| | | | |
№21(548)
19-05-2004
Александр Брежнев
ПРАВО-ЛЕВАЯ СУДЬБА
Я ехал на поезде "Сыктывкар — Москва". Смотрел на еще не растаявшие сугробы в бесконечных лесах. Хорошо было на душе.
Внимание привлек дед, сидевший за плацкартным столиком. Он раскупоривал бутылку коньяка, чистил каленое яйцо, и завороженно, как и я, смотрел в окно на леса Ивановской области. Потом дед достал из чемодана фотоальбом, раскрыл его и стал рассматривать фотографии. Журналистское любопытство заставило меня подсмотреть. На снимке несколько пацанов в немецко-фашистской форме с немецким оружием и снаряжением под красным флагом. Оказалось, что деда зовут Фридрих, и он немец. Под стук вагонных колес и рюмки коньяка Фридрих рассказал мне о своей непростой судьбе, исковерканной Мировой войной.
Родился Фридрих в 1921-м году. Родители воспитали из него патриота. Юный Фридрих очень любил Германию, сильно переживал за унижения, которые приходилось терпеть его стране во времена Веймарской республики. Гитлер, провозгласивший возрождение великой Германии, стал на многие годы настоящим кумиром Фридриха. Еще пацаном он пошел в "Гитлер-югенд". Там было, по рассказам Фридриха, классно. Очень много боевой подготовки, рукопашный бой, походы в лес. В лесу пекли на углях картошку и яблоки, мечтали о том, как возродится Германия, пели героические песни.
Когда пришел срок, выбор даже не стоял. Фридрих просился в воздушно-десантные войска, куда его и взяли с большим удовольствием. Крепкий парень, роста сто девяносто пять, белобрысый, с правильным соотношением носа к черепу. Чем не десантник! Боевое крещение получил в Польше. По словам Фридриха, поляки сражались отчаянно, не раз приходилось биться в рукопашную. Потом десант во Франции: Францию Фридрих вспоминает, как отличную весеннюю прогулку. Тогда тоже стоял апрель, только во Франции не было сугробов, как сейчас в русском Иванове. Пили очень много вина, пользовались благосклонностью местных женщин.
Все изменилось летом сорок первого, когда Фридрих впервые оказался на Восточном фронте. Столько взаимной ненависти и злобы он не чувствовал ни разу. Он просто нутром ощущал, как его ненавидят русские. Я сразу спрашиваю: не воевал ли он с партизанами? Фридрих отвечает, что воевал с русскими десантниками в Белоруссии и на Украине.
В боях с этими десантниками Фридрих натерпелся страху сполна. Страх нагоняли и командиры. В лес не рекомендовали ходить группой меньше трех человек. Фридрих уверяет, что за всю свою богатую на приключения жизнь он по-настоящему боялся только в Белоруссии. Непередаваемое ощущение, когда боишься каждого куста, каждой ветки, любой шорох приводит в оцепенение. Командиры учили не вступать в прямое боестолкновение с русскими десантниками, бой вести с максимальных дистанций, ни в коем случае не доводить дело до рукопашной. Русские десантники хватают, что попало и куда попало бьют: вообще, Фридрих воевал и с поляками, и с французами, и с англичанами, и с американцами, конечно, с русскими, а также с сербами, испанцами…
Задаю традиционный вопрос: с кем было хуже всего? Проще всего было с французами. Остальные все оказывали сопротивление очень жестокое. Пожалуй, хуже всех в бою британцы. Они слабы в наступлении — можно свалить двух-трех бойцов из роты, и атака захлебнется, англичане очень малодушны в наступлении. Но они очень крепки в обороне. Если им достался с бою кусок земли, они будут сидеть на нем до конца дней. Американцы — плохая копия англичан, примерно все то же самое, но уровнем ниже. Американцы драпали с позиции, когда немецкие десантники (Фридрих в том числе) просто грохнули в их направлении из двух пулеметов. Все, что было слышно со стороны драпающих, — смешное кваканье, которое веселит Фридриха и сейчас.
Страшнее всех на поле боя были все те же русские десантники. Больше всего Фридриха страшила жуткая молчаливость, с которой русские ходили в рукопашную. "Хотя бы скрипнули зубами!" Только топот ног, лязг штыков, хрипы и кашель. Четко запомнилось ощущение езды по белорусским дорогам. В любой момент может взорваться мина, в любой момент могут расстрелять из леса. Каждую секунду ждешь гибели.
Весь этот кошмар продолжался долго, отправляли в командировки на Восток вплоть до сорок четвертого года, и каждый раз на спецоперации против "десантников". Гибло много боевых друзей, но самого Фридриха судьба миловала, оставался жив и здоров. Он уверяет, что его спасал большой десантный нож, на который он молился, а на рукоятку которого наклеил фотку Мари — девушки с его двора…
Потом были бои в Нормандии, а сразу после этого, в сорок пятом, послали в Восточную Пруссию. Азарта было хоть отбавляй, готовились защищать фатерлянд. Но в первый же день рядом с Фридрихом грохнули мина или снаряд. Осколки его не коснулись, но силой ударной волны его ударило головой о стену. Так он и лег с разбитой головой посреди улицы одного из городов Калининградской области. Мимо прошли русские пехотинцы. Один хотел пристрелить, занеся ствол ППШ. Другой сказал "Не возись! "Трофейщики" подберут!" "Трофейщики" подобрали. Не причинили никаких страданий, перевязали, оказали медицинскую помощь. Что-то вкололи, напоили спиртом. После этого посадили в эшелон, идущий в Иваново.
Зная о судьбе узников немецких концлагерей, Фридрих ждал страшной кары, но ему присудили всего лишь пять лет русских лагерей. Причем эти лагеря не были и слабым напоминанием немецких. Никто не унижал его достоинства, не пытал, никто не строил их голыми с поводками на шее. Отношение советских надсмотрщиков было корректным. Хотя заставляли много работать. Очень много пилили леса, сваливали лес на вязанки, потом грузили на поезда. Таких поездов с лесом было очень много.
...Мы смотрим в окно — с севера в Москву все также гонят эшелоны с лесом, все также много: Фридрих для того и ездил в Иваново, чтоб еще раз посмотреть на края, где он работал, отбывал наказание. Ивановская область теперь для него, как еще одна родина.
В лагере он стал коммунистом — наверное, поэтому не отсидел положенные пять лет. А через четыре года был погружен в эшелон. Вместе с другими немцами отправился в ГДР. Коммунистом стал не понарошку, а всерьез. Сказалось отношение советских военных и тюремного начальства, приехал в ГДР убежденным коммунистом, где и вступил в партию. Как бывший десантник был немедленно зачислен в "Фолькс-полицаен", что-то среднее между нашей милицией и ОМОНом. Фотка, которую я увидел в руках Фридриха, относится именно к этому периоду его жизни.
"Фолькс-полицаен" носили нацистскую форму, использовали немецкие оружие и снаряжение. Все отличие было в советских погонах и петлицах. Служили они под началом гэдээровских властей, готовились к войне с Америкой. Вот такая фотография — Фридрих с немецким автоматом, в серой форме, с красным флагом.
С интересом узнаю, что ребристый цилиндр на бедре, подвешенный на ремень, вовсе и не термос, как я был уверен. Оказывается, там положен противогаз. Вот этот-то противогаз Фридрих учился вынимать из ребристой коробки и надевать за сорок секунд.
В ГДР тоже пришлось очень много работать. В основном рыли траншеи. Рыли целыми днями, только по выходным одевали форму, брали в руки оружие и бегали по полигонам. Бегали, залегали и стреляли, готовились оборонять ГДР от врагов. Готовились в поте лица, серьезно, сбивая отдачей правое плечо. Фридрих был инструктором у молодых гэдээровских "фолькс-полицаев", рассказывал им, как залечь в кустах на огневой позиции, как напасть на врага с ножом. За отличия в подготовке его бойцов Фридрих получил в ГДР много наград. Правда, эти награды он не носит. Так сложилась жизнь, что Фридрих не носит вообще никаких наград, хотя заслужил их довольно много. Гитлеровские сейчас выглядят слишком необычно и вызывают лишь интерес коллекционеров, гэдээровские вообще никому не нужны.
В "Фолькс-полицаен" Фридрих дослужился до командира роты, стал даже большим коммунистическим начальником. Гражданские учения в Германии тогда проводились очень часто, и каждый раз Фридрих командовал молодежью. За все эти годы никто и ни разу не попрекнул Фридриха в фашистском прошлом — отсидел свое.
Железный занавес был совсем рядом, каких-то сто километров. Но за этот занавес не тянуло — Фридрих был убежденным коммунистом.
Я задаю сокровенный вопрос: когда вы были более искренни и убеждены в правоте — когда были коммунистом в ГДР или десантником при фюрере? Дед морщит лоб, старается правильно подобрать слова на русском языке, который он, кстати, знает отлично. Если честно и откровенно, говорит Фридрих, искренним был всегда, никогда не приходилось кривить душой. Просто всю жизнь любил Германию и хотел ей добра. Когда был молодым, верил, что фюрер — благо Германии, готов был отдать за него жизнь. В лагере, пока валил бесконечный русский лес, многое переосмыслил. А главное, уже в ГДР, ему хотелось возродить Родину как можно быстрее, он много и с энтузиазмом работал. Недавно, на Первое мая, в Берлине произошли столкновения между левыми и правыми молодежными радикалами. Фридрих поймал себя на вопросе самому себе: а он-то сам — кто? И тут же говорит, что и в России сегодня тоже большая путаница между коммунистами и патриотами…
Фридрих ездил в Ивановскую область, посмотреть на лагерь, где провел четыре года, где переосмысливал свои взгляды и жизнь. От лагеря почти ничего не осталось. Провалившиеся крыши бараков, местами рухнули и стены. Все заросло не то что мхом и травой — большими деревьями. Взглянув на этот лагерь сегодня, подумаешь, что история прошла, сменился век и все забыто. Фридрих так не считает. Он уверяет, что спор между коммунистами и фашистами, который стал всем содержанием его жизни, не окончен. Все еще будет, говорит дед, допивая коньяк. Национализм, как и коммунизм, в отличие от него, Фридриха, бессмертны. Еще многим поколениям придется определяться, а может, и сражаться за свои взгляды.
1.0x
