земляком. Редакция. Рядом с Ивановым-Разумником сидит «какой-то чёрныё, белозубый, лохматый цыган». Как только Замятин назвал себя, «цыган» вскочил:
- А-а, так это вы и есть? Покорно вас благодарю! Тётушку-то мою вы как измордовали!
- Какую тётушку? Где?
- Чеботариху, в «Уездном» - вот где!..
Речь шла о цикле художественно-документальных, автобиографических очерков Замятина «Уездное», в котором отразились лебедянско-елецкие впечатления Замятина.
Особую ценность представляют дневниковые записи М.М.Пришвина эпохи 1905 - 1907 и последующих годов.
* * *
РЕВОЛЮЦИЯ 1905 - 1907 годов
в краеведческих источниках.
Революционные события конца 19 - начала 20 столетия нашли своё отражение
в целом ряде краеведческих исследований, увидевших свет в Рязани, Тамбове, Воронеже, Курске, Орле, Туле. В «Рязанской энциклопедии» (1995), например, помещена статья «Революция 1905-07 и Рязанский край».События в Данковском, Раненбургском регионах отражены в трудах: Крестьянское движение в Рязанской губернии в годы первой русской революции, Рязань, 1960; 1905 год в Рязанской губернии, Рязань, 1905; Попов И.П., Степанова Е.С., Тарабрин Е.Г., Фулин Ю.В. Два века рязанской истории, Рязань, 1991.
9 января 1905 года самодержавие дало «генеральный бой освободительному
движению». С января по июнь 1905 во всё возрастающем количестве распространялись антиправительственные и антимонархические листовки, прежде всего на железнодорожных станциях (Рязань, Раненбург, Астапово, Елец, Липецк,Грязи, Воронеж,Орёл), Формируются стачечные комитеты. Вспыхивают забастовки.
На маёвках, во время стачек, демонстраций звучала песня на слова скончавшегося в 1900-м Леонида Петровича Радина(«Смело, товарищи, в ногу! Духом окрепнув в борьбе, В царство свободы дорогу Грудью проложим себе»). Радинские слова-образы соответствовали настроениям тысяч устремившихся «заре навстречу» («Вышли мы все из народа, Дети семьи трудовой. «Братский союз и свобода» - Вот наш девиз боевой!»). В документах царской охранки фиксировались прокламации, листовки с мятежными строками(«Долго в цепях нас держали, Долго нас голод томил, Черные дни
миновали, Час искупленья пробил!.. Время за дело принчяться, В бой поспешим поскорей, Нашей ли рати бояться Призрачной силы царей!»).
