НОМЕР 27 (763) ОТ 2 ИЮЛЯ 2008 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Елена Антонова
ПРАВДИВЫМ СЛОВОМ СКАЗКИ
Женовач ставит Диккенса
"Я верю и намерен внушить людям веру в то, что на свете существует прекрасное, верю, невзирая на полное вырождение общества, нуждами которого пренебрегают… Моя вера в людей, которые правят, в общем, ничтожна. Моя вера в народ, которым правят, в общем, беспредельна".
Чарльз Диккенс
Сергей Васильевич Женовач, художественный руководитель Студии театрального искусства, — один из самых интересных и, пожалуй, самый плодовитый режиссер нашего времени. Даже без учета сделанного им по окончании режиссерского факультета Краснодарского института культуры (1979) и на режиссерском факультете ГИТИС (курс П. Н. Фоменко), в его активе — 24 спектакля, сыгранных труппами Театра-студии "Человек", Театра на Малой Бронной, Театра на Басманной, "Мастерской П.Н. Фоменко", Малого театра, МХТ им. Чехова, Норвегии и студентами актерско-режиссерского курса его мастерской в РАТИ, составившими впоследствии костяк Студии театрального искусства. Три первых премии Союза театральных деятелей (СТД), премии "Молодые таланты — городу и миру", "Гвоздь сезона", "Хрустальная Турандот", пять премий "Золотая маска" — награды, собранные его работами. В 2004 году Женовач был награжден Государственной премией за режиссуру, а в 2005 — премией имени Станиславского "за возрождение духа студийности".
В марте 2006 года премьерой "Захудалый род" по Лескову, сыгранной в Центре имени Мейерхольда, "Студия театрального искусства" Женовача заявила о своем существовании. А с марта этого года она стала работать в отреставрированном для нее здании на улице Станиславского, ставшим Домом ее насельникам. Художник Женовача Александр Боровский явил себя здесь талантливым художником интерьера. Как всегда лаконичный, Боровский сумел подчеркнуть выгодные особенности не только старого дома на Таганке, но и Театра, что обосновался в его стенах. В отделке — лишь природные вещи, облагороженные рукой человека. Кирпич, железо, дерево, керамика, кожа. А как все это ласкает глаз! Как гармонично ощущает себя зритель до, во время и в антрактах спектакля! Как органично все это оттеняет те взгляды, что провозглашает Театр!
На последнюю премьеру Женовача "Битва жизни", поставленную по рождественской повести Чарльза Диккенса, я попала ненароком. Один из моих поклонников (не женских стАтей — увы, всё проходит! — а статЕй) во второй половине дня позвонил мне и объявил, что сегодня вечером я иду в театр. Мой смущенный отказ был отвергнут резонным ответом, что это — к Женовачу, в его новый театр, на премьеру. Возразить было нечего, и слава Богу.
Диккенс по многим причинам должен быть близок Женовачу. Начать с того, что писатель был пристрастен к театру, народным представлениям. В конце жизни он с удовольствием и весьма искусно читал свои сочинения широкой публике, заставляя ее и плакать, и смеяться. Оттого так живы и театральны, в лучшем смысле этого слова, характеры героев Диккенса. Близки позиции режиссера и писателя также по такому вопросу, как дидактика. Не зря о Диккенсе писали (и немало!) специалисты в области педагогики и философы-моралисты. Да и для такого страстного поборника воспитательской миссии литературы, каким был Лев Толстой, Диккенс, по его словам, "имел очень большое влияние, любимый был писатель". Не в последнюю очередь за "нравственное отношение писателя к предмету". Недаром Толстой, не слишком часто хваливший своих собратьев по перу, заявил: "Просейте мировую прозу, останется Диккенс…" У Женовача склонность к дидактике тоже весьма прозрачна. Причем направлена она в обе стороны: внутрь — воспитывая и возвышая актеров, и вовне — желая воздействовать на нравственность публики. Наконец, сближает английского классика и нашего режиссера то, что сегодняшняя Москва во многом сходна с Лондоном времен Диккенса. Та же резкость бытовых и социальных контрастов, кричащая пестрота красок, фантасмагория форм, жажда наживы. Философ, экономист и публицист Джон Стюарт Милль в книге "О свободе" (1859), поминая Диккенса, буквально вопиет к своим современникам том, о чем пытаемся докричаться и мы: "Остановитесь, одумайтесь! Знаете ли, куда вы идете? Посмотрите — душа убывает!"
Воспрепятствовать убыванию души, как мне кажется, и стало одной из главных задач Женовача, когда он решился поставить святочную сказку Диккенса. Сказку с непременно счастливым концом, которая доступна самой широкой аудитории, где Диккенс — Творец им созданного мира — предстает перед нами и сентиментальным рассказчиком, и трезвым реалистом, и необузданным фантазером. В святочной сказке отрицательных персонажей обычно нет. В ней царит любовь. Даже когда ее герои вышвырнуты "вверх тормашками в мир поиграть в чехарду с его напастями" Главное — чтобы ее "поучительность" дошла по назначению, заставила внимающих ей людей задуматься, подвигла их к желанию стать чище и лучше в той "битве жизни", которая выпала им на долю.
Женовач любит работать с авторским текстом. В данном спектакле ему надо, чтобы слово автора воспринималось в своей первозданности, а происходящее на сцене было как бы ожившей его иллюстрацией. Для этого он не только вводит в число действующих лиц Сочинителя, но и вручает каждому артисту распечатку роли, которую те вначале читают, как примерные школяры, иногда даже с поднятием перста вверх, как бы указывая на ту высшую силу, которая их сотворила. Но, постепенно вживаясь в роль, сродняясь со своими героями, актеры начинают забывать о том, что они — всего лишь иллюстраторы авторского текста, и, как в жизни, начинают говорить "от себя".
Доброму духу рождественской повести соответствует и сценография Боровского. На сцене, как в типичном английском доме, все призвано согреть и защитить его обитателей, даже взаправдашний огонь во взаправдашнем камине. И так уютно смотреть на все это, и видеть открытые, освещенные улыбками лица молодых артистов, которые рады на сцене любимого театра играть в святочной истории неисправимого филантропа Диккенса. Они совсем разные, эти ребята, но их ансамбль воспринимается как целое, он не фальшивит. И в этом — главная заслуга их учителя, Сергея Васильевича Женовача, неустанно лелеющего ту дружескую атмосферу студийности, которая когда-то дала путевку в искусство таким неповторимым артистам, как Тарасова, Андровская, Яншин, Хмелев. Если, поддавшись искушению, все же выделить кого-то в этом спектакле, то это, наверное, будет Мария Шашлова, сыгравшая служанку Клеменси. Своей органичной жизнью на сцене она эту роль второго плана превратила в одну из самых интересных. Впрочем, то же сплошь и рядом происходит в романах Диккенса, где люди из низших сословий на поверку оказываются самыми запоминающимися и яркими его героями.
Заключая, скажу: слава Богу, что Москва имеет такой Театр и такого Режиссера. Слава Богу, что они несут нам "разумное, доброе, вечное". Вместе с иными высокими достижениями нашей культуры это — залог того, что мы способны уберечь наши души от убывания.
1.0x
