22. ПЕРВОСЕНТЯБРЬСКОЕ. ДУХОВНО-ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЕ
УРОКИ ПУШКИНСКОГО КОСМИЗМА
Же м ч у ж и н ы ПУШКИНСКОГО
ЭКСКУРСИОННО – ТУРИСТИЧЕСКОГО
МАРШРУТА в Большой Москве и Подмосковье
«…любовь Пушкина к жене… была безгранична… Наталья Николаевна
была его богом, которому он поклонялся, которому верил всем сердцем,
и я убеждена, что он никогда, даже мыслью, даже намёком на какое-
либо подозрение не допускал оскорбить ее… В последние годы клевета,
стесненность в средствах и гнусные анонимные письма омрачали
семейную жизнь поэта, однако мы в Москве видели его всегда неизменно
веселым, как и в прежние годы, никогда не допускавшим никакой дурной
мысли о своей жене. Он боготворил её по-прежнему…»
Вера Александровна Н а щ о к и н а.
«…Слишком приметна была она, и как жена гениального поэта, и как
одна из красивейших русских женщин. Малейшую оплошность,
неверный шаг ее немедленно замечали, и восхищение сменялось
завистливым осуждением, суровым и несправедливым…»
А. Ф. О н е г и н.
«26 ноября сего года скончалась в Петербурге на 52-м году Наталья
Николаевна Ланская, урожденная Гончарова, в первом браке супруга
А.С. Пушкина. Её имя долго будет произноситься в наших
общественных воспоминаниях и в самой истории русской словесности.
С ней соединена была судьба нашего доселе первого, дорогого и
незабвенного поэта. О ней, о её спокойствии заботился он в свои
предсмертные минуты. Пушкин погиб, оберегая честь её. Да будет
мир её праху».
П. И. Б а р т е н е в.
«…П у ш к и н, т ы б у д е ш ь ж и т ь!»
Свидетели последних мгновений жизни Натальи Николаевны с трепетом внимали, как умирающая, в лихорадочном забытьи, шептала: «Пушкин, ты будешь жить!..».
Предзимье 1863 года. Надежда Николаевна приезжала в Москву на крестины внука. Простуда… Скоротечная болезнь… Лазаревское кладбище Александро-Невской Лавры…
Её дочь (А. Арапова) делится сокровенным воспоминанием: «Тихая, затаенная грусть всегда витала над ней. В зловещие январские дни она сказывалась нагляднее: она удалялась от всякого развлечения, и только в усугубленной молитве искала облегчения страдающей душе…».
Полтора столетия минули с тех пор… Два столетия - со дня её рождения…
Пётр Иванович Бартенев, основоположник пушкиноведения, в нескольких строках скромного некролога сконцентрировал, «спрессовал» провидческую весомость убеждения: «Её имя долго будет произноситься в наших общественных воспоминаниях и в самой истории русской словесности».
«Московская Пушкиниана», «Пушкиниана Большой Москвы»,
«Пушкины в Великой Московии», «Пушкин всегда и сегодня»…
«Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла. Самая его жизнь совершенно русская», - вот уже два века мы убеждаемся в правоте Николая Васильевича Гоголя, его пророческих, провидческих мыслей.
Напомним читателям, туристам и экскурсантам о «генеалогическом древе», ближайших предках А.С. Пушкина по отцовской линии:
Пушкин Головина Чичерин Приклонская
Александр Евдокия Василий Лукия
Петрович Ивановна Иванович Васильевна
--------------------------------------------- -------------------------------------------------
Пушкин Сергей Львович (жена Н.О. Ганнибал-Пушкина)
-------------------------------------------------------------------------------------
П у ш к и н А л е к с а н д р С е р г е е в и ч
«Генеалогическое древо», ближайшие предки А.С. Пушкина по материнской линии:
Ганнибал Шеберх Пушкин Ржевская
Абрам Христина Алексей Сара
Петрович Матвеевна Фёдорович Юрьевна
Н.О. Ганнибал-Пушкина (замужем за С.Л. Пушкиным)
П у ш к и н А л е к с а н д р С е р г е е в и ч
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Судьба каждого из Пушкиных – предмет особого разговора.
Понятна мне времён превратность,
Не прекословлю, право, ей.
У нас нова рожденьем знатность.
И чем новее, тем знатней.
Родов дряхлеющих обломок
(И по несчастью, не один),
Бояр старинных я потомок…
А. С. П у ш к и н. Моя родословная.
«Русский Парнас» в Подмосковье:
импровизации Дениса Давыдова
Я вас люблю так, как любить вас должно:
Наперекор судьбы и сплетен городских,
Наперекор, быть может, вас самих,
Томящих жизнь мою жестоко и безбожно…
Я вас люблю без страха, опасенья
Ни неба, ни земли, ни Пензы, ни Москвы, -
Я мог бы вас любить глухим, лишенным зренья…
Я вас люблю затем, что это – вы!..
Д. В. Д а в ы д о в.
«Русским Парнасом» называл Александр Сергеевич Пушкин имения друзей в Подмосковье, где его окружали радушие, отзывчивость, доброта, чуткость. «Свои Парнасы» в Москве и Московии – у Жуковского, Вяземского, Карамзина, Баратынского, Давыдова…
На склоне лет Денис Васильевич Давыдов пережил большое чувство: влюбленность в Евгению Дмитриевну З о л о т а р ё в у.
Первая встреча, первое впечатление («Вошла – как Психея, томна и стыдлива, Как юная Пери, стройна и красива… И шопот восторга бежит по устам, И крестятся ведьмы, и тошно чертям!»).
А потом последуют, образуя удивительный, трепетно-нежный лирический цикл: «Вальс», «Речка», «Я люблю тебя, без ума люблю», «Романс», «После разлуки», «И моя звездочка», «25 октября», «Записка, посланная на бале», «Что пользы мне в твоем совете», «О, кто, скажи ты мне, кто ты…»). Благодарность, признательность, восторг, упоение («Виновница тоски моей, Волненья чувств моих и думы, И поэтических безумий, И поэтических страстей!»). Окрыленность, страстность («Я чувствую приливы жизни, вижу свет, И возвращается душа, и сердце бьется!»).
Денис Васильевич делится сокровенными чувствами, говорит о необычайном приливе творческого вдохновения («Правда, что я теперь в восторге поэтическом, Без шуток, от меня так и брызжет стихами… З – ва как будто прорыла заглохший источник. Последние стихи, сам скажу, что хороши…».
В числе адресатов, которым Денис Васильевич доверительно и откровенно изливает свои чувства, – А.С. Пушкин.
Из глубин столетий – боль и печаль…
Он лежал без движенья, как будто
по тяжелой работе
Руки свои опустив. Голову тихо склоня,
Долго стоял я над ним, один,
смотря со вниманьем
Мертвецу прямо в глаза; были закрыты глаза.
Было лицо его мне так знакомо,
и было заметно,
Что выражалось на нем, - в жизни такого
Мы не видали на этом лице. Не горел
вдохновенья
Пламень на нем; не сиял острый ум;
Нет! Но какой-то мыслью, глубокой,
высокою мыслью
Было объято оно: мнилося мне, что ему
В миг предстояло как будто
какое виденье.
Что-то сбывалось над ним,
и спросить мне хотелось: что видишь?
В.А. ЖУКОВСКИЙ.
…Из глубин столетий – боль и печаль… Трагедийно-горестные кольцовские строфы…«Лес. Посвящается памяти А.С. Пушкина»... – «Что, дремучий лес, Призадумался, Грустью темною Затуманился? Что, Бова-силач, Заколдованный,
С непокрытою Головой в бою. Ты стоишь – поник, и не ратуешь С мимолетною Тучей-бурею. Густолиственный Твой зеленый шлем Буйный вихрь сорвал И развеял в прах.
Плащ упал к ногам И рассыпался… Ты стоишь – поник, И не ратуешь»
Великое чудо Поэзии… В глубинных метафорах, в психологическом воздействии поэтического синтаксиса, во всеохватывающем порыве художественной диалектики, диалектики души, диалектики сердца - горевое, болевое, безнадежно-надежное, бессознательно-безысходное (.«Где ж девалася Речь высокая, Сила гордая , Доблесть царская? У тебя ль, было, В ночь безмолвную Заливная песнь Соловьиная… У тебя ль, было, Дни – роскошество, - Друг и недруг твой Прохлаждаются… У тебя ль, было, Поздно вечером Грозно с бурею Разговор пойдет; Распахнет она тучу черную, Обоймет тебя Ветром-холодом И ты молвишь ей Шумным голосом: «Вороти назад! Держи около!» Закружит она, Разыграется… Дрогнет грудь твоя, Зашатается; Встрепенувшися, Разбушуешься: Только свист кругом, Голоса и гуд»…
Казалось бы, в кольцовском «Лесе» - обычный словесно-образный инструментарий, вроде бы обычные поэтические восклицания и вопрошания, свойственные фольклорной
музыкально-лирической стилизации… На первый взгляд - незамысловатая звукопись, незамысловатая светопись, неброская метафоризация («Буря плачется Лешим, ведьмою И несет свои Тучи за море. Где ж теперь твоя Мочь зеленая? Почернел ты весь, Затуманился… Одичал, замолк… Только в непогодь Воешь жалобу На безвременье»).
Но мастерски осуществлённая, дыханием гения осердеченная и высветленная совокупность изобразительно-выразительных средств вызывает к жизни удивительное свойство шедевра искусства: затронуть самые сокровенные струны человеческой натуры, растревоженной великой скорбью о безвременно ушедшем, дорогом, родственно-близком
(«Так-то, темный лес, Богатырь Бова! Ты всю жизнь свою Маял битвами. Не осилили Тебя сильные, Так дорезала Осень черная. Знать, во время сна, К безоружному Силы вражие Понахлынули. С богатырских плеч Сняли голову – Не большой горой, А соломинкой»)…
«…вернулся алеутом…». У истоков новой семьи.
…Новое в Пушкиниане. Окружение Пушкина. Сопутники Пушкина. Случайное и весомое.
Жизненно важное и второстепенное… Всё, что связано с личностью, биографией, творчеством, «присутствием» Пушкина, обладает нетленной ценностью, историко-культурологической весомостью.
Пушкинские маршруты… Пушкинские «тропы»… Старинные тракты и просёлки… Постоялые дворы и «ямы», почтовые станции… Встречи, судьбы, очарования и разочарования…
Судьба гениального из гениальнейших…
Регионально-краеведческий поиск «высвечивает» далёкое-близкое, сокровенное, потаенное, проливающее свет на ту или иную страницу великой судьбы…
…Видимо, есть резон, говоря об истоках новой семьи Пушкиных-Гончаровых,
уделить внимание личности графа Фёдора Ивановича Толстого, который принимал участие в первом сватовстве поэта к Наталье Гончаровой.
С Александром Пушкиным у «Американца» (прозвище Фёдора Ивановича) отношения складывались неровные: приятельство, товарищество, дружелюбное общение прерывалось размолвками, преддуэльными ссорами. «Преступный и привлекательный человек», аттестовал
его Лев Толстой. Хорошо знавший Фёдора Ивановича современник наполнял эту характеристику новыми деталями и оценками: «Он был прекрасно образован, говорил на нескольких языках, любил музыку и литературу, много читал и охотно сближался с артистами, литераторами и любителями словесности и искусства. Умён он был, как демон, и удивительно красноречив» (П.А. В я з е м с к и й. Старая записная книжка. Л., 1929, с. 232). «Обжор властитель, друг и бог» - ещё одна характеристика, принадлежащая Вяземскому.
Достойно проявил себя Ф.Толстой в шведскую кампанию 1808 года и Отечественную войну 1812-го. Натура дуэлянтско-буйная. Двенадцать человек убил на поединках. Дважды был разжалован в рядовые, но умопомрачительная храбрость и самоотверженность давали основание вернуть все ордена и полковничий чин. В 1803-ем вместе с послом Н.П. Резановым отбыл в Японию (на кораблях, командовал которыми будущий легендарный адмирал И.Ф. Крузенштерн). Однако в Петропавловске (как «раздоры во всей экспедиции посеявшего») в августе 1804-го был исключен из состава миссии. Несколько месяцев эксцентричный путешественник провёл среди дикарей на Алеутах, за что удостоен прозвания «Американец».
Избрав в спутницы жизни цыганку (по свидетельству современников) превратил свой московский дом в «настоящий вертеп», где чуть ли не круглосуточно кутили и картёжничали. В ходившей по Москве рукописи грибоедовского «Горя от ума» заподозрил он в словах Репетилова шарж на себя («Ночной разбойник, дуэлянт, В Камчатку сослан был, вернулся алеутом И крепко на руку не чист»).
При встрече Фёдор Иванович обидчиво спросил автора комедии:
- Почему ты написал, что я на руку не чист?..
- Но ведь ты не чисто играешь…
- Так бы и написал. А то подумают, что я взятки беру…
(«Русская старина», 1895, № 10, с.211).
«…Здесь не опомнятся от женитьбы Пушкина…»
Из письма Якова Ивановича Сабурова А.И. Сабурову (март 1831 года): «Здесь не опомнятся
от женитьбы Пушкина: склонится ли он под супружеское ярмо, которое – не что иное, как ставка игрока (англ.) и часто не слишком верная. Как справится он с тем, чтобы нарушить привычный ритм своей жизни? Впрочем, мы ничего не теряем. Во всяком случае на худой конец, больше будет прекрасных строф; итог писателя – это его книга, а как он к ней приходит – его дело.
Пусть брак, семья станут лишним томом в его библиотеке материалов – я согласен: она будет лишь богаче и плодотворнее» («Пушкин в неизданной переписке современников (1815-1837)». – «Литературное наследство», т. 58, 1952, с. 140-141).
«Непедагогические забавы Пушкина»
Воспоминания Павла Петровича Вяземского (1820 – 1888)… Личность незаурядная: талантливый дипломат, сенатор, оригинальный литератор, замечательный историк литературы, культуролог, мемуарист, эссеист…Сын близкого друга А.С. Пушкина… «Архив князей Вяземских», «Остафьевский архив» изучались пушкинистами тщательно, дотошно, взыскующе… Нас интересует то, что войдёт в м о с к в о в е д е н и е, регионоведение, краеведение, страноведение.
Пушкин-человек… Пушкин - в быту… Пушкин - в повседневном общении - с окружающими
и окружением… Процитируем несколько мемуарных фрагментов:
«Приезд Пушкина в Москву в 1826 году произвел сильное впечатление, не изгладившееся из моей памяти и до сих пор. Вызванный императором Николаем Павловичем, вскоре после коронации… Пушкин как метеор промелькнул в моих глазах… «Пушкин, Пушкин приехал» - раздалось по нашим детским, и все дети, учителя, гувернантки – все бросились в верхний этаж,
в приемную комнату взглянуть на героя».
«Литературные знаменитости были нам не в диковинку: Дмитриев, Жуковский, Баратынский вращались в нашей среде, даже Рылеев… все они, повторяю, были и нам, детям, люди довольно близкие… Карамзин…»
«Мы жили тогда в Грузине, цыганском предместье Москвы, в сельскохозяйственном подворье П.А. Кологривова, вотчима моей матушки. Позже, зимой 1826 – 1827, по переезде в наш дом в Чернышевом переулке, я решился, по тогдашней моде, поднести Пушкину, вслед за прочими членами семейства и мой альбом, недавно подаренный мне: то была небольшая книжка в 32-ю долю листа, в красном сафьяновом переплете; я просил Пушкина написать мне стихи.
Три дня спустя Пушкин возвратил мне альбом, вписав в него:
Здравствуй, друг мой Павел!
Держись моих правил:
Делай то-то, то-то,
Не делай того-то,
Кажется, что ясно.
Прости, мой прекрасный
Из мемуаров:
«…Пушкин поражен был красотою Н.Н. Гончаровой с зимы 1828 -1829 года. Он, как сам говорил, начал помышлять о женитьбе, желая покончить жизнь молодого человека и выйти из того положения, при котором какой-нибудь юноша мог трепать его по плечу на бале и звать в неприличное общество.
Холостая жизнь и несоответствующее летам положение в свете надоели Пушкину с зимы 1828 – 1829 года.
Устраняя напускной цинизм самого Пушкина и судя по-человечески, следует полагать, что Пушкин влюбился не на шутку около начала 1829 года. Напускной цинизм Пушкина доходил до того, что он хвалился тем, что стихи, им посвященные Н.Н. Гончаровой 8 июня 1830 года: Тебя мне ниспослал, тебя, моя мадонна, Чистейшей прелести чистейший образец… - что эти стихи были сочинены для другой женщины…»
«Холера задержала Пушкина в деревне до конца 1830 года. Немедленно по снятии карантинов, в декабре или январе 1831 года, он навестил нас в Остафьеве. Я живо помню, как он во время семейного вечернего чая расхаживал по комнате, не то плавая, не то как будто катаясь на коньках, и, потирая руки, декламировал, сильно напирая на : «Я мещанин, я мещанин», «Я просто русский мещанин». С особым наслаждением прочел врезавшиеся в мою память четыре стиха…».
«Пушкин женился 18 февраля 1831 года. Я принимал участие в свадьбе и по совершению брака в церкви отправился вместе с Павлом Воиновичем Нарышкиным на квартиру поэта для встречи новобрачных с образом…
«В щегольской, уютной гостиной Пушкина, оклеенной диковинными фиолетовыми обоями под лиловый бархат рельефными набивными цветочками, я нашел на одной из полочек, устроенных по обоим бокам дивана, никогда мною не виданное и неслыханное собрание стихотворений Кирши Данилова…».
Пушкинские мгновения
…Урок в гимназии. Юные чтецы читают Пушкина. Среди особо одаренных гимназистов – Миша Пришвин. Какой-то чуткой отзывчивостью, одухотворенностью дышало каждое произнесенное слово. Пахнуло раздольем, вешним половодьем, сказочной светоносностью…
Миша Пришвин проходил мимо дома, где некогда, направляясь в Арзрум, останавливался Пушкин. Пришвину казалось, что-по-пушкински буйствовало ливнями и травпами лето, по-пушкински приходила осень.
Как-то Пришвин записал в своём дневнике: «Для меня есть только два времени: весна с нарастанием и осень с уменьшением света. Так в природе, а в душе человека нарастание света сопровождается нарастанием тревоги с вопросом, найду ли силы в себе ответить зовам природы и переживу ли? Убавка света возбуждает внутри се6бя силы и уверенность творчества, даёт веру в возможность гармонии и всего такого, составляющего основы творческого поведения. Такою была осень для Пушкина2.
Пушкинская осень… Волшебная магия слова, озарение, исповедальность («И с каждой осенью я расцветаю вновь; Здоровью моему полезен русский холод»). В Захарове, перелесках под Хрущевом, Подстепье чувствовалось, угадывалось, волновало, бодрило то, что стало откровением гения («Унылая пора! Очей очарованье!..»).
Пушкинское присутствие скажется потом в чарующей звукописи «Светлого озера», «Журавлиной родины», в словесно-образной пластике «Лесной капели», «Неодетой весны», в волшебстве «Родников Берендея».
Пришвин не раз признавался, что пушкинские уроки сопровождали, укрепляли, врачевали душу, обогощали его, уже не новичка в литературе и общественной жизни. Михаил Михайлович вспоминал, как они с М.Горьким (еще в конце 20х - первой половине 30-х годов) «устанавливали свои широкие литературные связи в поисках друзей-гуманистов во всем мире», как они радовались каждому человеку, «способному каким-нибудь качеством своей души ответить на наши призывы, на призывы людей нового мира». Пришвина и Горького заботила судьба индейцев, переживших глубокую трагедию в США. Пришвин напоминает о книге Джона Теннера «Тридцать лет среди индейцев», вышедшей в 1830 году и буквально потрясшей Пушкина. Поэт счёл необходимым познакомить русского читателя с правдивым и безыскусственным повествованием Джона Теннера.
Пушкинская поэтика, пушкинская мысль, пушкинское слово одухотворили многие пришвинские страницы: «Незабудки», «Золотой луг», «Повесть нашего времени», «Дорога к другу», «Весна света».
В «Памятнике Пушкину» (1951) Пришвин скажет: «Бывает, весенняя вода прорвет плотину, смоет мостки, и останутся от всех мостков одни только колышки, и они-то бывают мерой того, как глубоко когда-то стояла вода. Так и памятник Пушкину останется мерой, до какой высоты может доходить полнота человеческой жизни.
Бывает, весенняя вода, спадая, оставляет на лугу льдины, указывающие на то, как далеко разливалась вода. Так и памятник Пушкину указывает на высший предел разлива нашей души. А мвы смотрим, и надеемся, и ждем, что придет новый Пушкин и установит нам новую даль.
И так тоже приходит утешенье, что Пушкин Пушкиным, а я в своём собственном деле разливался не хуже и сделал всё, что только мог… и что памятник Пушкину становится не самому Пушкину: какое дело Пушкину до своих памятников! Он ставится только для общества, как мера разлива души человеческой»…