Сообщество «Учебный космос России» 01:26 27 июля 2017

3. "Глубокий демократ" Короленко:огни трёх революций

Дистанционный лекторий МТОДУЗ (Троицк-в-Москве) проф. В.В.Шахова. Феномен В.Г. Короленко.

ВАСИЛИЙ Ш А Х О В

3. "ГЛУБОКИЙ ДЕМОКРАТ" КОРОЛЕНКО:

ОГНИ ТРЁХ РЕВОЛЮЦИЙ

Милый друг, я умираю
Оттого, что был я честен;
Но зато родному краю,
Верно, буду я известен.

Милый друг, я умираю,
Но спокоен я душою…
И тебя благословляю:
Шествуй тою же стезею.

Н.А. ДОБРОЛЮБОВ.

«…Радуешься тому, что он живёт и здравствует

среди нас, как какой-то титан, которого не могут

коснуться все те отрицательные явления, которыми

так богаты наша нынешняя литература и жизнь»

Иван Б у н и н. «Литературное наследство»,

т. 84, кн. 1. М., 1973, с. 377).

В июле 1920 года (незадолго до кончины) Владимир Галактионович писал: «Порой свожу итоги, оглядываюсь назад. Пересматриваю старые записные книжки и нахожу в них много «фрагментов», задуманных когда-то, по тем или иным причинам не доведённых до конца… Вижу, что мог бы сделать больше, если бы не разбрасывался между чистой беллетристикой, публицистикой и практическими предприятиями, в роде Мултанского дела или помощи голодающим. Но ничуть об этом не жалею. Во 1-ых не мог иначе. Какое-нибудь дело Бейлиса совершенно выбивало меня из колеи. Да и нужно было, чтобы литература в наше время не оставалась безучастной к жизни…». Мудрый, взвешенно-весомый вывод, итоговое жизненное размышление: «Вообще-то я не раскаиваюсь ни в чём, как это встретишь среди многих людей нашего возраста: дескать «стремились» к одному, а что вышло. Стремились к тому, к чему нельзя было не стремиться при наших условиях. А вышло то, к чему привёл «исторический ход событий»…

Становление творческой индивидуальности Короленко, который неизменно обращался к «передовой русской мысли»; он признавался: родной для него становятся «не Польша, не Украина, не Волынь, не Великороссия, - а великая область русской мысли и русской литературы, область, где господствовали Пушкины, Лермонтовы, Белинские, Добролюбовы, Гоголи, Тургеневы, Некрасовы, Салтыковы» («Русское богатство», 1908, № 2, с. 190). «У меня всегда было стремление вмешаться прямо, с практическими результатами в те области жизни, которые стояли ко мне близко и на виду…»- говорил Короленко.

«Глубокий демократ» (по определению Луначарского) Короленко страстно отстаивал идеи народности и гуманизма. Публицистико-очерковые выступления Короленко не раз всколыхнули волны протеста и негодования по поводу поругания прав человека: будь то Мултанское дело в защиту крестьян-удмуртов (90-ые годы) или дело Бейлиса ( 1910-ые годы). Поиски «настоящей жизни», «едкое чувство вины за общественную неправду», неприятие «дурного общества» характеризуют взгляды этого «насквозь русского писателя» ( Роза Люксембург).

1.

ЗЕРКАЛО И ЗАЗЕРКАЛЬЕ ТРЁХ РЕВОЛЮЦИЙ:

«Русь, куда несёшься ты?..»

«Чувствую, что в воздухе носится новое

миропонимание, миропонимание демократическое,

а уловить его - не могу, не умею. А - носится

и зреет…»

Из письма М. Г о р ь к о г о

Новый век В. Г. Короленко приветствовал очерком «Огоньки» (1900), поражавшим глубиной и пластикой реалистической символики, романтическим пафосом: «И долго ещё мы плыли по темной, как чернила, реке. Ущелья и скалы выплывали, надвигались и уплывали, оставаясь назади и теряясь, казалось, в бесконечной дали, а огонёк всё стоял впереди, переливаясь и маня, - всё так же близко, и всё так же далеко… Мне часто вспоминается теперь и эта тёмная река, затененная скалистыми горами, и этот живой огонёк. Много огней и раньше и после манили не одного меня своей близостью. Но жизнь течёт всё в тех же угрюмых берегах, а огни ещё далеко. И опять приходится налегать на вёсла… Но всё-таки… всё-таки впереди - огни…». ( Собр. соч., т. 1, с. 281).

«Глубокий демократ» (по определению Луначарского) Короленко страстно отстаивал идеи народности и гуманизма ( и здесь он сближается с Плехановым М.Горьким, Серафимовичем). «У меня всегда было стремление вмешаться прямо, с практическими результатами в те области жизни, которые стояли ко мне близко и на виду…» - признается В. Короленко (Избранные письма, т. 3, М., 1936, с. 84).Очерково-публицистические выступления Короленко не раз всколыхнули волны протеста и негодования по поводу поругания прав человека: будь то Мултанское дело в защиту крестьян-удмуртов (90-е годы) или дело Бейлиса ( 910-е годы). Поиски «настоящей правды», «едкое чувство вины за общественную неправду», неприятие «дурного общества» характеризуют взгляды этого «насквозь русского писателя» ( Р.Люксембург).

В очерке «Парадокс» Короленко дал афористическую формулу действенного гуманизма ( близкую общественно-нравственному идеалу Плеханова), сказав, что человек создан для счастья, как птица для полёта. Публицистическое эссе «Мгновение» Короленко начинает «горьковскими» словами: «Будет буря, товарищ…»

Среди художников, отразивших революционную реальность, был А.Серафимович, создавший цикл очерковых рассказов о днях и ночах 1905-1907 годов, о людях, ринувшихся на штурм самодержавия. Неотвратимо надвигались боевые события, «небо пылало от черной угрюмой линии горизонта до зенита» всполохами от пожарищ («Зарева»). «Ужас рабьей жизни» должен был смениться активным протестом, началось и развивалось брожение масс, на глазах очевидца-документалиста разыгрывались «кровавые драмы» («Среди ночи», «У обрыва», «По следам», «В бараке», «На площади»). Во многих рассказах повествователь как бы «завуалирован», в других же («Мёртвые на улицах», «На Пресне») события передаёт очерковый «Я». Рассказ «На Пресне» имеет датировку: 8 - 18 декабря 1905 г., - усиливающую впечатление подлинности, сугубой документальности изображаемого.

Как и «народные заступники» прошлого, самоотверженно встававшие на защиту трудового народа, повествователь Серафимовича устремляется в «стан погибающих за великое дело»; он ведёт как бы «репортаж» с места событий. Баррикады, дружинники, орудийная пальба, вожаки восставшего люда, пытавшиеся «из стада сделать батальоны, гибель дерзнувших, трупы на улицах. Повествователь же не возвышается в олимпийском спокойствии «над схваткой», он - живой участник происходящего. Впечатлительный, возбужденный, он с болью видит убитых, но у него возникает и другое чувство, чувство гордости «безумством храбрых»: «В застывших скрюченных руках - смерть, но лицо полно молодой энергии, отваги и воодушевления» («Живая тюрьма. Рассказы 1905 года», 1924, с. 4, 21, 37, 43).

Серафимович говорил, что в революционные дни 1905 года он воочию увидел, как вырос, как выдвинулся вперёд рабочий класс, с каким мужеством и отвагой противостоял он царским пушкам. Трагизм гибели лучших из лучших не ведёт автора и повествователя к пессимизму разнузданный произвол реакции вызывает чувство противодействия. В «Похоронном марше» документалист-очевидец запечатлел когорты побежденных, но отнюдь не сломленных: «Они шли среди огненного города густыми чернеющими рядами, и красные знамена тяжело взмывали над ними, красные от крови борцов, щедро омочивших их до самого древка». Память сердца вернёт и повествователя к этим дням вновь и вновь: это и очерк «Как было» («Как вешали») - 1908), это и очерк-«воспоминание» «Снег и кровь» («Десять лет назад». - 1916).

Писатель-патриот в те грозные, кровавые дни проповедовал любовь и ненависть. Как и многие его прогрессивные современники ( тот же Георгий Плеханов), Серафимович по-новому осознал глубокий смысл некрасовских слов: «То сердце не научится любить, Которое устало ненавидеть». Ненависть к тиранам и их прислужникам, любовь к защитникам свободы и справедливости одухотворяли их произведения.

Революционные события направили по новому руслу нравственно-художественные искания Александра Ивановича Куприна, который также обратился к очерково-публицистическим жанрам, чтобы наладить более тесный контакт с читателем, оперативно влиять на общественное мнение.

С неослабевающим интересом следил Куприн за развитием революционных событий. Ноябрь 1905 года. Черноморский флот охвачен волнениями. Крейсер «Очаков» оказывается в руках мятежных матросов во главе с лейтенантом Шмидтом. Куприн жил тогда в Балаклаве, он стал очевидцем зверской расправы царизма над восставшими моряками. Писатель вооружается пером публициста. Появляется статья «События в Севастополе» с подзаголовком «Ночь 15 ноября». Публицист называет предшествовавшие события: матросский митинг, революционное самоуправление, Шмидт подымает на «Очакове» сигнал «Командую Черноморским флотом». Прозаик особо отмечает «великолепно-безукоризненное поведение» матросов по отношению к местному населению. Расправиться с восставшими было поручено адмиралу Чухнину, тому самому, который некогда входил в иностранные порты с повешенными матросами. Автор-документалист своими глазами видел происходящее. Посреди бухты - огромный костёр, от которого слепнут глаза и вода кажется черной, как чернила. Три четверти гигантского крейсера - сплошное пламя. Цел только кусочек корабельного носа. На бронированной башне - маленькие черные человеческие фигурки. «…Никогда, вероятно, до самой смерти, не забуду я этой черной воды и этого громадного пылающего здания, этого последнего слова техники, осужденного вместе с сотнями человеческих жизней на смерть сумасбродной волей одного человека», - пишет художник-документалист. Лопается раскаленная броня с её стальными заклепками. Страшный далекий безвестный крик: «Бра-а-тцы!» И потом вдруг что-то ужасное, нелепое, что не выразишь на человеческом языке, - крик внезапной боли, вопль живого горящего тела, короткий, пронзительный, сразу оборвавшийся крик. Это всё оттуда. По катеру с ранеными, отвалившему от «Очакова», стреляли картечью. Бросившихся вплавь расстреливали пулеметами. Карабкавшихся на берег приканчивали штыками…

Гневный голос Куприна напоминает герценовские выступления о кандиевском восстании («Русская кровь льётся…»).

С тревогой и надеждой наблюдает Куприн происходящее. Надвигались боевые действия; «настали какие-то светлые, праздничные, ликующие дни», «люди с горящими глазами» говорили о будущем; «не всё было понятно в этих словах, но от той пламенной надежды и великой любви, которая в них звучала, тревожно трепетало сердце и рвалось им навстречу» («Гамбринус»). События революции отражены в купринских рассказах, в которых заметна «очерковапя» струя («Река жизни», «Демир-Кая», «Сны», «Тост»).

События этой эпохи нашли гениальное отражение в бунинской повести «Деревня» (1910). «…Это - произведение исторического характера, так о деревне у нас ещё не писали… тпак глубоко, так и с т о р и ч е с к и деревню никто не брал…» - писал Максим Горький («Деревня»… заставит… разбитое и расшатанное русское общество серьезно задуматься уже не о мужике, не о народе, а над строгим вопросом - быть или не быть России? Мы ещё не думали о России, - как о целом, - это произведение указало нам необходимость мыслить именно обо всей стране, мыслить исторически"».

Революционные события… Взбунтовались мужики чуть не по всему уезду…»

Многое в событиях начала двадцатого века проясняет бунинский «Суходол» (1911).

Более позднее высказывание Бунина: «Есть два типа в народе. В одном преобладает Русь, в другом - Чудь, Меря. Но и в том и другом есть страшная переменчивость настроений, обликов, «шаткость», как говорили в старину. Народ сам сказал про себя: «Из нас, как из древа, - и дубина, и икона», - в зависимости от обстоятельств, от того, кто это древо обработает, - Сергий Радонежский или Емелька Пугачёв».

Краеведам ещё предстоит соотнести типы и прототипы, образы и прообразы автобиографической прозы Евгения Замятина (См. также главу «Лебедянь замятинская» в памятной книге «Лебедянь», сост. В.В.Шахов, Липецк, 1992). Участие Замятина в революционных событиях. В каком сражаться стагне? «В те годы быть большевиком - значило идти по линии наибольшего сопротивления; и я был тогда большевиком…»

Любопытный факт, связанный с Лебедянью, восходит к биографии ещё одного известнейшего земляка Замятина - Михаила Михайловича Пришвина.

Замятин рассказывает о первой встрече с земляком. Редакция. Рядом с Ивановым-Разумником сидит «какой-то чёрныё, белозубый, лохматый цыган». Как только Замятин назвал себя, «цыган» вскочил:

- А-а, так это вы и есть? Покорно вас благодарю! Тётушку-то мою вы как измордовали!

- Какую тётушку? Где?

- Чеботариху, в «Уездном» - вот где!..

Речь шла о цикле художественно-документальных, автобиографических очерков Замятина «Уездное», в котором отразились лебедянско-елецкие впечатления Замятина.

Особую ценность представляют дневниковые записи М.М.Пришвина эпохи 1905 - 1907 и последующих годов.

2.

«Будет буря, товарищ…»

Демократические традиции нашли в творчестве Короленко достойное продолжение: он был одним из наиболее последовательных и талантливых продолжателей идей и эстетических открытий предшественников. В статье «Памяти Белинского» (1898) Короленко осмысливает великий вклад «неистового Виссариона» в развитие русской художественной мысли. Здесь же он говорит, в частности, о драматической судьбе Помяловского, Левитова. Уяснению индивидуальности выдающегося демократа посвящены очерковые зарисовки «О Глебе Ивановиче Успенском (черты из личных воспоминаний)» (1902). Короленко раскрывает противоречивую позицию демократа, его открытия и утраты. В Гл. Успенском ему симпатичен протест против ложно понятого самоуглубления, самоусовершенствования, изолирования личности, оказавшейся вне связи с общественными вопросами («Восемьдесят тысяч вёрст вокруг самого себя»). Короленко сообщает читательское впечатление от изумительно правдивых повествований беллетриста-демократа («это был сплошной вопль лучшей человеческой души. Вконец истерзанной чужими страданиями и неправдой жизни, в которой она-то менее всего повинна»). Служение высоким идеалам было завещано борцами и мыслителями минувших дней («Воспоминания о Чернышевском», 1904; «О Щедрине», 1898); Короленко считал своим долгом, неотложным делом современников продолжать и развивать начатую борьбу за счастье и свободу человека. В очерке «Парадокс» (1894) Короленко дал афористическую формулу действенного гуманизма, сказав, что человек создан для счастья, как птица для полёта. Очерк «Мгновение» (1900) он начинает «горьковскими» словами: «Будет буря, товарищ…».

Художественная палитра Короленко, синтезировавшего реалистические и романтические начала, поражает разнообразием жанровых поисков. Вот, например, «очерковые» подзаголовки его работ: «Река играет» с образом «милого Тюлина» - «эскизы из дорожного альбома»(1891); «На затмении» - «очерк с натуры» (1887); «В пустынных местах» - «из поездки по Ветлуге и Керженцу» (1890); «Смиренные» - «деревенский пейзаж» (1895); «Фабрика смерти» - «эскиз» (1895); «Двадцатое число» - «из старой записной книжки» (1899-1905); «Колечко» - «из архивных дел» (1896); «Марусина заимка» - «очерки из жизни в далёкой стороне» (1899). Короленко даёт свой тип «экспериментального» очерка с глубоко эстетически мотивированным соотношением факта и домысла, документа и художественного «моделирования» действительности.

«Павловские очерки» его привлекли внимание крупнейших социологов, политологов, экономистов (тот же В.И. Ленин ссылается на них в «Развитии капитализма в России»). Короленко соединяет в себе крупного учёного-социолога, экономиста, демографа, этнографа, юриста с тончайшим психологом, мастером художественной пластики (и здесь показательны и знаменательны его «переклички» с «яснополянским старцем»).

Короленковские очерки носят новеллический характер; в них присутствует «внеэстетический» элемент, связанный с описательностью, внешним правдоподобием, эмпиризмом; тщательно продуманы и художественно мотивированы сюжетные линии, композиция образов, развитие кульминаций. Структура образов подчинена доминанте: раскрыть героизм отдельной личности как выражение героизма всего народа, «открыть значение личности на почве значения массы», показать поиски простым человеком «вольной волюшки». Вот «очерк из 80-х годов» - «Чудная»(1880) с проникновенным «скорбным образом» умершей девушки. В «Марусиной заимке», объединившей цикл очерковых эссе и зарисовок («Уголок», «Бродяжий брак», «Пахарь-Тимоха», «Белая ночь», «Война», «Степан», «Заключение»), поэтически воссозданы «героические усилия молодого надломленного существа», которые «не пропали даром». Повествователь выражает сокровенное желание «заглянуть в безвестную судьбу беспокойного, неудовлетворившегося, может быть, давно уже погибшего человека». Общественный идеал Короленко и его повествователя утопичен, но при этом им чужда созерцательная иллюзорность, они ищут «естественную революционность» в крестьянстве, их восхищает народное заступничество разночинцев; их гуманизм активен, действенен. Когда подвергалось поруганию человеческое достоинство, писатель-гуманист решительно и смело протестовал. Таковы «картинки из подлинной действительности» «В успокоенной деревне» (1911). В деревне Кромщино Саратовской губернии истязали невинных крестьян, собаки вылизывали лужи человеческой крови. Гневный голос Короленко всколыхнул общественное мнение России, он влился во всё нарастающий поток народного возмущения, он способствовал развитию освободительного движения.

1.0x