ВАСИЛИЙ Ш А Х О В
200: ТУРГЕНЕВСКО-ПОЛОНСКО-ЕСЕНИНСКИЕ МОТИВЫ
Яков Полонский. «У гроба И.С. Тургенева». ………………………………………………. 1. Айседора Дункан и Полина Виардо: «утро туманное» есенинской и тургеневской судьбы «И.С. Тургенев, сильно недолюбливавший проповедников утилитарного взгляда на искусство, сказал однажды: «Венера Милосская несомненнее принципов 1789 года». Он был совершенно прав…» Г. В. П л е х а н о в. «…Адрес мой: Paris. Rue de Ja Pompe. 103. SergeiEssenin. Адрес обязательно по-французски…» В Париже Сергей Есенин перечитывал Полонского… Особенно близкими на этот раз показались стихи, посвященные Тургеневу: Туда, в Париж, где я когда-то Впервые, искренно и свято, Любим был женскою душой… Туда, где ныне образ твой, Ещё живой, мне свят и дорог, Не раз стремился я мечтой Подслушать милой тени шорох, Поймать хоть призрака черты… Увы! Поклонник красоты – Я ей страдальческую службу Давно усердно отслужил И прозаическую дружбу В своей душе благословил. Но где друзья? – друзей немного… Я их не вижу по годам; Подчас глуха моя дорога… В разброде мы: я – здесь, ты – там. Донашивать свои седины Нам порознь суждено судьбой!.. Тебе – объятиях чужбины, Мне – в кандалах нужды родной… Жизнеощущение автобиографического повествователя Якова Полонского («Устал я – лег – почти что болен, Своей работой недоволен; Не бросить ли? Не сжечь ли?- Нет! В моем уединеньи скучном, Замкнувшись в тесный кабинет, Не чужд я мысли о насущном, Забот и будничных сует… Устал я… размышлять нет мочи, - Не сплю… погас огарок мой… В окно глядит и лезет в очи Сырая мгла плаксивой ночи… Осенней вьюги слышен вой… И вот разнузданной мечтой Я мчусь в Париж, туда, где свято Впервые я любил когда-то И был блажен – в последний раз!..»). Париж, Париж! Русский Париж – для Тургенева, для Герцена, для Огарёва, для тех же романтиков-пассионариев: Кропоткина, Лаврова, Боборыкина, Лопатина, Глеба Успенского… Париж роскошный и Париж для люмпенов… Контрасты Парижа, как и «ревущие противоречия» тех же Петербурга и Москвы… …Вот позднего досуга час… Париж недавно отобедал, Он всё, что мог, изжил, изведал, И жаждет ночи… Чердаков Окошки – гнезда бедняков – Ушли под тучи в мрак печальный: Там голод, замыслы, нахальной Нужды запросы – бой с нуждой, Или при лампаде трудовой Мечты о жизни идеальной… Зато внизу – Париж иной, Картинный, бронзовый, зеркальный; Сверкают тысячи огней – Гул катится по всем бульварам, Толпа снует… Любуйся даром, Дивись на роскошь богачей; Вздохнув о юности своей, Давай простор влюбленным парам… Художественно-документальный «портрет» Парижа («Вот дом – громада. Из сеней На тротуар и мостовую Ложится просвет полосой; Из-под балкона, головой Курчавясь, кажут грудь нагую Шесть статуй – шесть кариатид; Свет газовых рожков скользит Кой-где по мрамору их тела; Полураскрыв уста, оне Прижались к каменной стене, И никому до них нет дела…). Яков Полонский – мастер лирико-психологического «городского» пейзажа («Вот – лестница осаждена… Идут, сгибаются колена, Ступенек не видать – одна С площадки мраморной видна Тебе знакомая арена: Звездятся люстры; их кайма Из хрусталей, как бахрома Из радужных огней, сверкает; Раздвинув занавес, ведет В громадный зал широкий вход, И тесную толпу стесняет»). Париж архитектурно-парковый… Париж театральный… Париж музыкальный… - «Толпа рассыпалась – и вот Шуршит атлас, пестрят наряды, Круглятся плечи бледных дам – Затылки – профили – а там, Из-за высокой балюстрады, Уже виднеются певцы, Артисты-гении, певицы, Которым пышные столицы Несут алмазы и венцы»). Иван Сергеевич Тургенев… И ты в толпе – уж за рядами Кудрей и лысин мне видна Твоя густая седина; Ты искоса повёл глазами – Быть узнанным тщеславный страх Читаю я в твоих глазах… От русских барынь, от туристов, От доморощенных артистов Еще хранит тебя судьба… Но – чу! Гремят рукоплесканья, Ты дрогнул – жадное вниманье Приподнимает складки лба; (Как будто что тебя толкнуло!) Ты тяжело привстал со стула, В перчатке сжатою рукой Прижал к глазам лорнет двойной И – побледнел: О н а выходит… Уже вдали, как эхо, бродит Последних плесков гул, и – вот Хор по струнам смычками водит – Она вошла – она поет. Полина Виардо… Она «разлучила» Тургенева с Россией… - «О, это вкрадчивое пенье! В нём пламя скрыто – нет спасенья! Восторг, похожий на испуг, Уже захватывает дух – Опять весь зал гремит и плещет… Ты замер… Сладко замирать, Когда, как бы ожив, опять Пришла любовь с тобой страдать – И на груди твоей трепещет… Ты молча голову склонил, Как юноша, лишенный сил Перед разлукой…». 2. «Я боюсь духовного, а не телесного голода…» …В Россию Айседору Дункан пригласил в 1921 году нарком Анатолий Васильевич Луначарский. Перед отъездом в таинственно-притягательную Московию жаждущие сенсаций журналисты Парижа и Лондона буквально кишели вокруг великой танцовщицы, отваживавшейся отбыть в страну лютых зим, лаптей, медведей, балалаек, а теперь вот ещё и революции да голодомора. - Не боитесь ли ехать в Россию, когда там нечего есть? - Я боюсь духовного, а не телесного голода… Русские могут не иметь достаточно еды, но они твердо решили, что искусство и образование должны быть доступны всем!.. Через несколько месяцев, уже в Москве, Айседора Дункан, отвечая на вопрос корреспондента «Юманите» о первых впечатлениях и перспективах, убежденно скажет: - Я оставила Европу, где искусство раздавлено коммерцией. Я убеждена в том, что в России совершается величайшее в истории человечества чудо, какое только имело место на протяжении последних двух тысячелетий. Мы находимся слишком близко к этому явлению, чтобы увидеть больше, чем только материальные последствия, но те, которые будут жить в течение следующего столетия, поймут, что человечество через коммунизм решило сделать огромный шаг вперёд… Только братство рабочих всего мира, только Интернационал могут спасти человечество». Айседора Дункан: «Мой танец не танец прошлого, это – танец будущего… Я хочу учить ваших детей и создавать прекрасные тела с гармонически развитыми душами…»; «Мои три года жизни в России, со всеми их страданиями, стоили всего остального в моей жизни, вместе взятого! Ничего нет невозможного в этой великой стране…» А.В. Луначарский: «Айседоре казалось, что если тело будет сделано легким, грациозным, свободно двигающимся, то это в значительной степени повлияет и на сознание людей и даже на их общественную жизнь». …Вскоре после приезда Дункан в мастерской художника Якулова Есенин и Дункан познакомились… «Он читал мне свои стихи, я ничего не поняла, но я слышу, что это музыка…». Сердечная дружба Не пропускал ни одного спектакля Айседоры… Есенин: - Ты имажинист! Айседора (недоумевающее): - Па – чи – му? Сергей: - Потому что в твоем искусстве главное – образ!... – Was ist «обрасс»? Шнейдер: (переводит, поясняет)… Сергей : - Ты, Айседора, тоже имажинист. Но хороший. Очень хороший имажинист… Понимаешь?.. Айседора (кивает головой): - Да… Да… Сергей (улыбчиво, с лукавинкой): - Ты – Rewolution! Понимаешь?.. Айседора: - Ты - ангел, Серёжа… Ангел - ведь тоже имажинист… Прочитай что-нибудь… Есенин (с озорной грустинкой): Я обманывать тебя не стану, Залегла забота в сердце мглистом. Отчего прослыл я шарлатаном? Отчего прослыл я скандалистом? Не злодей я и не грабил лесом, Не расстреливал несчастных по темницам. Я всего лишь уличный повеса, Улыбающийся встречным лицам. Я московский озорной гуляка, По всему тверскому околотку В переулках каждая собака Знает мою лёгкую походку… (обращаясь к Шнейдеру): Переведи, пожалуйста… Айседора (выслушав Шнейдера, протестующее): - Нет, нет, не шарлатан, не повеса, не скандалист… Не злодей… Может, чуточку – озорной гуляка… Читай, читай, мой ангел!.. Есенин: Каждая задрипанная лошадь Головой кивает мне навстречу, Для зверей приятель я хороший, Каждый стих мой душу зверя лечит. Я хожу в цилиндре не для женщин – В глупой страсти сердце жить не в смле, - В нем удобней, грусть свою уменьшив, Золото овса давать кобыле. Средь людей я дружбы не имею, Я иному покорился царству. Каждому здесь кобелю на шею Я готов отдать мой лучший галстук. И теперь уж я болеть не стану, Прояснилась омуть в сердце мглистом. Оттого прослыл я шарлатаном, Оттого прослыл я скандалистом. Айседора (хлопает в ладоши): - Серёжа!.. Ты – имажинист!.. Я – имажинист!.. Всё, что ты говорил, я переведу на танец… Пластика… Пластика… Музыка… Движение… Грация…Это будет катарсис, грациозное нечто!.. Есенин: - Айседора, это в самом деле замечательные планы… Айседора: - Мой муж и я являемся революционерами, какими были все художники, заслуживающие этого звания. Каждый художник должен быть революционером, чтобы оставить свой след в мире сегодняшнего дня… Есенин (иронично, но добродушно): Айседора… дорогая… ты, я вижу, не только имажинист больше меня, но и политик больше самого Анатолия Васильевича Луначарского… Дункан: (воодушевляясь, выслушав перевод Шнейдера): - Есенин – самый великий из живущих русских поэтов…Эдгар По, Верлен, Бодлер, Мусоргский, Достоевский, Гоголь – все они оставили творения бессмертного гения… Есенин – тоже… (все трое добродушно смеются). ………………………………………………………………………………………. …В Париже часто вспоминали о Тургеневе, Полине Виардо… Поэт! Ты хочешь знать, за что такой любовью Мы любим родину с тобой? Зачем в разлуке с ней, наперекор злословью, Готово сердце в нас истечь до капли кровью По красоте её родной? Что ж! Пусть весна у нас позднее и короче… Сколько раз сам он испытывал прилив щемяще-радостной тоски по своей «северной» родине, где совсем другое лето, совсем другая осень, совсем другая зима! И совсем-совсем другая весна, что «позднее и короче», но оттого, пожалуй, и милее, и желанней… Фетовский «Ответ Тургеневу» об этом – весенне- заветном, интимно-дорогом, несказанно желанном: Но вот дождались наконец: Синей, мечтательней божественные очи, И раздражительней немеркнущие ночи, И зеленей её венец. Сколько наблюдательности, сердечно-душевной глубины, какой-то особой р у с с к о с т и в психологической «пейзажной акварели» Фета: «Вчера я шёл в ночи и помню очертанье Багряно-золотистых туч. Не мог я разглядеть: то яркое сиянье – Вечерней ли зари последнее прощанье Иль утра пламенного луч? Как будто среди дня, замолкнувши мгновенно, Столица севера спала, Под обаяньем сна горда и неизменна, И над громадой ночь, бледна и вдохновенна, Как ясновидящая шла»). Волшебная сила психологического с о п е р е ж и в а н и я… Не верилося мне, а взоры различали, Скользя по ясной синеве, Чьи корабли вдали на рейде отдыхали,- А воды, не струясь, под ними отражали Все флаги пестрые в Неве. Заныла грудь моя – но в думах окрыленных С тобой мы встретилися, друг! О, верь, что никогда в объятьях раскаленных Не мог таких ночей, вполне разоблаченных Лелеять сладострастный юг! Тургенев и Россия… Русский гений на строк, но это золотые строки, в которых сказано более, чем в ином трактате; с такою любовью мог бы Паганини отозваться о своей скрипке», - писал издатель журнала «Вестник Европы» М.М. Стасюлевич филологу-просветителю (близкому родственнику Чернышевского) А.Н. Пыпину. …Стихотворение Якова Полонского «И.С. Тургеневу». Два эпиграфа. Один пушкинский: «Благословенный край – пленительный предел! Там лавры зыблются…». Другой эпиграф – некрасовский: «Невесела ты, родная картина!..» Тургеневская Франция и тургеневская Русь («Повеся нос, потупя взор, Быть может, слышишь ты – качает Свои вершины темный бор – Несутся крики – кто-то скачет – А там, в глуши, стучит топор – А там, в избе, ребенок плачет… Быть может, вдруг перед тобой Возникла тусклая картина – Необозримая равнина, Застывшая во мгле ночной»). Тургеневские видения. Светло-печальные воспоминания («Как бледно-озаренный рой Бесов, над снежной пеленой Несётся вьюга; - коченеет, Теряясь в непроглядной мгле, Блуждающий обоз… Чернеет, Как призрак, в нищенском селе Пустая церковь; тускло рдеет Окно с затычкой – пар валит Из кабака; из-под дерюги Мужик вздыхает: «Вот-те на!» Иль «караул!» хрипит со сна, Под музыку крещенской вьюги»). Крещенская вьюга над Спасским-Лутовиновым. Крещенская морозная круговерть над Ясной Поляной, Тулой, Орлом, Рязанью, Тамбовом, Воронежем, Саратовом, Ростовом, Липецком… Русское Подстепье… Быть может, видишь ты свой дом, Забитый ставнями кругом,- Гнилой забор – оранжерею – И ту заглохшую аллею, С неподметенною листвой, Где пахнет древней стариной И где теперь ещё, быть может, Когда луна светла, как день, Блуждает молодая тень… «Народным заступникам», озаботившимся «освобождением труда», было дорого философско-психологическое раздумье автора «Нови», «Накануне», «Отцов и детей», «Порога», «Рудина», «Дыма». «Давненько не бывал я в стороне родной… Но не нашёл я в ней заметной перемены… Спит непробудным сном отчизна, Русь святая!» – с горечью говорит лирический герой стихотворения «Сон». Идеал тургеневских героев вызывал отклик у читателей: чужбине… О родине издалека… - «Но – быть может – (Кто знает?!) грустною мечтой Перелетел ты в край родной, Туда, где всё тебя тревожит, И слава, и судьба друзей, И тот народ, что от цепей Страдал и – без цепей страдает…». 3. «…Крылатою мыслью он мир облетел…» …Веймар. Айседора Дункан будет вспоминать потом, что Есенин с вдохновенным смирением знакомился с окрестностями, старался говорить «шепотом, с благоговением взирая на свидетелей жизни великих поэтов, - старые грабы, мощно растущие среди молодых фруктовых деревьев. Долго смотрел на недописанную Гёте страничку, лежащую на его письменном столе». Задумчиво, почти молитвенно читал-проговаривал Есенин во время прогулки по прилегающим к городку холмам гётевско-лермонтовского «Ночного странника»: «Горные вершины Спят во тьме ночной, Тихие долины Полны свежей мглой, Не пылит дорога, Не дрожат листы, Подожди немного, отдохнёшь и ты». «На смерть Гёте» Евгения Баратынского… Предстала, и старец великий смежил Орлиные очи в покое; Почил безмятежно, зане совершил В пределе земном всё земное! Над дивной могилой не плачь, не жалей, Что гения череп – наследье червей. Погас! Но ничто не оставлено им Под солнцем живых без привета; На всё отзывался он сердцем своим, Что просит у сердца ответа; Крылатою мыслью он мир облетел, В одном беспредельном нашёл ей предел. Всё дух в нем питало: труды мудрецов, Искусств вдохновенных созданья, Преданья, заветы минувших веков, Цветущих времен упованья. Мечтою по воле проникнуть он мог И в нищую хату, и в царский чертог. … Вспоминались лекции, семинары, дискуссии в Университете Шанявского. Не избалованному в константиновских, спас-клепиковских «своих университетах» Сергей Есенин с жаждой интеллектуальной ненасытности впитывал услышанное, прочитанное… «Буря и натиск»… Гётевское: «Конечный продукт постоянно развивающейся природы есть прекрасный человек». Гётевский «Прометей»… Гётевский Фауст («Ясен предо мной конечный вывод мудрости земной: лишь только тот достоитн жизни и свободы, кто каждый день идёт за них на бой»)… Духовно-философский космос гения… С природой одною он жизнью дышал; Ручья разумел лепетанье, И говор древесных листов понимал, И чувствовал трав прозябанье; Была ему звездная книга ясна, И с ним говорила морская волна. Изведан, испытан им весь человек! И ежели жизнью земною Творец ограничил летучий наш век, И нас за могильной доскою, За миром явлений, не ждет ничего,- Творца оправдает могила его. И если загробная жизнь нам дана, Он, здешней вполне отдышавший, И в звучных глубоких отзывах, сполна Всё дольнее долу отдавший, К предвечному легкой душой возлетит, И в небе земное его не смутит. …29 июня 1922 года (Дюссельдорф). Заместителю наркома иностранных дел М.М. Литвинову: «Уважаемый тов. Литвинов! Будьте добры, если можете, то сделайте так, чтобы мы выбрались из Германии и попали в Гаагу. Обещаю держать себя корректно и в публичных местах «Интернационала» не петь. Уважающие Вас Есенин, Айседора Дункан». Пути и перепутья, тупики и горизонты кичливой Европы… Берлин, Франкфурт, Висбаден, Гаага, Брюссель… Рим, Неаполь, Венеция, Флоренция… Париж… Парижские строфы… Не искал я ни славы, ни покоя, Я с тщетой этой славы знаком. А сейчас, как глаза закрою. Вижу только родительский дом. Вижу сад в голубых накрапах, Тихо август прилег ко плетню. Держат липы в зеленых лапах Птичий гомон и щебетню. Ах, и я эти страны знаю – Сам немалый прошел там путь. Только ближе к родимому краю Мне б хотелось теперь повернуть… ………………………………………………………………………….. Прощальное слово Айседоры Дункан: «Трагическая смерть Есенина причинила мне глубочайшую боль. У него были молодость, красота, гениальность. Не удовлетворенный всеми этими дарами, его отважный дух искал невозможного. Он уничтожил свое молодое и прекрасное тело, но дух его будет вечно жить в душе русского народа и в душе всех любящих поэзию. Протестую против легкомысленных высказываний, опубликованных американской прессой в Париже. Между Есениным и мною никогда не было ссор… Я оплакиваю его смерть с болью и отчаянием…». (продолжение следует) |