Сообщество «Учебный космос России» 17:23 23 сентября 2017

200:Тургеневско-Полонско-Есенинские мотивы

200: Тургеневско-Полонско-Есенинские мотивы. Дистанц-лекторий МТОДУЗ В.В.Шахова (Троицк-в-Москве)

ВАСИЛИЙ Ш А Х О В

200: ТУРГЕНЕВСКО-ПОЛОНСКО-ЕСЕНИНСКИЕ МОТИВЫ


Он не нуждается ни в лаврах, ни в цветах,
И фимиам земли недужной и растленной
Не долетит к тому, кто в страшных глубинах
Вселенной ищет путь к Источнику вселенной.
Нет, бюсты и венки, и этот фимиам
Не вам и не его благословенной тени,
А родине — за то, что подарила нам
Истолкователя трех наших поколений. —
Поэта русских дум, — за то тепло и свет,
Что пролил нам в сердца её вещун — поэт.

Не нам и не ему сей фимиам пахучий,
Цветы и лавры… Нет! Пусть эти все цветы
Отчизна милая вплетет в свой терн колючий,
Чтоб обновить свои надежды и мечты.
Тень друга нашего, тень гения невольно,
Как бы в одну семью, соединяет нас,
Не потому, что нам расстаться с ним так больно,
Так жаль, что на земле огонь его погас, —
А потому, что Русь как бы себя венчает
Венцом того певца, которого теряет.

Яков Полонский. «У гроба И.С. Тургенева».

……………………………………………….

1.

Айседора Дункан и Полина Виардо:

«утро туманное» есенинской и тургеневской судьбы

«И.С. Тургенев, сильно недолюбливавший проповедников утилитарного взгляда на искусство, сказал однажды: «Венера Милосская несомненнее принципов 1789 года». Он был совершенно прав…»

Г. В. П л е х а н о в.

«…Адрес мой: Paris. Rue de Ja Pompe. 103. SergeiEssenin.

Адрес обязательно по-французски…»

В Париже Сергей Есенин перечитывал Полонского… Особенно близкими на этот раз

показались стихи, посвященные Тургеневу:

Туда, в Париж, где я когда-то

Впервые, искренно и свято,

Любим был женскою душой…

Туда, где ныне образ твой,

Ещё живой, мне свят и дорог,

Не раз стремился я мечтой

Подслушать милой тени шорох,

Поймать хоть призрака черты…

Увы! Поклонник красоты –

Я ей страдальческую службу

Давно усердно отслужил

И прозаическую дружбу

В своей душе благословил.

Но где друзья? – друзей немного…

Я их не вижу по годам;

Подчас глуха моя дорога…

В разброде мы: я – здесь, ты – там.

Донашивать свои седины

Нам порознь суждено судьбой!..

Тебе – объятиях чужбины,

Мне – в кандалах нужды родной…

Жизнеощущение автобиографического повествователя Якова Полонского («Устал я – лег – почти что болен, Своей работой недоволен; Не бросить ли? Не сжечь ли?- Нет! В моем уединеньи скучном, Замкнувшись в тесный кабинет, Не чужд я мысли о насущном, Забот и будничных сует… Устал я… размышлять нет мочи, - Не сплю… погас огарок мой… В окно глядит и лезет в очи Сырая мгла плаксивой ночи… Осенней вьюги слышен вой… И вот разнузданной мечтой Я мчусь в Париж, туда, где свято Впервые я любил когда-то И был блажен – в последний раз!..»).

Париж, Париж! Русский Париж – для Тургенева, для Герцена, для Огарёва, для тех же романтиков-пассионариев: Кропоткина, Лаврова, Боборыкина, Лопатина, Глеба Успенского… Париж роскошный и Париж для люмпенов… Контрасты Парижа, как и «ревущие противоречия» тех же Петербурга и Москвы…

…Вот позднего досуга час…

Париж недавно отобедал,

Он всё, что мог, изжил, изведал,

И жаждет ночи… Чердаков

Окошки – гнезда бедняков –

Ушли под тучи в мрак печальный:

Там голод, замыслы, нахальной

Нужды запросы – бой с нуждой,

Или при лампаде трудовой

Мечты о жизни идеальной…

Зато внизу – Париж иной,

Картинный, бронзовый, зеркальный;

Сверкают тысячи огней –

Гул катится по всем бульварам,

Толпа снует… Любуйся даром,

Дивись на роскошь богачей;

Вздохнув о юности своей,

Давай простор влюбленным парам…

Художественно-документальный «портрет» Парижа («Вот дом – громада. Из сеней На тротуар и мостовую Ложится просвет полосой; Из-под балкона, головой Курчавясь, кажут грудь нагую Шесть статуй – шесть кариатид; Свет газовых рожков скользит Кой-где по мрамору их тела; Полураскрыв уста, оне Прижались к каменной стене, И никому до них нет дела…). Яков Полонский – мастер лирико-психологического «городского» пейзажа («Вот – лестница осаждена… Идут, сгибаются колена, Ступенек не видать – одна С площадки мраморной видна Тебе знакомая арена: Звездятся люстры; их кайма Из хрусталей, как бахрома Из радужных огней, сверкает; Раздвинув занавес, ведет В громадный зал широкий вход, И тесную толпу стесняет»).

Париж архитектурно-парковый… Париж театральный… Париж музыкальный… - «Толпа рассыпалась – и вот Шуршит атлас, пестрят наряды, Круглятся плечи бледных дам – Затылки – профили – а там, Из-за высокой балюстрады, Уже виднеются певцы, Артисты-гении, певицы, Которым пышные столицы Несут алмазы и венцы»).

Иван Сергеевич Тургенев…

И ты в толпе – уж за рядами

Кудрей и лысин мне видна

Твоя густая седина;

Ты искоса повёл глазами –

Быть узнанным тщеславный страх

Читаю я в твоих глазах…

От русских барынь, от туристов,

От доморощенных артистов

Еще хранит тебя судьба…

Но – чу! Гремят рукоплесканья,

Ты дрогнул – жадное вниманье

Приподнимает складки лба;

(Как будто что тебя толкнуло!)

Ты тяжело привстал со стула,

В перчатке сжатою рукой

Прижал к глазам лорнет двойной

И – побледнел: О н а выходит…

Уже вдали, как эхо, бродит

Последних плесков гул, и – вот

Хор по струнам смычками водит –

Она вошла – она поет.

Полина Виардо… Она «разлучила» Тургенева с Россией… - «О, это вкрадчивое пенье! В нём пламя скрыто – нет спасенья! Восторг, похожий на испуг, Уже захватывает дух – Опять весь зал гремит и плещет… Ты замер… Сладко замирать, Когда, как бы ожив, опять Пришла любовь с тобой страдать – И на груди твоей трепещет… Ты молча голову склонил, Как юноша, лишенный сил Перед разлукой…».

2.

«Я боюсь духовного, а не телесного голода…»

…В Россию Айседору Дункан пригласил в 1921 году нарком Анатолий Васильевич Луначарский.

Перед отъездом в таинственно-притягательную Московию жаждущие сенсаций журналисты Парижа и Лондона буквально кишели вокруг великой танцовщицы, отваживавшейся отбыть в страну лютых зим, лаптей, медведей, балалаек, а теперь вот ещё и революции да голодомора.

- Не боитесь ли ехать в Россию, когда там нечего есть?

- Я боюсь духовного, а не телесного голода… Русские могут не иметь достаточно еды, но они твердо решили, что искусство и образование должны быть доступны всем!..

Через несколько месяцев, уже в Москве, Айседора Дункан, отвечая на вопрос корреспондента «Юманите» о первых впечатлениях и перспективах, убежденно скажет:

- Я оставила Европу, где искусство раздавлено коммерцией. Я убеждена в том, что в России совершается величайшее в истории человечества чудо, какое только имело место на протяжении последних двух тысячелетий. Мы находимся слишком близко к этому явлению, чтобы увидеть больше, чем только материальные последствия, но те, которые будут жить в течение следующего столетия, поймут, что человечество через коммунизм решило сделать огромный шаг вперёд… Только братство рабочих всего мира, только Интернационал могут спасти человечество».

Айседора Дункан: «Мой танец не танец прошлого, это – танец будущего… Я хочу учить ваших детей и создавать прекрасные тела с гармонически развитыми душами…»; «Мои три года жизни в России, со всеми их страданиями, стоили всего остального в моей жизни, вместе взятого! Ничего нет невозможного в этой великой стране…»

А.В. Луначарский: «Айседоре казалось, что если тело будет сделано легким, грациозным, свободно двигающимся, то это в значительной степени повлияет и на сознание людей и даже на их общественную жизнь».

…Вскоре после приезда Дункан в мастерской художника Якулова Есенин и Дункан познакомились… «Он читал мне свои стихи, я ничего не поняла, но я слышу, что это музыка…». Сердечная дружба Не пропускал ни одного спектакля Айседоры…

Есенин: - Ты имажинист!

Айседора (недоумевающее): - Па – чи – му?

Сергей: - Потому что в твоем искусстве главное – образ!... – Was ist «обрасс»?

Шнейдер: (переводит, поясняет)…

Сергей : - Ты, Айседора, тоже имажинист. Но хороший. Очень хороший имажинист… Понимаешь?..

Айседора (кивает головой): - Да… Да…

Сергей (улыбчиво, с лукавинкой): - Ты – Rewolution! Понимаешь?..

Айседора: - Ты - ангел, Серёжа… Ангел - ведь тоже имажинист… Прочитай что-нибудь…

Есенин (с озорной грустинкой):

Я обманывать тебя не стану,

Залегла забота в сердце мглистом.

Отчего прослыл я шарлатаном?

Отчего прослыл я скандалистом?

Не злодей я и не грабил лесом,

Не расстреливал несчастных по темницам.

Я всего лишь уличный повеса,

Улыбающийся встречным лицам.

Я московский озорной гуляка,

По всему тверскому околотку

В переулках каждая собака

Знает мою лёгкую походку…

(обращаясь к Шнейдеру): Переведи, пожалуйста…

Айседора (выслушав Шнейдера, протестующее): - Нет, нет, не шарлатан, не повеса, не скандалист… Не злодей… Может, чуточку – озорной гуляка… Читай, читай, мой ангел!..

Есенин: Каждая задрипанная лошадь

Головой кивает мне навстречу,

Для зверей приятель я хороший,

Каждый стих мой душу зверя лечит.

Я хожу в цилиндре не для женщин –

В глупой страсти сердце жить не в смле, -

В нем удобней, грусть свою уменьшив,

Золото овса давать кобыле.

Средь людей я дружбы не имею,

Я иному покорился царству.

Каждому здесь кобелю на шею

Я готов отдать мой лучший галстук.

И теперь уж я болеть не стану,

Прояснилась омуть в сердце мглистом.

Оттого прослыл я шарлатаном,

Оттого прослыл я скандалистом.

Айседора (хлопает в ладоши): - Серёжа!.. Ты – имажинист!.. Я – имажинист!.. Всё, что ты говорил, я переведу на танец… Пластика… Пластика… Музыка… Движение… Грация…Это будет катарсис, грациозное нечто!..

Есенин: - Айседора, это в самом деле замечательные планы…

Айседора: - Мой муж и я являемся революционерами, какими были все художники, заслуживающие этого звания. Каждый художник должен быть революционером, чтобы оставить свой след в мире сегодняшнего дня…

Есенин (иронично, но добродушно): Айседора… дорогая… ты, я вижу, не только имажинист больше меня, но и политик больше

самого Анатолия Васильевича Луначарского…

Дункан: (воодушевляясь, выслушав перевод Шнейдера): - Есенин – самый великий из живущих русских поэтов…Эдгар По, Верлен, Бодлер, Мусоргский, Достоевский, Гоголь – все они оставили творения бессмертного гения… Есенин – тоже…

(все трое добродушно смеются).

……………………………………………………………………………………….

…В Париже часто вспоминали о Тургеневе, Полине Виардо…

Поэт! Ты хочешь знать, за что такой любовью

Мы любим родину с тобой?

Зачем в разлуке с ней, наперекор злословью,

Готово сердце в нас истечь до капли кровью

По красоте её родной?

Что ж! Пусть весна у нас позднее и короче…

Сколько раз сам он испытывал прилив щемяще-радостной тоски по своей «северной» родине, где совсем другое лето, совсем другая осень, совсем другая зима! И совсем-совсем другая весна, что «позднее и короче», но оттого, пожалуй, и милее, и желанней… Фетовский «Ответ Тургеневу» об этом – весенне- заветном, интимно-дорогом, несказанно желанном:

Но вот дождались наконец:

Синей, мечтательней божественные очи,

И раздражительней немеркнущие ночи,

И зеленей её венец.

Сколько наблюдательности, сердечно-душевной глубины, какой-то особой р у с с к о с т и в психологической «пейзажной акварели» Фета: «Вчера я шёл в ночи и помню очертанье Багряно-золотистых туч. Не мог я разглядеть: то яркое сиянье – Вечерней ли зари последнее прощанье Иль утра пламенного луч? Как будто среди дня, замолкнувши мгновенно, Столица севера спала, Под обаяньем сна горда и неизменна, И над громадой ночь, бледна и вдохновенна, Как ясновидящая шла»).

Волшебная сила психологического с о п е р е ж и в а н и я…

Не верилося мне, а взоры различали,

Скользя по ясной синеве,

Чьи корабли вдали на рейде отдыхали,-

А воды, не струясь, под ними отражали

Все флаги пестрые в Неве.

Заныла грудь моя – но в думах окрыленных

С тобой мы встретилися, друг!

О, верь, что никогда в объятьях раскаленных

Не мог таких ночей, вполне разоблаченных

Лелеять сладострастный юг!

Тургенев и Россия… Русский гений на строк, но это золотые строки, в которых сказано более, чем в ином трактате; с такою любовью мог бы Паганини отозваться о своей скрипке», - писал издатель журнала «Вестник Европы» М.М. Стасюлевич филологу-просветителю (близкому родственнику Чернышевского) А.Н. Пыпину.

…Стихотворение Якова Полонского «И.С. Тургеневу». Два эпиграфа. Один пушкинский:

«Благословенный край – пленительный предел! Там лавры зыблются…». Другой эпиграф – некрасовский: «Невесела ты, родная картина!..» Тургеневская Франция и тургеневская Русь («Повеся нос, потупя взор, Быть может, слышишь ты – качает Свои вершины темный бор – Несутся крики – кто-то скачет – А там, в глуши, стучит топор – А там, в избе, ребенок плачет…

Быть может, вдруг перед тобой Возникла тусклая картина – Необозримая равнина, Застывшая во мгле ночной»). Тургеневские видения. Светло-печальные воспоминания («Как бледно-озаренный рой Бесов, над снежной пеленой Несётся вьюга; - коченеет, Теряясь в непроглядной мгле, Блуждающий обоз… Чернеет, Как призрак, в нищенском селе Пустая церковь; тускло рдеет Окно с затычкой – пар валит Из кабака; из-под дерюги Мужик вздыхает: «Вот-те на!» Иль «караул!» хрипит со сна, Под музыку крещенской вьюги»).

Крещенская вьюга над Спасским-Лутовиновым. Крещенская морозная круговерть над Ясной Поляной, Тулой, Орлом, Рязанью, Тамбовом, Воронежем, Саратовом, Ростовом, Липецком…

Русское Подстепье…

Быть может, видишь ты свой дом,

Забитый ставнями кругом,-

Гнилой забор – оранжерею –

И ту заглохшую аллею,

С неподметенною листвой,

Где пахнет древней стариной

И где теперь ещё, быть может,

Когда луна светла, как день,

Блуждает молодая тень…

«Народным заступникам», озаботившимся «освобождением труда», было дорого философско-психологическое раздумье автора «Нови», «Накануне», «Отцов и детей», «Порога», «Рудина», «Дыма». «Давненько не бывал я в стороне родной… Но не нашёл я в ней заметной перемены… Спит непробудным сном отчизна, Русь святая!» – с горечью говорит лирический герой стихотворения «Сон». Идеал тургеневских героев вызывал отклик у читателей: чужбине… О родине издалека… - «Но – быть может – (Кто знает?!) грустною мечтой Перелетел ты в край родной, Туда, где всё тебя тревожит, И слава, и судьба друзей, И тот народ, что от цепей Страдал и – без цепей страдает…».

3.

«…Крылатою мыслью он мир облетел…»

…Веймар. Айседора Дункан будет вспоминать потом, что Есенин с вдохновенным смирением знакомился с окрестностями, старался говорить «шепотом, с благоговением взирая на свидетелей жизни великих поэтов, - старые грабы, мощно растущие среди молодых фруктовых деревьев. Долго смотрел на недописанную Гёте страничку, лежащую на его письменном столе».

Задумчиво, почти молитвенно читал-проговаривал Есенин во время прогулки по прилегающим к городку холмам гётевско-лермонтовского «Ночного странника»: «Горные вершины Спят во тьме ночной, Тихие долины Полны свежей мглой, Не пылит дорога, Не дрожат листы, Подожди немного, отдохнёшь и ты».

«На смерть Гёте» Евгения Баратынского…

Предстала, и старец великий смежил

Орлиные очи в покое;

Почил безмятежно, зане совершил

В пределе земном всё земное!

Над дивной могилой не плачь, не жалей,

Что гения череп – наследье червей.

Погас! Но ничто не оставлено им

Под солнцем живых без привета;

На всё отзывался он сердцем своим,

Что просит у сердца ответа;

Крылатою мыслью он мир облетел,

В одном беспредельном нашёл ей предел.

Всё дух в нем питало: труды мудрецов,

Искусств вдохновенных созданья,

Преданья, заветы минувших веков,

Цветущих времен упованья.

Мечтою по воле проникнуть он мог

И в нищую хату, и в царский чертог.

… Вспоминались лекции, семинары, дискуссии в Университете Шанявского. Не избалованному в константиновских, спас-клепиковских «своих университетах» Сергей Есенин с жаждой интеллектуальной ненасытности впитывал услышанное, прочитанное… «Буря и натиск»… Гётевское: «Конечный продукт постоянно развивающейся природы есть прекрасный человек». Гётевский «Прометей»… Гётевский Фауст («Ясен предо мной конечный вывод мудрости земной: лишь только тот достоитн жизни и свободы, кто каждый день идёт за них на бой»)… Духовно-философский космос гения…

С природой одною он жизнью дышал;

Ручья разумел лепетанье,

И говор древесных листов понимал,

И чувствовал трав прозябанье;

Была ему звездная книга ясна,

И с ним говорила морская волна.

Изведан, испытан им весь человек!

И ежели жизнью земною

Творец ограничил летучий наш век,

И нас за могильной доскою,

За миром явлений, не ждет ничего,-

Творца оправдает могила его.

И если загробная жизнь нам дана,

Он, здешней вполне отдышавший,

И в звучных глубоких отзывах, сполна

Всё дольнее долу отдавший,

К предвечному легкой душой возлетит,

И в небе земное его не смутит.

…29 июня 1922 года (Дюссельдорф). Заместителю наркома иностранных дел М.М. Литвинову:

«Уважаемый тов. Литвинов! Будьте добры, если можете, то сделайте так, чтобы мы выбрались из Германии и попали в Гаагу. Обещаю держать себя корректно и в публичных местах «Интернационала» не петь. Уважающие Вас Есенин, Айседора Дункан».

Пути и перепутья, тупики и горизонты кичливой Европы… Берлин, Франкфурт, Висбаден, Гаага, Брюссель… Рим, Неаполь, Венеция, Флоренция… Париж…

Парижские строфы…

Не искал я ни славы, ни покоя,

Я с тщетой этой славы знаком.

А сейчас, как глаза закрою.

Вижу только родительский дом.

Вижу сад в голубых накрапах,

Тихо август прилег ко плетню.

Держат липы в зеленых лапах

Птичий гомон и щебетню.

Ах, и я эти страны знаю –

Сам немалый прошел там путь.

Только ближе к родимому краю

Мне б хотелось теперь повернуть…

…………………………………………………………………………..

Прощальное слово Айседоры Дункан:

«Трагическая смерть Есенина причинила мне глубочайшую боль. У него были молодость, красота, гениальность. Не удовлетворенный всеми этими дарами, его отважный дух искал невозможного. Он уничтожил свое молодое и прекрасное тело, но дух его будет вечно жить в душе русского народа и в душе всех любящих поэзию. Протестую против легкомысленных высказываний, опубликованных американской прессой в Париже. Между Есениным и мною никогда не было ссор… Я оплакиваю его смерть с болью и отчаянием…».

(продолжение следует)

1.0x