Авторский блог Шамиль Султанов 03:00 21 октября 2008

MEMENTO MORI

НОМЕР 43 (779) ОТ 22 ОКТЯБРЯ 2008 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Шамиль Султанов
MEMENTO MORI
Запад как цивилизация распада
НА ВОСТОКЕ много мудрых и прекрасных в своей пленительности и изяществе поэтов. Возможно, из них самый известный для западного читателя — Омар Хайям. И это на первый взгляд странно, потому что в мусульманском мире его никогда не сравнивают с такими безусловными гениями поэзии, как Руми, Хафиз, Джами. В мусульманской среде Хайям гораздо больше известен как математик, астроном, суфий.
Наверное, устойчиво сохраняющаяся в Европе особая популярность Омара Хайяма объясняется тем, что наиболее пронзительная тема его рубайята в переводах на европейские языки — мучительный поиск человеком смысла своей личной жизни перед лицом неминуемой смерти. Человека, который одиноким приходит в этот мир, одиноким ветром проносится в нём, и без следа, одиноким, уходит из этого мира.
Возможно, особая притягательность Хайяма для европейского индивидуального мышления это обратная сторона подспудно разворачивающейся вселенской трагедии личности. Трагедии "точки невозврата" — когда вдруг все соединяется в один узел: неуклонная девальвация личностного смысла жизни, все более тотальный автоматизм социального поведения, все более прогрессирующая неспособность найти ответ на проклятые вопросы: "Почему я появился на этом свете, зачем я здесь, во имя чего, во имя каких целей и ценностей я живу? Что потом?".
Мерно и неуклонно надвигающийся кризис "общества прогресса", растущее число признаков некоего мерцающего сумрачного перелома, все более явственный запах приближающегося совершенно иного будущего… Всегда в эпицентре переломных эпох самым острым, самым мучительным становился вопрос о конечной ценности личностной жизни, о смысле индивидуальной жизни человека вообще.

Тревога вечная мне не дает вздохнуть,
От стонов горестных моя устала грудь,
Зачем пришел я в мир, раз — без меня, со мной ли —
Всё так же он вершит свой непонятный путь?

То, что формирует культуры, искусство, идеологии, в конечном счете грамматические структуры языков — огромное, привычное и комфортное панно, объясняющее индивидам: зачем нужно жить. Эту грандиозную картину из неисчислимого количества слов и символов постоянно берегут, обновляют, лелеют, чтобы обмануть, заретушировать, скрыть от личности эту поразительную пустоту, которая угрожающе таится за такими обычными словами "смерть всегда тебя ждет".
Один из величайших русских умов ХХ века П.Д.Успенский писал в своем "Tertium organum": "Очень многие люди думают, что основные вопросы жизни абсолютно неразрешимы, что человечество никогда не узнает, зачем и к чему оно стремится, для чего страдает, куда идет. Поднимать эти вопросы считается даже неприличным. Полагается жить "так", "просто жить". Люди отчаялись найти ответы на эти вопросы и махнули на них рукой.
В действительности эту безнадежность мы ощущаем только тогда, когда начинаем считать человека чем-то "конечным", законченным, не видим ничего дальше человека. В таком виде вопрос на самом деле безнадежен. От всех социальных теорий, обещающих нам неисчислимые блага на земле, веет холодом, и остается чувство неудовлетворенности и неприятный отвкус.
— Зачем? К чему всё это? Ну, все будут сыты. — Прекрасно. А дальше?
Конечно, пока человечество не освободится от голода и нужды, пока рядом с роскошными дворцами и комфортабельными домами будут вонючие и грязные трущобы, пока рядом с нами люди будут топиться и вешаться от голода и отчаяния, мы не имеем права говорить ни о культуре, ни о цивилизации.
Но допустим, что ничего этого больше нет…Никто больше не душит никого. Все могут жить и дышать. Ну а дальше?
Дальше несколько трескучих фраз о "невероятных горизонтах", открывающихся перед наукой. — "Сообщение с планетой Марс", "химическое приготовление протоплазмы", "утилизация вращения земли вокруг солнца", "сыворотки от всех болезней", "жизнь до ста лет", — дальше, может быть, "искусственное приготовление людей", — но дальше уже фантазия истощается. Можно еще прорыть насквозь земной шар. Но это уже будет совершенно бесполезно.
Вот тут и приходит ощущение неразрешимости и безнадежности.
В самом деле, ну прорыли земной шар, а дальше? В другом направлении рыть?".
Конвенциональная картина мира хранит и воспроизводит комбинации неких событий, неких фактов, неких идей и представлений, неких имен, не потому что это соответствует неведомой и непонятной истине, а потому что какая-то определенная группа (политиков, идеологов, ученых, религиозных деятелей и т.д.) так когда-то договорилась и так когда-то решила.
Главная, хитроумная, цель заключается в том, чтобы личность могла в переплетениях паутины этой странной картины найти смысл собственного индивидуального существования, не связывая его с феноменом неизбежной личностной смерти. Но очень часто это просто не получается, особенно в периоды катастроф, когда трескаются, рушатся вдребезги с пылью, взвизгами, стонами и обильной кровью идеологические небоскребы, культурные и мифологические космосы…
Сто лет тому назад страна, не осознавая этого, обреченно шла к своей Голгофе, а странный русский мыслитель В.В.Розанов искренне и сумрачно писал о своем, личном: "Вот и совсем прошла жизнь…Остались немногие хмурые годы, старые, тоскливые, ненужные… Как все становится не нужно. Это главное ощущение старости. Особенно — вещи, предметы: одежда, мебель, обстановка.
Каков же итог жизни? Ужасно мало смысла…".
НЫНЕШНЕЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО обладает весьма удивительной на первый взгляд особенностью. Оно пронизано, пропитано, переполнено каким-то навязчивым, всеохватывающим стремлением сбежать, отгородиться, отдалиться от образа ненавистной и страшной идеи личностной смерти. "Смерти я совершенно не могу перенести. Не странно ли прожить жизнь так, как бы ее и не существовало…Между тем я так относился к ней, как бы никто и ничто не должен был умереть. Как бы смерти не было…". Это опять В.В.Розанов.
Наука, культура, формы образования и стили мышления, политические и идеологические системы и т.д. словно бы сговорились в своем единодушном стремлении принизить, отвергнуть, опровергнуть, исказить смерть как совершенно особое явление, а точнее, смысл и значение смерти как феномена, предельно важного и особого для человека и человечества.
— Но ведь это совершенно не так, — отвечает Хуан Матус, герой Карлоса Кастанеды:
"Величайший недостаток, о котором я говорю, это нечто такое, о чем ты должен помнить каждую секунду своего существования…Мы — существа, направляющиеся к смерти. Мы не бессмертны. Но мы ведем себя так, как если бы были таковыми. Это недостаток, унижающий нас как личности, и когда-нибудь он унизит нас как вид…
Единственный способ ухватиться за ткань нашего мира и за то, что мы делаем в нем, — это полностью принять тот факт, что мы существа, которые находятся на пути к смерти. Без приятия этого обязательного условия наши жизни, поступки, да и сам мир, в котором мы живем, — все это будет безнадежным делом…Мысль о смерти является самой отрезвляющей мыслью в мире…Вести себя так, словно мы вовсе не собираемся умирать, — ребячья дерзость. Но самым вредоносным является то, что приходит с этим чувством бессмертия, — кажущаяся способность поглотить всю непостижимую Вселенную своим разумом".
Суть смерти в т.н. "экономически развитых социумах", там, где окончательно и бесповоротно преодолена и разгромлена традиция, словно напрочь отделена от смысла жизни. Куда ни глянешь, везде одна и та же бесконечная, скучная, однообразная картинка: на фоне помпезной, суетливой, постоянно куда-то спешащей, брызгающей разноцветным и несуразным оптимизмом жизни словно плоская, невзрачная, почти случайная смерть оказывается почти на задворках. Значение личностной смерти оказывается неважным, тривиальным, никому не нужным. Смерть постоянно, настойчиво, через миллионы и миллиарды образцов представляется как некая серая повседневность, банальность, заурядность. И даже если неожиданно смерти вдруг начинают уделять неожиданно сочные и необычайные краски, то только с одной целью — еще более выпукло, ярко, жирно, аппетитно выразить, продемонстрировать господствующий, безусловный приоритет жизни, которая словно бы победила, сокрушила, окончательно преодолела свой антипод. Современные люди должны торопиться жить, должны наслаждаться жизнью, запрограммированно отбрасывая всякие мысли о следующей, которая может оказаться последней, минуте, часе, дне.

Не одерживал смертный над небом побед,
Всех подряд пожирает земля-людоед.
Ты пока еще цел? И бахвалишься этим?
Погоди: попадешь муравьям на обед!

Т. Лобсанг Рампа, один из наиболее проникновенных тибетских мыслителей ХХ века, писал о постоянной, неразрывной и вдохновляющей взаимосвязи личностного осознания жизни и смерти:
"Люди настолько поглощены своими мелкими мыслями, что у них нет времени интересоваться Великой Жизнью. Они беспокоятся о повышении зарплаты, о стоимости жизни, о том, что думают соседи, о телепрограмме, у них нет времени на действительно дела. …Не забывайте, что вы ничего не унесете с собой в потусторонний мир, что "ни один саван не имеет карманов", но все люди в будущей жизни получат то, что заслужили в настоящей. Для этого мы находимся на земле. Живые существа приходят сюда учиться (не через книги или интернет, посредством испытаний и переживания жизни. — Ш.С.). Если бы им нечему было учиться, они попали бы в другие миры, в лучшие… И если вы хотите унести с собой после земной смерти ценные знания, то должны уже сегодня готовиться к этому…
Мы постоянно должны поддерживать свое внутреннее спокойствие и не забывать, что всякие пустяки не будут нам нужны, когда мы покинем этот мир… Следовательно, надо заниматься лишь тем, что не будет отнято, что нам действительно принадлежит, — знания…
Мы можем спрашивать: зачем мы приходим на эту Землю? Затем, чтобы здесь умереть, но смерть и страдание нас воспитывают. Никто не испытал большего страдания, чем нужно для его духовного улучшения…
К несчастью, в торговом мире ценность человека измеряется его счетом в банке и применением этих денег... Но вне этого мира ложных ценностей богатство ничего не значит, мы должны постоянно повторять это своему подсознанию, никто никогда не мог унести с собой ни монеты, ни булавки, ни сожженной спички по ту сторону Реки Смерти".
КТО-ТО СКАЗАЛ, что нынешнее человечество — цивилизация кали-юги?.. Черная юга — это угасающий танец хрупкой, обезумевшей жизни на утлом корабле, плывущем по мрачному вселенскому океану смерти. Смерть — это неотъемлемая и самая странная часть смысла жизни. А может быть, смерть глубинная суть жизни?.. А, возможно, все наоборот: жизнь — это всего лишь некий аспект смерти? Смерть — необычайный и непредсказуемый прыжок через пустоту как поразительную пропасть, а жизнь — всего лишь разбег, удачный или неудачный, перед этой попыткой?.. А, может быть, мы и проживаем свою жизнь, чтобы только для себя найти "как" умереть?.. Может быть, эта жизнь на земном плане нужна только для того, чтобы определить, найти, сформировать, развить некие свои личностные качества, некие особенности, которые необходимы, чтобы преодолеть эту пропасть?
Все предыдущие цивилизации, все великие религии исходили из того, что суть жизни, без раскрытия смысла смерти, всегда остается неразрешимой тайной. Вот почему более двух тысяч лет назад сумрачный даос Ян Чжу и говорил, вроде бы сомневаясь и одновременно не сомневаясь: ""Смерть и жизнь подобны возвращению и отправлению. Откуда мне знать, что, умерев в этом случае, не родишься в другом случае? Ведь я знаю только, что они, жизнь и смерть, не походят друг на друга. Откуда мне знать, не заблуждается ли тот, кто добивается жизни? Откуда мне также знать, не будет ли моя нынешняя смерть лучше, чем прошедшая жизнь?"

Мужи, чьей мудростью был этот мир пленен,
В которых светочей познанья видел он,
Дороги не нашли из этой ночи темной,
Посуесловили и погрузились в сон.

В нынешнем мире людей смерть присутствует в высоком и обычном искусстве, в бесконечных информационных потоках интернета и СМИ, белой, серой и черной пропаганде, культуре и контркультуре, официальной, неофициальной и подпольной идеологии. Но, в конечном счете, феномен смерти фиксируется, рассматривается, анализируется, обсуждается, учитывается как в общем что-то достаточно случайное, мелкое, малозначимое и в целом даже досадное на фоне "эволюции, постоянного прогресса, развития человечества, цивилизации, культуры, нации, государства, страны, идеологии, класса, этноса" и т.д.
"Хотя смерть и неизбежна, она, тем не менее, по сравнению с великой ценностью жизни, банальна, а потому и второстепенна", — вот каждодневный лозунг этого социума.
Но еще более трагично то, что смерть человека перестает быть, прежде всего, личностным феноменом, то есть тем, что ощущается как глубоко и закономерно присущее индивиду, встроенное в суть его жизни как неповторимой уникальности. Выражение "Попробуй, отними у меня мою жизнь" в современном обществе, с его развитой культурой насилия, не имеет никакого смысла. Но вызов "Попробуй, отними у меня мою смерть", в гораздо большей степени выражает действительную уникальность индивидуального сознания и для самой личности и для окружающего социума. И только потом, после этого и возможно осознание индивидуального потока жизни как развертывание личностной тотальности.
Важнейшим компонентом сознания действительно целостной личности является ясное и четкое переживание безусловной неизбежности собственной смерти. Именно неповторимость, уникальность осознания своей неизбежной индивидуальной смерти делает индивида по-настоящему уникальной личностью и, как это ни парадоксально, счастливой.
Теофраст Парацельс писал: "солдат, переевший и перепивший, должен почитаться такой же скотиной, как и свинья, ибо оба они не ведают часа смерти своей или же как скоро их убьют". А вспомните Льва Толстого: "Счастлив человек, который знает день своей смерти". Увидеть грандиозный и неповторимый закат, ощутить этот величайший день (а, если подумать, разве есть нечто более великое?) можно, если нет трусливой и ложной убежденности в тривиальности смерти, если человек в своем осознании не отчужден от своей неповторимой смерти, если смерть для личности всегда присутствует как вызов, испытание и возможность.
Нельзя быть трусом перед лицом неизбежности смерти, но необходимо испытывать великое, благоговейное уважение к личности собственной смерти. Ибо только смерть и есть переход к надличностной Неизвестности и даже к Непознаваемому.
Никогда смерть не являлась и не является для конкретного человека формальностью: абстрактной смерти просто нет. Вот опять Розанов. "Почему я так не могу перенести смерти?... Цари умирали. Умер Александр III. Почему же я не могу перенести? Не знаю. Но не могу перенести. "Я умру" — это вовсе не то, что "он умрет".
Смерть абсолютно конкретна, смерть — это воплощение, символ предельной конкретности. "Когда я умираю, именно я и только я в этот миг умираю со всем своим миром, со всей своей вселенной, со своим прошлым и будущим".
КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК, кем бы он ни был: богатым или бедным, умным или глупым, королем или прокаженным изгоем, верующим или язычником, — должен будет встретить свою смерть и умереть. Это безусловный, непреклонный, величайший закон, который никто и никогда не может отменить или изменить. И каждый обязательно встретит свою смерть и умрет. А потом пройдет какое-то время, и след пребывания человека полностью и окончательно сотрется с лица Земли. Это относится ко всем без исключения.
Я помню о своих дедушках и бабушках, я что-то знаю о некоторых своих прабабушках и прадедушках, других своих ушедших родственниках, но я практически ничего не помню или не знаю о своих предках, которые жили, например, всего лишь двести лет назад. И я ничего не знаю о тех своих далеких родственниках-землепашцах, которые жили триста лет назад. Даже следов их имен.
Но даже то, что, как представляется, я знаю о своих предшественниках, если подумать, всего лишь бессмыслица самомнения. На самом деле то, что мне кажется, я знаю о своих предках, это всего лишь отрывочные, сумбурные воспоминания о некоторых сохранившихся в моей памяти случайных событиях их жизни. Эти воспоминания скорее говорят не о моих ушедших навсегда родственниках, а обо мне, о качествах, особенностях моей памяти и моего характера. Я помню не о моих непосредственных родственниках, моих предках как таковых. В лучшем случае в моей памяти сохраняются только некоторые факты их жизни, чаще всего приукрашенные и связанные, прямо или опосредованно, со мной лично, с моим ощущением собственной важности.
То же самое будет и со мной. Непреклонный, железный закон на то и закон, что не знает никаких исключений. Я уйду навсегда с этого земного плана, когда повстречаюсь со своей смертью. Я уверен, что мои дети, возможно, будут помнить обо мне. Может быть, мои внуки и правнуки будут изредка вспоминать какие-то необычайные или курьезные факты моей жизни. Но это в лучшем случае. А потом все окончательно исчезнет.
Последний пророк человечества однажды сказал: "Абу Хурайра, хочешь, я покажу тебе земную жизнь?" Тот ответил: "Да, о Посланник Аллаха". Тогда он взял его за руку и пошел, пока не остановился у помойной ямы, где были головы людей, остатки гнилых костей и лохмотья, испачканные нечистотами. И он сказал: "О Абу Хурайра, эти человеческие головы, которые ты видишь, были, как ваши головы, полны стремлений и стараний в собирании благ земной жизни. И они молили о долгой жизни так же, как молите вы, и так же, как и вы, усердствовали в накоплении богатства и в строительстве земной жизни, а сегодня, как ты видишь, кости их сгнили и тела их истлели. А это — лохмотья одежд, которыми они украшали себя. Сегодня ветер швырнул их в нечистоты. А это — кости их животных, на спинах которых они ездили по странам земным. А эти помои — их вкусная еда, ради получения которой они ухищрялись, вырывая её друг у друга. Теперь её выкинули таким позорным образом, и никто не может оставаться рядом с ней из-за ее зловония. Это — итог дел земной жизни, как ты видишь".
Люди современной "высокоразвитой" цивилизации похожи на жестко запрограммированные автоматы, действующие в условиях тотальной регламентации всего и вся. Абсолютное большинство из них предсказуемы: их жизни, их поведение, мысли. И для этого не нужны выдающиеся способности. Одномерная жизнь одномерного человека одномерного человечества. Все просчитывается и все моделируется. Автоматизация производства, автоматизация потребления, автоматизация мышления, коммуникаций, личностного поведения, социальной и политической деятельности распространяется и на смерть.
"Каждый по-своему встречает свою смерть?!" — "Нет, — говорит эта цивилизация массового производства и массового потребления,— регламентированная, автоматизированная жизнь требует такой же регламентации и автоматизма смерти. Смерть, хотите вы или не хотите, это тоже системный компонент массового производства и массового потребления. Смерть не должна быть личностной тайной, не должна быть выбивающимся за рамки вызовом, не должна быть удивительной, страшной, чудесной, непредсказуемой. В нашем одномерном мире, где господствует плоская определенность, или, по крайней мере, постоянное стремление к определенности предметов и вещей смерть, не может и не должна быть символом иррационального страха перед неизвестным. Смерть в нашем мире должна быть тривиальной, предсказуемой, не страшной и, в общем, бессмысленной".
НЫНЕШНИЙ СОЦИУМ, где господствуют вещи, где и сами люди — всего лишь говорящие и потребляющие вещи, человек-автомат неизбежно должен безостановочно, постоянно, не останавливаясь, бежать от самой мысли о неминуемости и неизбежности личностной смерти.
Каждая материальная вещь, включая информационные образы, в принципе в этом обществе может стать и становится для кого-то божеством, кумиром. Этой вещи будут поклоняться, о ней будут постоянно думать, ее будут постоянно искать, лелеять и холить, она будет незримо или открыто господствовать в сознании и в мышлении.
Обладание вещью или неким множеством вещей, постоянное потребление вещей символизирует в этой цивилизации иллюзорную победу над временем. Новый автомобиль, новый компьютер, новый телефон — это все большая и большая скорость, это образ авангардного продукта, предназначенного только для продвинутых, это принадлежность к некой группе, которая обогнала других…
Иллюзорная победа над временем — это иллюзия победы над смертью. Новый, тотальный миф постоянно строится, конструируется и переформатируется, исходя из того, что мир вещей нескончаем и безграничен. А личностное обладание этими вещами означает вступление, интеграцию, погружение в бессмертный мир вещей.
Реальная, личностная смерть есть вечная загадка — вызов этому преходящему вещному миру, ибо смерть безжалостно взрывает иллюзию "бессмертия потребления". Человек умер в результате рака или инсульта, и все: вдруг сразу куда-то исчезли, пропали роскошные автомобили, дачи, заграничные дома, спрятанные где-то миллионы и миллиарды, бриллианты и картины… Смысл всего этого, ради чего были отданы годы единственной, неповторимой, уникальной жизни, вдруг испарился. Да, вдруг был, и внезапно совершенно исчез. Осталась только бессмысленная, давящая со всех сторон серость — тёмная, равнодушная, постепенно всё проглатывающая…
Для мира вещей личностная смерть — величайший и непреодолимый ужас, не потому, что со смертью все заканчивается, а потому что все заканчивается безвозвратно. Поэтому осознание неизбежности личностной смерти — это основной и конечный враг этого общества. Ведь именно смерть одинокого индивида спокойно и безупречно демонстрирует бессмысленность такой жизни — жизни вещи, потребляющей вещи.
Цивилизация массового производства и массового потребления, массового автоматического мышления и массового автоматического поведения, массовой определенности и массового однотипного бессознательного не приемлет непознаваемого, тайны, действительного религиозного сознания, Бога. Естественно, стандартизированная религия как массовый ритуал и массовая организация, как интегрированный в массовое общество институт управления массовым сознанием приветствуется и поощряется, но в строго отведенной ей нише. Основная цель и задача такой религии автоматического ритуала в любой стране массового потребления — имитировать рост так называемой духовности в массовых моделях мышления и поведения.
Нынешний мир людей-вещей — это еще и языческий культ т.н. рациональности, т.н. рационального или естественно-научного мышления, т.н. рационального поведения. Этот мир не может существовать без т.н. рациональной науки, потерявшей остатки каких-либо нравственных критериев и моральных оснований, культуры и идеологии, которые служат не обществу, а только лишь обслуживают экономический способ воспроизводства.
Если смысл нынешней жизни — бесконечное потребление вещей, то суть личностной смерти, отрицающей такое потребление, абсолютно противостоит такой иллюзорной жизни.

В мире временном, сущность которого — тлен,
Не сдавайся вещам несущественным в плен,
Сущим в мире считай только дух вездесущий,
Чуждый всяких вещественных перемен.

Естественно, что современное общество массового потребления и автоматизированного сознания является глубоко языческим. Причем языческое оно в гораздо большей степени, чем примитивные языческие культуры, обожествляющие ограниченное количество предметов. В современном же человеческом обществе каждый предмет, каждая вещь, предназначенная для потребления, может стать специфическим идолом, а, следовательно, превратиться в особый объект поклонения, то есть сознательно или бессознательно обожествляться.
Глубоко языческим является и сознание членов потребительской цивилизации. Для каждого индивида-потребителя одновременно существуют десятки, сотни, тысячи кумиров, идолов, божеств. Казалось бы, ну и что тут особого трагического, если человек заявляет, что он, тем не менее, верит в Бога? Однако потребительское многобожие драматическим образом раскалывает потенциальную целостность личности. Ибо только целостный индивид обладает потенциалом веры в Бога. Если человек только может утверждать, что он верит в Бога, то на самом деле он уже в принципе не обладает способностью верить во Всевышнего.
Окончание следует
1.0x