6. ТУРИЗМ ВСЕМИРА. «СТАЛЬНАЯ КОННИЦА» РОССИИ
«…живых коней победила стальная конница…»
… «Физики» и «лирики» знают много стихов, много лиро-эпических строк о конях, о птицах-тройках России, о «сгибе эпох», когда на смену коням поспешали другие «скакуны»:
Мчится, мчится железный конёк!
По железу железо гремит.
Пар клубится, несётся дымок:
Мчится, мчится железный конёк,
Подхватил, посадил да и мчит…
Воодушевлённое слово Якова Полонского сменялось есенинскими метафорами:
Видели ли вы,
Как бежит по степи,
В туманах озёрных кроясь,
Железной ноздрёй храпя
На лапах чугунных поезд?
А за ним
По большой траве,
Как на празднике отчаянных гонок,
Тонкие ноги закидывая к голове,
Скачет красногривый жеребёнок?
Милый, милый смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?..
… Земли родной минувшая судьба. Потревоженные тени былого… Рязанско-коломенские, серпуховские, ожерельевские, тульско-московские,
калужско-московские, ярославско-московские просторы грезили переменами. «Доможилы» ночами вещали то ли к добру, то ли к худу. Конские табуны ещё паслись в ночном, не ведая о неминуемой своей погибели…
Железные кони шли на смену коням-работягам… Поступь прогресса… «Ведь стёрла же с лица земли цивилизация русскую бойкую, «необгонимую» тройку, в которой Гоголь видел всю Россию, всю её будущность, - тройку, воспетую многими поэтами, олицетворяющими в себе и русскую душу («то разгулье удалое, то сердечная тоска»), и русскую природу; всё, начиная с этой природы, зимы, вьюги, сугробов, продолжая бубенчиками, колокольчиками и кончая ямщиком с его «буйными криками», - всё здесь чисто русское, самобытное, поэтическое… Каким бы буйным смехом ответил этот удалец-ямщик лет двадцать тому назад, если бы ему сказали, что будет время, когда исчезнут эти чудные кони в наборной сбруе, эти бубенчики с малиновым звоном, исчезнет этот ямщик со всем его репертуаром криков, уханий, песен и удальств, и что вместо всего этого будет ходить по земле какой-то коробок вроде стряпущей печки и без лошадей, и будет из него валить дым и свист…» - «А коробок пришёл, ходит, обогнал необгонимую…» - с грустью иронизировал Глеб Успенский в публицистико-документальном эссе «Крестьянин и крестьянский труд».
Железные кони и коняги-работяги… Николай Лесков размышлял о смене эпох: «… всякой вещи есть своё время под солнцем, - протяжные троечки отошли, а железные дороги их лучше, но опыт и знание всё-таки своей цены стоят да и покоя не дают…»
Лев Толстой писал Тургеневу (из Женевы в апреле 1857 года): «Ради Бога, уезжайте куда-нибудь и вы, но только не по железной дороге. Железная дорога к путешествию то же, что бордель к любви. Так же удобно, но также нечеловечески машинально и убийственно однообразно…»
«Идет паровоз. Спрашивается, отчего он движется? Мужик говорит: это черт движет его. Другой говорит, что паровоз идет оттого, что в нем движутся колеса. Третий утверждает, что причина движения заключается в дыме, относимом ветром.
Мужик неопровержим. Для того чтобы его опровергнуть, надо, чтобы кто-нибудь доказал ему, что нет черта, а немец движет паровоз. Только тогда из противоречий они увидят, что они оба неправы. Но тот, который говорит, что причина есть движение колес, сам себя опровергает, ибо, если он вступил на почву анализа, он должен идти дальше и дальше: он должен объяснить причину движения колес. И до тех пор, пока он не придет к последней причине движения паровоза, к сжатому в паровике пару, он не будет иметь права остановиться в отыскивании причины. Тот же, который объяснял движение паровоза относимым назад дымом, заметив, что объяснение о колесах не дает причины, взял первый попавшийся признак и, с своей стороны, выдал его за причину.
Единственное понятие, которое может объяснить движение паровоза, есть понятие силы, равной видимому движению.
Единственное понятие, посредством которого может быть объяснено движение народов, есть понятие силы, равной всему движению народов.
Между тем под понятием этим разумеются различными историками совершенно различные и все не равные видимому движению силы. Один видит в нем силу, непосредственно присущую героям, - как мужик черта в паровозе; другие – силу, производную из других некоторых сил, - как движение колес; третьи – умственное влияние, - как относимый дым…» ( часть вторая эпилога «Войны и мира»).
Впечатляющие зарисовки Подстепья эпохи строительства железных дорог
принадлежат Сергею Атаве ( С.Н. Терпигореву), автору популярных в конце Х1Х века художественно-документальных циклов «Потревоженные тени», «Оскудение».
Александр Левитов создал очерково-документальные картины, отразившие глубинные процессы в земледельческой России: «Близко то время, когда окончательно вымрут те люди, которые имели случаи видеть буйное движение шоссейных дорог, или так называемых каменных дорог, тогда, когда железные дороги не заглушали ещё своим звонким криком их неутомимой жизни, - размышляет автобиографический повествователь «шоссейного очерка» - «Не к руке». – Да! Разливаются теперь эти бесконечные, сверкавшие в хорошую погоду ослепительною белизной, белокаменные дороги, точно также, как совсем уже развалились здоровенные двухэтажные домищи, которые, называясь постоялыми дворами и белыми харчевнями, составляли некогда честь и славу шоссе»
Каменные дороги – дороги железные… Контраст невероятный, трудно осмысливаемый. Это же – разные миры, разные психологии, разные судьбы. Много судеб человеческих изменил, переиначил, искорёжил переход от каменки к железке.
Хлебосольная Коломна, заросшее полынью и лопухами Ожерелье, пыльная Чёрная Грязь, крикливые Мытищи, туманный, с сиренями и мальвами Богородск - с любопытством взирали на продвижение рельсового пути.
Художественно-документальные зарисовки того же Левитова позволяют нам зримо «реконструировать» былое, понять, в «какую неведомую даль ушла эта, столь оплакиваемая, матушка-старинка по бесконечному шоссе». Левитовский очерковый повествователь привлекает внимание читателя к судьбе «тружеников шоссе, заменяемыъх ныне локомотивами». Многих обеспечивала работой дорога шоссейная. Кто ковал подковы, кто проявлял мастерство изготовления дорогих уздечек, украшенных серебром с чернетью, таковых же шлей, чересседельников, сафьяновых хомутов, сияющих всеми цветами радуги дуг. Высоко ценилось умение «обходиться с конём».
То, что пришло с «железкой», несёт в себе угрозу, опасность («…раздалось оглушительное, сопровождаемое свистом грохотание какой-то силы, которая, тяжело отдуваясь дымом и искрами, испугала своим появлением…ввиду чего-то страшного, что, визжа и ослепительно сверкая, умчалось куда-то, ужаснувши окрестности своим мощным дыханием»).
Многое «упразднила» железная дорога. Нет уже троек Герасима Охватюхина, езжавших из Подстепья в самый Киев али «даже в Аршаву». Да и у других кучеров дело приходило в упадок («прочугунются небось»). Сам Герасим почти смирился со своей участью: «Вон чугунка под носом, - попроворней, пожалуй, моих коней-то, потому она огнём действует».
«Молнийный гул железной дороги» удивляет степняков – «своим разбойничьим свистом, удалою песней и, наконец, своей постоянной насмешкой над человеческими бедами, которые вечно плелись и вечно будут тихо и смирно плесться по узким тропочкам, сторонясь бешеных поездов, паром ли, лошадьми ли бесследно стирающих людские печали и радости с равнодушного к тем и другим лица земного…»
Уже в двадцатом столетии Сергей Есенин запечатлеет черты уходящего:
Эх вы, сани! А кони, кони!
Видно, чёрт их на землю принёс.
В залихватском степном разгоне
Колокольчик хохочет до слёз.
В «Сорокоусте» Есенин поведает о трагических изломах на грани старого и нового мира («Трубит, трубит погибельный рог! Как же быть, как же быть теперь нам На измызганных ляжках дорог?»)
Автобиографический герой Сергея Есенина вопрошает, глядя из окошка вагонного
(«Видели ли вы, Как бежит по степи, В туманах озёрных кроясь, Железной ноздрёй храпя На лапах чугунных поезд? А за ним По большой траве, Как на праздниен отчаянных гонок, Тонкие ноги закидывая к голове, Скачет красногривый жеребёнок? Милый, милый смешной дуралей, Ну куда он, куда он гонится? Неужель он не знает, что живых коней Победила стальная конница?»):
Неужель он не знает, что в полях бессиянных
Той поры не вернёт его бег,
Когда пару степных россиянок
Отдавал за коня печенег?
По-иному судьба на торгах перекрасила
Наш разбуженный скрежетом плёс,
И за тысячи пудов конской кожи и мяса
Покупают теперь паровоз…
