Авторский блог Редакция Завтра 03:00 8 июля 2008

ЖИТЬ НА РЫНКЕ НЕВОЗМОЖНО

НОМЕР 28 (764) ОТ 9 ИЮЛЯ 2008 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
ЖИТЬ НА РЫНКЕ НЕВОЗМОЖНО
Год без академика Львова
Есть люди редкого склада — похожие на воздух, которым дышишь, не замечая его присутствия. Их начинает особенно, катастрофически не хватать после того, как они уходят из жизни. На том месте, которое они занимали, образуется невосполнимая пустота, вакуум. Почему-то сразу становится некого спросить, не с кем посоветоваться, не на кого опереться... Таким был русский мыслитель Вадим Валерианович Кожинов. И таким же был русский православный ученый Дмитрий Семёнович Львов.
То, что он сделал и наметил в современной экономической науке, в полной мере будет востребовано, наверное, не сегодня и даже не завтра. Но это рано или поздно произойдёт. И если не у нас в России — ибо "несть пророка в своем Отечестве", то в какой-то другой стране мира.
6 июля 2008 года исполнилась первая годовщина со дня кончины Дмитрия Семёновича. К этой дате мы предлагаем вниманию наших читателей текст интервью, которое академик Львов дал еще в октябре 2006 года, и которое, наверное, можно считать программным изложением его взглядов (первая публикация — журнал "Боевое братство", 2006, № 12).

КОРРЕСПОНДЕНТ. Дмитрий Семёнович, согласно официальным данным, российская экономика находится сегодня на подъёме. Темпы роста ВВП вот уже шестой год не опускаются ниже 6%. Между тем в мировом рейтинге уровня жизни ООН наша страна за 2005 год скатилась на три ступеньки, с 59-го места на 62-е. Из 111 стран, которые вошли в рейтинг "качества жизни", составленный лондонской исследовательской группой "Economist Intelligence Unit" с учётом всех факторов, влияющих на жизнь человека, РФ оказалась лишь 105-й, уступив даже Украине (99-е место). Согласно рейтингу международного центра антикоррупционных исследований "Transparency International", по уровню коррупции Россия в 2003 году была 86-й, в 2004 году — 90-й, а в 2005 году заняла 126-е место, вместе с Нигером и Сьерра-Леоне. Еще ниже место, отведенное Российской Федерации в мировом рейтинге удовлетворенности жизнью — лишь 167-е из 174 стран мира. Что всё это значит? Кто-то с определенными целями передёргивает реальные цифры, или же мы здесь имеем дело с неким объективно существующим в России социально-экономическим парадоксом?
Дмитрий ЛЬВОВ, академик РАН. На мой взгляд, в гораздо большей степени второе, чем первое. Некоторые манипуляции со статистикой, несомненно, присутствуют — и у нас в стране, и за рубежом. Но нельзя сказать, чтобы они искажали ситуацию до полной неузнаваемости. Впрочем, то, что вы назвали "социально-экономическим парадоксом", на самом деле — всего лишь две стороны одной медали. Российская экономика действительно растёт — но только если объём произведенных товаров и услуг измерять в рублях. Что и делает Роскомстат. В 2005 году этот рост выглядел грандиозным: с 16966,4 до 21598,0 млрд. рублей, более чем на 27%. Вопрос только в том, что здесь инфляция, а что — реальный экономический рост? Наши данные, основанные на системном анализе и рыночных, и производственных показателей, говорят, что по итогам прошлого года величина дефлятора ВВП и, соответственно, инфляции была занижена, а темпы экономического роста, соответственно, завышены приблизительно в 1,5 раза. То есть реально мы имели в 2005 году не 10% инфляции и 6,4% роста ВВП, а около 15% инфляции и 4,2% роста ВВП. Разумеется, эти цифры, при всем их "неудобстве", вовсе не отрицают оживления российской экономики — они лишь свидетельствуют о том, что на деле это оживление гораздо слабее заявленного официально.
КОРР. Можно ли сказать, что сегодня Россия экономически всего лишь "слабо улыбается", а ей рисуют "рот до ушей"?
Д.Л. Давайте всё-таки не будем злоупотреблять метафорами. Тем более — неточными. Ведь мы говорим пока лишь о товарно-денежном измерении такого многомерного явления, как экономика. Однако у нее существуют и другие, не менее важные измерения: например, ресурсное, инфраструктурное или социальное. Так вот, с учетом процессов, которые идут в этих сферах, говорить об экономическом росте применительно к России попросту нельзя.
Начну с ресурсного измерения, самого простого и понятного. С точки зрения обеспеченности ресурсами наша страна — одна из богатейших стран мира. Это касается не только природных ископаемых, но и других ресурсов экономики: например, земли, воды, воздуха, лесных и сельскохозяйственных угодий и так далее. Их общая стоимость примерно оценивается в 9-10 квадриллионов рублей, или 250-300 триллионов долларов. То есть каждый гражданин России в принципе является долларовым миллионером. Но из этой астрономической суммы пока реально пригодна, то есть разведана, доказана и экономически оправданна к добыче в лучшем случае десятая часть. Вопрос — как мы распоряжаемся этим богатством? Надо сказать, весьма нерационально и даже безответственно.
Например, месторождения, переданные частному капиталу, эксплуатируются методом "снятия сливок", когда быстро вырабатываются лучшие участки с целью получения максимальной прибыли. И там, где можно было получить, скажем, 200 тысяч тонн нефти, получается 80-100 тысяч тонн, остальное переводится в разряд "неизвлекаемых" либо экономически необоснованных для добычи запасов. В результате разведанные запасы самых востребованных сегодня полезных ископаемых тают в России с катастрофической быстротой. Убытки только от этого процесса перекрывают весь заявленный рост ВВП. Но их, разумеется, никто считать не хочет.
Теперь по инфраструктуре российской экономики. Последние годы она приобретает всё более выраженный экспортно-сырьевой уклон. Уже объявлено о реализации таких масштабных проектов, как Северно-Европейский газопровод (СЕГ) по дну Балтийского моря, или нефтепровод "Восточная Сибирь — Тихий океан" (ВСТО). Ничего сопоставимого в перерабатывающих отраслях у нас нет и пока, судя по всему, не предвидится. То есть главная ставка в экономике уже сделана на экспорт сырья и — в значительно меньшей мере — на транзит грузов из Юго-Восточной Азии в Европу.
КОРР. Вы имеете в виду модернизацию железнодорожной системы Транссиб—Балтийское море с терминалами на Лужской губе под Санкт-Петербургом?
Д.Л. Да, конечно. Одновременно всё, что не имеет прямого отношения к экспорту российского сырья, либо не развивается, либо приходит в упадок. Колоссальные потребности отечественной экономики в инвестициях уже ни для кого не являются секретом. Однако они покрываются в лучшем случае лишь на треть и по преимуществу — за счет собственных средств самих предприятий. Взять хотя бы такую важнейшую инфраструктурную отрасль, как электроэнергетика. Во главе всё еще государственного РАО "ЕЭС России" стоит такой известный либерал-монетарист, как Анатолий Чубайс. И он говорит, что без инвестиций, в том числе государственных, наша страна уже в ближайшие годы столкнется с растущим дефицитом электроэнергии.
Конечно, если на протяжении пятнадцати лет в отрасль не вкладывалось практически ничего, за год-два ситуацию уже не исправить никакими деньгами. Несомненно, к собственно экономической инфраструктуре тесно примыкает инфраструктура социальная. Вернее, это — единая социально-экономическая система, которая сегодня балансирует на грани разрушения. Прежде всего я имею в виду сферу жилищно-коммунального хозяйства, реформа которого практически перелагает все расходы по его поддержанию и развитию на плечи населения. Которое при нынешнем уровне своих доходов физически на это неспособно.
КОРР. Говорят, что многим гражданам России в скором времени придется выбирать между голодной смертью в оплаченной квартире и холодной смертью на улице.
Д.Л. Полностью исключать подобное, разумеется, нельзя, но я полагаю, что на дворе всё-таки двадцать первый век, а не шестнадцатый. Поэтому более вероятна другая перспектива: когда ЖКХ повсеместно начнет идти ко дну, государство бросит на его спасение всё, что будет возможно, — вспомним хотя бы поведение наших властей по ходу пресловутой "монетизации льгот" или завоз чугунных батарей отопления в размороженные населенные пункты самолетами и вертолетами МЧС. Но подобного рода казусы лишний раз подтверждают ущербность главной установки правительства: будто общество существует для экономики, а не экономика — для общества.
И в этой связи я вернусь к ответу на поставленный вами вначале вопрос о "социально-экономическом парадоксе". Главная беда современной России — именно в социальном измерении экономики, где реализуется модель, которую я называю моделью самовоспроизводящейся бедности.
КОРР. Дмитрий Семёнович, за таким непростым названием наверняка скрывается много интересного. Если можно, расскажите об этой "самовоспроизводящейся бедности" подробнее. Она что, и вправду воспроизводится сама по себе, без всякой посторонней помощи — скажем, правительства РФ, международных финансовых институтов и так далее?
Д.Л. Нет, конечно — речь идёт о бедности, самовоспроизводящейся именно в тех социально-экономических условиях, которые заданы нашим государством. Хорошо известно, что единица произведенного национального богатства в нашей стране оплачивается в 2-3,5 раза дешевле, чем в развитых странах Запада. Во многом это следствие обозначенного выше экспортно-сырьевого крена российской экономики, при котором доля добавленной стоимости оказывается чрезвычайно низка. Но надо еще понимать, что здесь существует чудовищная диспропорция между той частью работающих, которые причастны к функционированию "трубы", — это около 15% работоспособного населения, и остальными жителями России. Вот и получается, что среднестатистический нефтяник Ханты-Мансийска получает в 64 раза больше, чем такой же житель города Назрани. Они живут как бы в совершенно разных странах. Но при этом первый фактически кормит второго, поскольку стоимость "произведенной" ханты-мансийцем нефти оказывается в 200-300 раз выше, чем стоимость произведенного жителем Ингушетии.
Что делает наше государство для ликвидации подобных диспропорций, одновременно социальных, региональных и этноконфессиональных? Практически ничего. Бюджетные трансферты из федерального Центра — это, как говорила в свое время Маргарет Тэтчер, не удочка, а рыба. Они не решают насущные проблемы, но зато развращают местные бюрократические элиты и озлобляют население "дотационных" регионов.
А потребительские цены при этом, стоит заметить, повсеместно продолжают расти чуть ли не до мирового, то есть западного уровня. Хотя у нас средняя часовая заработная плата в 10 раз ниже, чем в США, и в 14 раз ниже, чем в Германии. Что это означает? Это означает неизбежную маргинализацию и криминализацию значительной части российского общества. А почему так растут цены? Да потому что у нас бюджет на две трети формируется за счет акцизов, то есть налогов на потребителя, а не за счет увеличения поступлений от природной ренты, как в большинстве стран мира, специализирующихся на экспорте сырья. Наука подсказывает, что необходимо перейти от обложения потребительского рынка к обложению ресурсов: земли, нефти и так далее. А политика отвечает, что этого делать нельзя: мол, предприниматели привыкли получать здесь сверхприбыли и выводить их за рубеж. Затронешь их интересы — они эмигрируют туда вместе со своими капиталами, и вся Россия останется у разбитого корыта.
В чем тут ложь? Да в той же абсолютизации законов и принципов рынка! Нас долго убеждали в преимуществах так называемой "рыночной экономики", призывали жить "в условиях рынка". Но пригласите, например, тех же Гайдара или Чубайса пожить "в условиях рынка" — не умозрительно, а на деле, хотя бы месяц-другой… Да они там с ума сойдут, взвоют от ужаса, наши либералы-рыночники. Но ведь всю страну заставили уже пятнадцать лет жить в условиях такого рыночного реалити-шоу! Между тем, само слово "экономика" происходит вовсе не от слова "рынок", а от древнегреческого "ойкос" — дом, домашнее хозяйство. Человек не может полноценно жить ни на рынке, ни "в условиях рынка" — он может полноценно жить только дома. А если ваш дом по какой-то причине становится рынком или рынок — домом, я вам заранее не завидую.
Широко известен и вызывает справедливое возмущение тот факт, что "новые русские" из числа предпринимателей и чиновников высокого ранга активно обзаводятся недвижимостью и другой собственностью за границами России. Между тем это естественно следует из того, что наша страна для них — только рынок, то есть место, где зарабатываются деньги, и своего дома у них здесь быть не может по определению.
КОРР. Так, бросить кости на Рублёвке?
Д.Л. Вы напрасно иронизируете. Все их дворцы и особняки — не дома в истинном значении этого слова. Там, как правило, только ночуют, иногда — принимают гостей, но не живут. Кстати, возьмём упомянутую вами Рублёвку, Одинцовский район Московской области, в качестве примера. Вот ты — олигарх, занимаешь 50 гектаров земли по рыночной цене 80-100 тысяч долларов сотка? Так заплати государству 2-3% налога от стоимости своего участка! По моей скромной оценке, налог размером 2% от этой рыночной стоимости, принятый практически во всем мире, составит 12 миллиардов долларов в год. С одного-единственного района. А сколько денег нужно, чтобы сегодня ликвидировать официальную бедность в России? Знаете, очень солидная цифра — целых 8-9 миллиардов долларов. Вот и закройте баланс…
Пример с Рублёвкой показывает, насколько глубоко зашло социальное расслоение в нашем обществе. Во всем мире этот показатель долгое время определялся по так называемому децильному коэффициенту: отношению доли в национальном продукте самых богатых 10% населения к доле самых бедных 10%. Но у нас этот коэффициент, который достиг уже запредельной цифры 20-21, тем не менее, даже маскирует реальную степень имущественной дифференциации. В самой обеспеченной части населения её внутренний децильный коэффициент составляет порядка 40! То есть 1% населения, или 10% "богатых из богатых", все эти долларовые миллиардеры и миллионеры, оказываются состоятельнее 10% "бедных из богатых" в 40 раз. Получается, что пресловутого "среднего класса" у нас просто не существует! Есть сверхбогачи, есть бедные и есть просто нищие. Очень взрывоопасная социальная структура, надо сказать.
Но при этом у нас еще действует плоская шкала подоходного налога, все: и миллиардеры, и нищие, — обязаны платить государству 13% от своих доходов. Поэтому при сложившейся системе распределения национального богатства бороться с бедностью невозможно: увеличивая доходы беднейших 60% населения, условно говоря, на рубль, мы одновременно на восемь-десять рублей увеличиваем доходы и без того богатых 10%. Что же касается 1% сверхбогачей, то их доходы вырастают сразу на 300-400 рублей Понятно, что в таких условиях инфляция съедает этот "бедный" рубль плюс еще десять-двадцать копеек имевшихся ранее у большинства нашего населения доходов. Проблема не в том, что при заявленном экономическом росте богатые становятся еще богаче, а в том, что бедные становятся еще беднее.
Поэтому в мировой экономике и социологии — во многом именно под влиянием российского опыта — сейчас даже переходят на другие инструменты измерения социального неравенства. Например, на определение доли населения, чьи доходы ниже среднего по стране. В странах ЕС это, как правило, 18-20%, приблизительно одна пятая часть населения. У нас — втрое-вчетверо выше, от 60% до 72%. Зная эти цифры, уже нельзя удивляться тому, что жители Российской Федерации так недовольны своей жизнью, реальный уровень которой заметно отличается в худшую сторону от более-менее приемлемого уровня виртуальных "среднедушевых" доходов, где сверхприбыли миллиардеров делятся на всех, на всё население страны.
КОРР. Дмитрий Семёнович, даже страшно представить, что случится, если эту операцию "деления на всех" попытаться провести применительно к России не на бумаге, а на деле.
Д.Л.Я к подобного рода уравниловке и не призываю. Я просто объясняю, как функционирует модель самовопроизводящейся бедности, при которой четыре пятых населения Российской Федерации обречены становиться всё более бедными и, говоря языком "рыночников", всё более неконкурентоспособными. Социальная безответственность и действующей "вертикали власти", и крупного бизнеса вызывает самые серьёзные опасения относительно будущего нашей страны — причем будущего не отдаленного, а в перспективе ближайших нескольких лет. С этой моделью, с этим механизмом необходимо покончить раз и навсегда.
КОРР. А как в этой связи вы расцениваете широко разрекламированные национальные проекты?
Д.Л. Я искренне приветствую их появление, но считаю заявленные масштабы реализации национальных проектов недостаточными, а поставленные цели — второстепенными. Ни по жилью, ни по образованию, ни по здравоохранению, ни по науке они принципиального прорыва не принесут. Более того, под флагом реализации национальных проектов может быть профинансировано фактическое уничтожение даже того немногого, что нам удалось сохранить за предыдущие годы.
КОРР. Мы знаем, что вы недавно — едва ли не в одиночестве — выступили против реорганизации Российской Академии Наук и превращения РАН в подчиненную правительству структуру. С чем была связана такая ваша позиция?
Д.Л. Прежде всего, с моей убежденностью в том, что нельзя продавать право первородства — даже первородства научного — за чечевичную похлёбку. Это всегда, еще с библейских времён, заканчивалось для продающих очень плохо. Между ученым и чиновником от науки, как правило, лежит пропасть. Это вообще разные сферы деятельности, так что люди, с равной эффективностью работающие и в той, и в другой, — уникальное исключение. А наше научное сообщество, и без того сильно пораженное бюрократизмом, почему-то хотят окончательно превратить в сообщество чиновников, озабоченных не исследованием закономерностей развития природы и общества, а, скажем, проблемами приватизации и дивидендов. Если эти планы осуществятся, отечественная наука быстро повторит путь, проделанный в 90-х годах отечественной экономикой, мы утратим и этот резерв социального развития. Причем утратим окончательно. Новое промышленное оборудование, новые технологические линии еще можно закупить за границей на "нефтедоллары", а вот ученых, знания купить будет уже весьма проблематично. Сейчас всё-таки не XVIII век, когда наука находилась в самом начале своего пути, так что Петр I и Екатерина II могли пачками выписывать ученых из Голландии и Германии. Сейчас роль науки на Западе очень хорошо понимают, и там проблему "утечки мозгов" власти считают одной из важнейших проблем национальной безопасности. У нас же всё наоборот. Стоит ли после этого удивляться, что стоимость нематериальных активов в структуре национального дохода России составляет всего лишь 15,5%, около 6000 долларов на человека, в то время, как в развитых западных странах — от 62% до 87%, порядка 250-500 тысяч долларов?
КОРР. Значит, утверждения ряда западных экспертов, что "Россия отстала навсегда", являются вполне обоснованными?
Д.Л. К сожалению, сегодня ситуация выглядит именно так. Пропасть между Россией и Западом — не в обеспеченности природными богатствами, которая у нас значительно выше, и даже не в размерах производственного капитала на душу населения, где мы уступаем "всего лишь" в 5-10 раз, а именно в сфере нематериальных, социальных активов общества — тут мы отстали уже катастрофически, в 40-100 раз, и этот разрыв при существующем "рыночном" курсе правительства будет только увеличиваться.
Беседу вел Владимир Винников
1.0x