«СЛУЖУ ИНТЕРЕСАМ РОССИИ»

НОМЕР 3 (739) ОТ 16 ЯНВАРЯ 2008 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
Дмитрий Рогозин:
«СЛУЖУ ИНТЕРЕСАМ РОССИИ»
С новым представителем России в НАТО беседует главный редактор «Завтра» Александр Проханов
Александр ПРОХАНОВ. Дмитрий Олегович, не хочу вам польстить, но я считаю, что среди нового поколения политиков — вы самый яркий, самый пылкий, при этом внутренне холодный, оснащённый, глубокий политик с огромной перспективой. В отличие от многих, у вас есть идеология, эта идеология оснащена волей, страстью, темпераментом, риском и она постоянно обогащается опытом. Вас возносит на вершины свершений, а потом опрокидывает в пропасть, в бездну, стирает почти в прах. Вы двигаетесь очень сложной, интересной и творческой синусоидой. Не сомневаюсь, что вы расцениваете политику как судьбу, но что вам видится в вашем пути, в чём вы видите предопределённость своего пути, неслучайность и, может быть, роковую неслучайность, в чём метафизика вашей политической судьбы и деятельности?
Дмитрий РОГОЗИН. В вашем вопросе практически и заложен ответ. Я действительно принимаю всё, что происходит со мной, как неизбежность. Всё хорошее и всё плохое, восхождения и падения — это всё моё. Ни от чего отрекаться не собираюсь. Прекрасно понимаю, что нет такого исторического магнитофона, бобинного, чтобы можно было переписать плёнку, голос, действие, это невозможно. Я даже не знаю, как сделать так, чтобы других научить подобные ошибки не совершать. Сыну пытаюсь донести. Но, думаю, неизбежно, что, к сожалению, некоторые ошибки надо перечувствовать, пережить самостоятельно. Наверное, есть в каждом из нас элемент идеализма, романтизма, который очень часто сталкивается с непреодолимыми препятствиями человеческой природы. Когда тебе кажется, что никто кроме тебя этого сделать не сможет, и ты пытаешься эту проблему решить. А люди смотрят не на результат, не на содержание твоего поступка, а на сам факт того, что ты высунулся. Чаще всего я сталкивался не с ненавистью к моим принципам, к идеологии, которую пытался реализовывать. Бешеное сопротивление возникало в силу чистого соперничества. Но, с другой стороны, я сейчас, может быть, один из тех редких российских политиков, которые не только сохранили внутреннюю энергию, пылкую страсть к политике как к возможности изменения мира в соответствии со своими принципами, я ещё и вырастил своего рода крокодиловую кожу, и вряд ли теперь найдутся какие-то неприятности, которые меня смогут ввести в транс, заставить опустить руки. Я намного стал сильнее, чем, скажем, два года назад.
Поэтому я очень оптимистично настроен, несмотря на все неизбежные грядущие сложности новой работы. Я по-новому возвращаюсь в политику, причем в мировую, где цена ошибки и ответственность несоизмеримо выше.
А.П. Как известно, все крупные мировые политики, деятели так или иначе ощущали своё предназначение, которое влекло их в сражения, в революции, в изгнания, в великие походы и деяния. В чём тайна этой предначертанности, чувствуете ли вы её в себе?
Д.Р. У каждого из нас, несмотря на предначертанность судьбы, всегда есть право выбора. Конечно, есть такая свобода выбора и у меня, и у вас, и у каждого читателя газеты "Завтра". Можно было бы выбрать жизнь менее интересную, но более стабильную. Например, записаться в "Единую Россию". Я понимаю всю сложность этой организации, то, что там тоже есть мои сторонники и просто приличные люди. Но есть и масса конъюнктурщиков, которых всегда полно в любой партии власти. Поэтому проще всего было бы сесть в этот поезд, он тебя точно довезёт.
Но, с другой стороны, даже для самой партии власти крайне необходима здоровая, сильная, некарманная оппозиция. Она существует не только для того, чтобы раздражать власть и подталкивать её к правильным решениям, оппозиция должна внутренне верить в свой собственный шанс прийти к власти. Это должна быть не декорация, фальшивка, выдуманная и сверху спущенная на парашюте. Даже не оппозиция, а альтернатива. Альтернативный путь развития страны наиболее интересен, он и составляет определённый смысл жизни. Если бы для меня смысл жизни состоял в том, чтобы пройти некую карьерную лестницу и занять должность, желательно повыше, то, думаю, этого я давно бы уже добился. Но мне почему-то кажется, что это не самое главное. Куда важнее внутренне уважать себя, верить в определённый русский, российский идеал. Я хочу жить в здоровой, богатой, целеустремлённой и чистой, причём в буквальном смысле, чистой стране, которой можно будет гордиться и которую можно передать детям. Это есть та Россия, которой я буду всю жизнь служить и в которой надеюсь умереть. Мне это намного интереснее, чем ковырять дырочки в погонах и думать об очередной звёздочке, политической или какой угодно иной карьерной. Намного интереснее.
Существует ещё и фактор родных, близких людей. Я знаю, что моя жена хочет гордиться своим мужем, что она готова переживать со мной трудности: шельмование, опалу, отсутствие звонков на телефоне, а потом, наоборот, взрыв этих звонков — как только что-то поменялось к лучшему. Постоянно чувствую взгляд своего сына, у которого растут сын и дочка. И это внимание со стороны близких и родных людей обязывает меня держать удар.
То же самое касается и сторонников. У Сент-Экзюпери сказано: "Мы в ответе за тех, кого приручили". С натяжкой, конечно, эта фраза звучит, но избиратель, сторонник, единомышленник — это человек, которого ты приручил своими взглядами, заставил поверить в тебя. Ты сказал ему: я свой, я той же крови, что и ты; и я буду делать то, о чём ты мечтаешь, но не можешь сделать, потому что ты инженер, учитель, у тебя другой род занятий. А я политик, поэтому я должен сделать осязаемыми твои чаяния.
Как же я могу предать этих людей?
А.П. Каждый художник, писатель, в частности, стремится вырваться из контекста, создать свой неповторимый стиль, свою эстетику. Я пришёл к выводу, что стиль большого художника является результатом его поражений, его катастроф. Он штурмует очередную высоту, ставит себе, как правило, недостижимую задачу и терпит неудачу. И упав, анализируя случившееся, вдруг осознаёт, что придумал нечто такое за время этого неудачного штурма, что делает его абсолютно неповторимым художником. Думаю, что ваша судьба в той степени, в какой я её знаю, видел, наблюдал, тоже связана с целой анфиладой поражений, неудач. Кампания девяносто пятого года с Лебедем, столь больно ударившая по вашему самолюбию. Или последняя история с партией "Родина", которая, как ракета, феерически взлетела, вспыхнула, обнадёжила, осветила огромные тёмные ландшафты, вобрала в себя огромное количество энергии, выстроились целые процедуры, связанные с партией, и потом её как будто срезали чёрной косой, и вы рухнули в политическое небытие. Скажите, что для вас было это почти годичное молчание, после того как "Родину" застрелили и отчасти застрелили и вас. Как вы переживали это время, о чём эта "чёрная дыра" свидетельствует и как вы из неё сейчас вылетаете в свет?
Д.Р. Просто представить ситуацию, что есть некая чёрная сила, которая стреляет или сбрасывает тебя, было бы полным признанием собственной слабости и внутреннего поражения. Я думаю, что во всех своих поражениях виноват я сам. Как, собственно говоря, и в победах — от авторства не отказываюсь! Кстати, не факт, что политическое отступление "Родины" стоит называть поражением. Не думаю, что шанс окончательно упущен или "мгла подмяла свет". "Родина" была зарей, первыми лучами грядущей победы патриотических сил. И может быть, через это нужно было пройти. Чтобы потом, когда будет уже не заря, а мощный сноп огня, мы знали бы цену политических ошибок. В малом, на подъёме, ещё можно соскользнуть, но в большом — уже нет.
В чём промахи Конгресса русских общин образца девяносто пятого года? В том, что я передоверил инициативу людям, у которых политического опыта было больше, но воли — меньше. Мне тогда был тридцать один год, и я просто уступил лидерство в КРО своим старшим товарищам, уступил ради общей победы! А в результате — проиграл.
После поражения на выборах у всех нашлись какие-то неотложные дела, и Конгресс русских общин остался на мне. С клеймом лузера, с огромными долгами, с деморализованным активом, нам ведь предрекали успех. Получалось, что ошибки были вроде как чужие, а последствия пришлось расхлёбывать мне.
А потом были первые победы. Сначала небольшие, потом крупнее и крупнее. Я три раза подряд, полагаясь только на свои собственные силы, выигрывал в Воронежской области выборы в Государственную думу. Последний результат был почти 80%, один из самых высоких результатов в русских регионах, с сильным оппонентом от КПРФ и со сложным ко мне отношением со стороны администрации региона.
Тут у меня началась эйфория от успеха, появилась самонадеянность, ощущение, что я всё схватил, что надо не тянуться куда-то, а можно уже тянуть к себе. Локтями расширять круг своих возможностей, своей политической независимости. Но в политике нельзя ни расслабляться, ни терять голову и входить в раж. Надо всякий раз понимать, что то, что сейчас есть, окружает тебя, пусть даже дивизии сторонников, — всё это очень хрупко и может быть моментально разбито, разгромлено, разогнано при встрече с серьёзным противником.
Прошлый пик моего политического успеха — 2002-2003 годы, международные дела, Калининград, ПАСЕ, полемика с лордом Джаддом по Чечне — был связаны с эпохой Путина, с его первым президентским сроком. И вместо того, чтобы сохранить с главой государства добрые человеческие и партнерские отношения и, опираясь на них, закрепить авторитет партии "Родина" среди избирателей, я позволил себе втянуть нас в жесткую, неравную и бесперспективную схватку с партией власти, в общем-то, по второстепенным вопросам. В итоге я остался без союзника и проиграл.
Тем не менее, всё, что инициировала "Родина", сегодня реализуется властью. Начиная, кстати, с глазьевской идеи природной ренты, благодаря которой у нас сейчас есть и мощный Стабилизационный фонд, и фонд Будущих поколений, и национальные проекты. Государство, собирая ренту, может выделять значительные средства на социальные программы. И это всё заслуга Сергея Глазьева и "Родины" в целом. То же самое касается некоторых моих законодательных разработок, в том числе и внешнеполитических.
Идеи "Родины" оказались политически перспективны. Семя дало всходы. Сначала наши инициативы встречались в штыки, потом варились в кремлёвском бульоне и затем вдруг становились важными элементами государственной политики. Строго говоря, Путин никогда не говорил "нет" тем инициативам, которые выдвигала "Родина". Но мне казалось, что он нас не слышит и не понимает. А он слышал. Казалось, будто ты стучишь в стену, и стена непробиваема, и потому надо искать более радикальные, жёсткие формы представления своих идей. И я не понимал, что уже фактически ору в ухо человеку, который и без меня всё хорошо слышит и понимает.
Ошибка многих российских политиков состоит в том, что они не умеют представить свои собственные мысли, спешат, не учитывают инертность государственной машины. Надо сделать так, чтобы ты стал авторитетным человеком, чтобы тебя слышали, слушали, и чтобы твои идеи принимали вместе с твоим же участием в реализации этих проектов. По крайней мере, это важно на начальном этапе интеграции патриотического движения во власть. А у нас всё получилось наоборот. И в результате проект "Родина" был скомкан, потом разрушен и скомпрометирован. Но польза от него, безусловно, была колоссальная. И рано или поздно "Родина" будет вновь востребована. Я в это верю.
Последние изменения в моей судьбе, столь неожиданные для многих соперников, которые уже землю побросали на свежевырытую мою могилу, говорят, что сам Путин, наверное, в кадровой политике продолжает ценить практичность и профессионализм. По крайней мере, я не вижу иных причин, почему президент протянул мне руку.
А.П. Нынешняя исполнительная власть многим представляется как жестокий, мёртвый, крайне рациональный, бессердечный механизм, который, уж если ты попал в немилость, тебя измелет и вышвырнет. А в этом мире, особенно в части, что неведома большинству из наших сограждан, есть чувства, есть симпатии, есть странные, тайные капризы, какое-то неожиданное благоволение. Та же история произошла с Сергеем Глазьевым, который был отвергнут, вышвырнут на обочину политики, но сейчас тоже оказался востребован. Видимо, одарённые русские люди, которые подтвердили свой потенциал, свою пассионарность, свою идеологичность, они властью абсорбируются, как нечто очень важное для неё.
Д.Р.Проблема состоит в нашем собственном максимализме. И это касается очень многих моих сторонников, соратников. Мы зачастую считаем, что к власти можно прийти только таким сказочным, идеалистическим, супердемократическим путём. Проходят выборы, совершенно чистые (которых, кстати, во всём мире не бывает), у нас полная свобода действия, море телеэфира, народ толпами рвётся на избирательные участки, все кидают бюллетени с нашими фамилиями, и потом дикторы радостно объявляют о нашей победе. Смешно и грустно одновременно, потому что многие из нас так думают. А всё намного сложнее. Всё кому-то может показаться циничнее, а для кого-то — прагматичнее. Надо посмотреть на нынешнюю политическую элиту со всеми её плюсами и минусами. Вы увидите пропасть, которая лежит между той её частью, что определяет настоящую политику, и тем планктоном, который всплыл в руководстве страны в начале 90-х. Разница существенная. Людям, которые находятся сегодня во власти, можно предъявить огромное количество претензий. Не хватает носителей новых идей, их реализаторов, настоящих пахарей на госслужбе. Я сейчас достаточно близко столкнулся с работой Министерства иностранных дел. Я обходил всех заместителей министра, знакомился с их участками работы. Блестящие профессионалы, умницы, стопроцентные патриоты, глаза горят, переживают. Но всякий раз начинают ссылаться на тотальное отсутствие среднего дипсостава. Как будто его выкосила чума, девятьсот человек ушло только в первые годы козыревского правления. Это катастрофа. Есть мидовская верхушка, кадровая "чичеринская" школа дипломатов — владеют несколькими языками, блестящие страноведческие познания, вышколенные, умеющие сдерживать свои эмоции, при этом не лишенные их, переживающие за дело. И есть очень талантливая молодёжь, кстати, в основном девчонки, только что закончившие вузы. Тоже горящие глаза, желание защищать свою страну на государственной службе. Но 30-40-летних нет! Как будто ушли на войну и не вернулись. И я подозреваю, что такое везде творится. Когда наши силовики, оставшиеся на госслужбе, вдруг столкнулись с чудовищной ситуацией, что им пришлось воевать на бандитских войнах со своими же бывшими сослуживцами, которые интегрировались в организованную преступ- ность. Когда часть лучших профессионалов КГБ СССР ушла работать "туда", на ту сторону.
А мы смотрим и говорим: "Президент сказал, но это только слова, потому что ничего не делается". Он специально так делает? Хочет, чтобы его в этом упрекали и ничего не делалось к лучшему, потому что он дал команду ничего не делать из того, что он говорит? Да нет, конечно. Отсутствует механизм реализации решений, которые принимаются на самом верху. Существует пропасть, вакуум между Кремлём и нашей "землёй обетованной", где все граждане находятся. Это упрёк власти?
Безусловно. Но это не её вина — это её беда. Точнее, это наша общая беда. Поэтому что надо сейчас сделать людям, в которых жизнь живёт, людям, у которых руки, что называется, к делу привыкли? Стоять на обочине дороги и поплёвывать в спину власти, приговаривая: "это антирусская власть", "все жулики, сволочи"? Можно, конечно. А можно попробовать по-другому. Шагнуть туда. Поверить в себя, в то, что можно что-то изменить, взять инициативу на себя. А вдруг на самом деле именно этого и не хватает нашей власти. Нас там не хватает.
А.П. Что такое ваша новая должность? Какой круг проблем обрушится на вас, как только вы перенесётесь из Москвы в Брюссель?
Д.Р.Люди, которые оценивают мою новую работу, разбились на два лагеря. Один лагерь говорит: ну всё, сейчас он им там войну объявит и будет диктовать всю тематику отношений России с этим "цепным псом" Западной Европы.
Другие: ничего он там не сделает, он — винтик в огромном механизме, от него ничего зависеть не будет. Будет выполнять указания и ещё что-то изображать, трепыхаться, дабы о нём не забыли.
Но ошибаются и те, и другие. Русский шатер у стен НАТО возник благодаря подписанию так называемого Основополагающего акта о взаимодействии России и Североатлантического альянса. Десять лет назад — это была другая страна, годы тяжелейших наших испытаний, когда Ельцин удержал зубами власть, когда Россия была деморализована, когда Чечня диктовала Кремлю свою волю, когда уже накатывалась вторая чеченская война, когда НАТО расширялось огромными скачками и плевало на наши всякие риторические барабанные удары. И в этот момент, тем не менее, был подготовлен акт о взаимоотношениях с НАТО. Этот документ стабилизировал все метания российских элит того времени — то вступаем в НАТО, то обещаем показать кузькину мать. Несмотря на все кризисы тяжелейшие, дискуссии, которые шли между нами и натовцами после бомбардировок Югославии, всё-таки возникло ощущение того, что так как раньше, жить нельзя. Новое российское политическое руководство, пришедшее к власти в 1999-2000 годах, вообще исходило из предположения о возможном преобразовании, трансформации НАТО в некий союз государств северного полушария Земли, способный дать отпор новым угрозам. Не военным, а угрозам террористического плана или, как сейчас принято говорить, "угрозам ХХI века". В этой связи наша внешнеполитическая деятельность была резко интенсифицирована. Её результатом стало появление в Брюсселе постоянной миссии, постоянного представительства Российской Федерации, которое состоит из двух частей: есть военная миссия и главный военный представитель, сейчас это вице-адмирал Кузнецов, и заодно с ней действует политическая миссия, которая состоит из дипломатов и представителей различных ведомств, отвечающих за безопасность России и ее граждан. Главный военный представитель России является заместителем постоянного представителя России. На мой взгляд, это правильное сочетание — военный подкрепляет политическую миссию.
Сначала эта миссия появилась на базе российского посольства, потом она стала отдельным звеном. Роль её чрезвычайно важна. В отличие, скажем даже, от нашего участия в делах Евросоюза. Там мы работаем в двустороннем формате — есть Российская Федерация и есть Евросоюз, и саммит Россия—Европейский Союз проходит в таком ключе: сидят российский президент и наша делегация, а напротив председательствующий в Евросоюзе, например, премьер-министр одной из стран, и руководство Европейской комиссии.
Здесь же мы участвуем в диалоге двадцати семи стран, каждая из которых представлена в национальном качестве. И вопросы, которые рассматриваются на Совете Россия-НАТО, а он собирается раз в месяц на уровне постоянных представителей и два раза в год на уровне министров иностранных дел и на уровне министров обороны, обсуждаются консенсусно, то есть по взаимному согласию. Это очень глубокая интеграция России в широкий круг проблем безопасности в мире. Это очень интересно. Замена генерала армии Константина Васильевича Тоцкого, который там пять лет отработал, на политического представителя говорит, наверное, о том, что мы сейчас будем больше уделять внимания политическим, мировоззренческим аспектам взаимоотношениям с НАТО, чем вопросам сугубо военного сотрудничества.
И второй момент — возможность использования этой точки в Брюсселе для развития публичной дипломатии. Это возможность воздействовать на общественное мнение стран-участниц НАТО. Идти на дискуссии, ввязываться в публичные дебаты или же, наоборот, вести умиротворяющие беседы. Работать с парламентами, политическими партиями. Это гораздо важнее, чем просто сидеть в аудитории дипломатов и вести сугубо профессиональный разговор.
Общественный деятель не будет стесняться говорить какие-то вещи откровенно, говорить простым языком, без всяких чисто дипломатических языковых фигур вроде — "нюансирование модальности формата диалога". И это может оказаться очень нужным и очень полезным сегодня.
А.П. Мне кажется, что НАТО — это постоянно меняющийся, живой, сложный, пульсирующий организм, который каждый год обретает всё новое и новое лицо. Объект, с которым вам придётся работать, не неподвижен, находится в постоянной динамике, и чтобы познать этот объект в полной мере, требуется особая культура, не в смысле знания языков или дипломатической классики, но той таинственной, загадочной культуры, которой в полной мере владеют сегодняшний Запад, само НАТО. В арсенале НАТО, конечно, есть и бомбардировки, и высадки десанта, и взломы границ — такие традиционные грубые формы, но за их пределами существует практика тончайших воздействий, почти магических технологий, с помощью которых получаются средства, быть может, более эффективные, чем воздушные армии и танковые колонны. Эта культура во многом и поразила нашу красную державу, и сейчас действует внутри нашего российского сообщества, обволакивая целые зоны нашей военной, гуманитарной, политической и религиозной элиты.
Д.Р. Я думаю, что мы вообще не понимаем, что там внутри происходит. Мы по-прежнему воспринимаем Запад как некое единое целое. Европа, США и НАТО — это клубок противоречий. Мы же почему-то воспринимаем это как единое целое и комплексуем. Однако то же самое НАТО многими европейцами воспринимается как единственный способ сдерживания воинственных амбиций Вашингтона.
Европа внутри себя переживает комплексы,ещё довоенные — непростые отношения между французами и немцами, французами и англичанами. А недавнее возвышение поляков, с помощью внешней заокеанской силы, вызывает неприкрытое раздражение у очень многих сил старой Европы.
Русская держава всегда работала с Европой. Европейские дворы с опаской смотрели на огромного русского медведя, но прекрасно понимали, что выдавить его из Европы невозможно. Потому что он уже в Европе, и всегда был в Европе. И когда русская армия входила Париж, то парижанки просили наших гусар посадить их на седло для того, чтобы лучше разглядеть Государя Императора Александра I. Это был подлинный, восторженный интерес к русской России, к России имперской.
Что же сейчас мы ведём себя как маргиналы, отшельники?! Мы там должны быть. Если американцы, которые намного дальше географически и, пожалуй, ментально от Европы находятся, сегодня внутри Европы, строят какие-то "позиционные районы", противоракетную оборону, собираются сбивать ракеты несуществующих стран или несуществующие ракеты существующих стран, сбивать над европейским небом, чтобы обломки падали на головы европейцев, то нам сам Бог велел активнее участвовать в европейской политике, своими ресурсами, своими технологиями.
Проблема здесь не в отношениях России и НАТО, проблема лежит в мировоззренческой плоскости. Мы не должны концентрироваться на себе, уходить в себя. Да, Россия должна сосредотачиваться, но как страна, как нация, Россия должна быть, говоря языком психологов, экстравертной, а не интровертной. Не надо по-дикому махать топором и "рубить окно в Европу". Дверь-то открыта. Надо просто войти и сесть за стол, заняв положенное, подобающее нам место.
А.П. Сейчас такое состояние мира, что, по-моему, нет ни тотальных союзов, ни тотальных конфронтаций — взаимодействие всех, даже, казалось бы, самых близких, например, Англии и США, идёт через противоречия. Или же у таких противников, как КНДР и Южная Корея, возникает плёнка контактов. По существу, Россия и НАТО — это сложный комплекс противоречий и сотрудничества. Этот комплекс постоянно меняет свои потенциалы, колеблется то в одну, то в другую стороны. Вы уже сказали о том, сближает с Европой, с НАТО в том числе. А что болезненно для вас в сегодняшней натовской позиции и что мы можем в этом отношении сделать?
Д.Р. Наиболее болезненное для нас — это ощущение неискренности, проще говоря, вранья. Чем больше мы слышим рулады американской пропаганды, что ПРО — это миротворчество, тем больше хочется воскликнуть: "Не верю!". Зачем размещать какие-то системы рядом с нашими границами, да так, что всё это хозяйство можно рассматривать с территории Беларуси в бинокль. Они прикрываются объяснениями уровня детского сада: якобы ПРО им нужно для перехвата пресловутых иранских и северокорейских ракет. И чем больше нас успокаивают, тем больше мы настораживаемся. И вот эта неискренность порождает недоверие. А отсутствие доверия порождает законное желание себя обезопасить. Как если бы мы размещали ракеты на Кубе и объясняли это опасностью, исходящей от колумбийских наркобаронов, могущих овладеть ядерными технологиями и обстреливать Дальний Восток. И всерьёз, глядя в глаза нашим американским коллегам, говорили бы об этом.
Если же существует реальная угроза доступа неких экстремистских, человеконенавистнических сил к ракетным технологиям, к оружию массового уничтожения, то давайте вместе, поскольку это угрожает и нам тоже, решать данную проблему. Разработаем единую систему защиты, единое дежурство, систему обнаружения, перехват ракет. Или разведке дадим поручение — разработчиков подобного вида оружия нейтрализовывать. Но вместе! А нам говорят, что "мы вместе" и "давайте пить чай и шампанское", а втихаря сдают краплёную карту.
Второе — проблема Косово. Дело не в том, что русские любят сербов. Мы, пережив столько войн, потеряв столько родных и близких, не собрав всех косточек русских солдат, не можем себе позволить перекраивать архитектуру безопасности, которая хранила Европу последние шестьдесят лет. Косово и попытка создания там "абрикосово" или "кокосово" — это вытирание ног не о половик истории, а уже о саму историю. И почему клин сошёлся именно на косоварах? Почему надо дать независимость представителям совершенно иной цивилизации, иной ментальности, нами ещё непостижимой, которая к тому же все уступки воспринимает как нашу слабость?!
А.П. Сейчас наступает время Медведева. Я не считаю Медведева тенью Путина, это, несомненно, самостоятельный политик, который постепенно займётся выработкой собственного политического лица. И Медведев столкнётся с теми проблемами, которые не были решены при Путине или же возникли при нём. Как вы полагаете, с чем столкнётся Медведев во внешней политике, какие вызовы ему придётся учитывать? Если бы вы были его личным экспертом, на что бы вы обратили его внимание?
Д.Р. Я тоже ни в коем случае не ставлю под сомнение самостоятельность Медведева. Это сильный, молодой и прагматичный политик. Но на публике он часто представал как alter ego Путина. Медведев всегда был очень преданным помощником и реализатором решений Президента. Неслучайно во время первых президентских выборов Путина Дмитрий Анатольевич был руководителем его штаба. Кого-то со стороны на такую должность не поставят, здесь необходимы большое личное взаимопонимание и доверие.
С учётом возможного премьерства Путина не исключено, что речь идёт о некотором коллективном управлении.
Медведев, несомненно, столкнётся с сопротивлением внешнего мира стремлению России восстановить своё влияние. Пусть это будет не советское влияние, но такой масштаб и не нужен. Когда мы строили заводы и плотины в Африке, а взамен нам присылали пароход мартышек. Но такое влияние необходимо для защиты наших экономических интересов, для расширения рынков сбыта нашей продукции. Нам необходим переход от статуса мировой бензоколонки к статусу промышленной державы.
Главная проблема — это отсутствие кадров, способных решать задачи, которые ставит сегодняшний день. Необходим призыв на государственную службу патриотов-профессионалов.
Опасность для России исходит не от НАТО, а от коррупции, которая буквально разъедает государство. Фактически у нас наличествует параллельная экономика. А это означает слабость государственных институтов. Чиновник, имеющий свой гешефт, — фактически бизнесмен на государственной службе.
Я бы посоветовал главе государства заняться... дорогами. Построит президент европейского качества автотрассы — и такого президента будут вспоминать добрыми словами несколько будущих поколений. Дороги — это кровеносные артерии нашего государства.
Главный национальный проект, из-за которого я все копья переломал в дискуссиях, — сбережение нации. Третий ребёнок в семье — должен быть нормой. Нельзя решать демографический вопрос за счёт миграции. Миграция нас погубит.
Предстоит активная работа на восточном направлении. География России, с одной стороны, упирается в свои европейские корни, а с другой стороны, мы рядом с новыми, подвижными, динамично развивающимися центрами мировой истории. Китай, Индия, Япония, две Кореи, которые могут слиться и стать геополитическим вызовом для всех остальных. Жизненно необходимо развитие Дальнего Востока, создание там второй столицы. Иначе нам не сдержать поглощение Китаем.
А.П. Путь, на который вы сейчас встали, который вам предложили, очень увлекателен и, по существу, бесконечен. Он потребует мобилизации всех ваших сил и возможностей. И может превратить в некоторую функцию исполнительной власти. Тем самым отсечь от уровня публичной, партийной политики, формирования человеческих массивов, в которой вы чувствовали себя как рыба в воде. Наступит ли момент, когда вы вернётесь в этот кипяток или об этом рано думать?
Д.Р. Безусловно, об этом рано говорить. Сейчас передо мной стоит важнейшая государственная задача, поставленная президентом и нацией. Мне необходимо очень быстро адаптироваться в чужой среде. Главное для меня сегодня — достойно исполнить свою роль. Что будет дальше — посмотрим.
Люди должны сопереживать тому, что делает страна. Военная политика, внешняя политика, защита национальных интересов — не дело какого-то чиновника, Ивана Ивановича, Петра Петровича или Дмитрия Олеговича, это дело всех. Не должно быть разрыва между властью и народом. Я всячески буду сужать то пространство, которое сейчас существует между властью и гражданским обществом. Я постараюсь сделать так, чтобы русская нация впредь не оставалась безучастной в деле защиты своих высших интересов.