ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

| | | | |
№16(543)
13-04-2004
ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ
Мерзлый череп земли, притрушенный травяной ветошью, купол темного звездного неба, внизу под ногами едва угадывется бельмо ещё не вскрывшегося ото льда озера, и от заберегов наплывает влажное дыхание воды-снежницы, странное чмоканье, всплески щуки-икрянки; сбоку кладбище, поросшее сосняком, фонарь молельщика вырывает могильный деревянный крест, похожий на голого человека, сполохи серебристого прозрачного света плывут над погостом и оседают в сыром ольховнике. А кругом, на многие версты, погруженные в ночь леса, и откуда-то издалека, как из-за крепостной стены, доносится угрозливый лай деревенского полкана…От деревеньки Часлово на холм по извилистой тропе мимо лесной часовенки, мимо кладбища неспешно, подмигивая, всползают огняные сверкающие жуки. И вот можно различить платок шалашиком, стянутый на горле хомутом, обвисшие плечи, косенькое старое тельце, белый узелок с пасхальной стряпнею. Вот и из-за лесных засторонков прибывают с заозерья, из всех деревнюшек, когда-то приписанных к этому приходу в селе Воскресение, где прежде была церковь,потом сгорела от молоньи, и вот остались от неё лишь три могутных камня, на которые уставщица тетя Нюра поставила дворовый фонарь с прикрученным фитилем, и бадейку с просяным веничком и освященной водой, привезенной накануне из церкви.. Ветхий требник, обернутый в целлофан, она бережно прижимает к груди. Поклонницы становятся в круг, как посвященные, ставят у ног фонари, раскрывают пасхальные дары: крашенки, батоны, баранки, куличики. Мужей нет, они в ямках за оградкой — Господь прибрал. Скоро и бабеней не будет, туда же отьедут; нынче одна забота, чтобы привелся ко времени транспорт и отвез. И этих четырех деревень не станет, на этих же годах вышают, превратятся в однодворицы, и темные власти в Москве сотрут их имя с карты России. Двадцать огней поднимаются слабосилыми столбами в небо, но куда им спорить со звездами. Те, малеханные, чуть больше просяного зернышка, но неугасимые; они зазывно поют сладкие стихиры и пугающе тешат редкий робкий взгляд поселянок.
Уставщица не начинает службы, ещё ждет кого-то, задирая рукав фуфайки, взглядывает на часы. Нет у неё ни просвирок, ни ладана, ни угольков, ни кадильницы, чтобы напустить пахучий сладкий дымок на богомольниц, ни свечек, чтобы возжечь на крестный ход, а после выставить на могилки родных. Легкий колкий морозец, разбавленный сосновым настоем и киснущей лесной травкою, продирает грудь, неожиданно вселяет торжество и умильность. Невольно шаришь глазами по небу, отыскиваешь там Божью тропинку и Христа, который должен спуститься с вершины алмазной горы на землю. Может, он уже за околицей, вон за той дремлющей в темноте опушкою, сидит на поваленном дереве, опершись на ключку подпиральную, и ждет наших умиленных гласов. Взгляд теряется, устает, шаря по безмерному океану; Храм небесный огромен и не хватает сил, чтобы обьять его во всей полноте, не достает ума, чтобы проникнуть в его глубину; такова человечья малость. Если уж звезда с маковую зернинку,так что есть ты, грешный? Миллиарды людей вот так же смотрели в небо и до меня, и так же до озноба продирала их оторопь.
Твердь небесных стен, в которые, кажется, можно упереться руками, вытоптанная до кремня пустошка-алтарь, в центре его невидимый престол, вокруг которого встали двадцать бабиц, а кладбище-за горний престол. Вот точно так же и три, и две тысячи лет тому назад стояли бабени на лесной лужайке, иль на бережине, иль на деревенском майдане, домогаясь от Всевышнего любви и милости… А где-то в престольной сияет огнями умильный храм Христа Спасителя, в тяжелых златокованых ризах молятся за Росссию архиреи, и под гнетом лет и изнурительной поститвы никнет долу, пытается выпрямить выю монах-патриарх, кидает с амвона прощающие взгляды на сановных, немотствующих сердцем гостей, которым президент нынче повелел быть на Пасхальной службе…Так может, и не нужны красно-украшенные , благолепные храмы? Да нет… Русский человек без красоты не живет; и если её нет здесь, под сводом пасхального неба, то каждая из беззавистных бабенок, верно, знает, что за неё молятся в тысячах русских церквей.
Женщины терпеливо ждут, не подтыкивают уставщицу.
— Слава Богу, мураш ожил, теперь и нам оживать придется, — дремотно говорит соседка Зина.
— Ага…И жить не давают и помереть не велят…
— Хозяина доброго нет. Чтоб турнул за шкиряку, да и на солнышко, расповадились. Мафинозия, вор на воре. Одни тащат, другие подметают, что осталось ещё, третьи на стрёме. Паразиты…
— Прошло время молоко ложками хлебать, настало время молоко шилом ести…
Тут из-под горы, тяжело пыхая, поднялся мужик в пыжиковой шапке и кожане. Луч от его фонаря резкий, широким клином шарит по небу, сметывается по нашим лицам. Глаза у поклонника по-собачьи грустные, похожи на черные пустые колодца. С месяц назад у него в престольной зарезали единственную дочь, и несчастный пришел на гору над озером с тайной просьбой. Встал позади круга, скрестил руки на груди; ещё не научился молиться. Наставница встрепенулась, развернула служебник и стала, запинаясь, тянуть канон. Мужик за моей спиной загулькал горлом, застонал. Я оглянулся, из выженных горем глаз сочилась влага.
"Да воскреснет Бог, и расточатся врази его, и да бежат от Лица Его ненавидящии Его…"
Вдруг ощутимо посветлело, будто свет истек от черепа земли, но небо с краями налилось кипящим мраком, а звезды раскалились добела. Наставница пошла по кругу, брызгая с просяного веничка на наши лица и на дары. Будто робея, привыкая к голосу, затянула фальцетом: "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…" Старенькие подхватили возглас вразбродицу, с пением потянулись ко кладбищу,и распахнув ворота, затерялись средь могил; мигали фонари, призрачно завивая кольца меж холмов, озаряли на миг кресты,подолы елей и корявые стволы сосен. Я подождал соседку. Увидал, как качается дворовый фонарь, огибая кресты, приближается ко мне. У бабени плат сбит на затылок ,красная нейлоновая куртка съехала с плеч, на ногах хлябают голенищами оранжевые сапоги.
"Поговорила со стариком…Говорю ему, — не скучай, скоро буду. Пристал лешой, уж две ночи из головы не вылазит. Наснился …Значит жрать, паразит, просит…Сказала: завтра принесу тебе блинков, но больше не проси. Пусть кормят те, кто тамотки нанял тебя на работу…Рыбы ещё просил. А я говорю: рыбы нету, некому ловить…".
Мы спустились к часовне, окунулись в сырой елушник, чавкая в болотине, подобрались к потаенной часовенке. Отломили от белого батона ( вот и тело Христово),зачерпнули кружкой из замшелого колодца святой водицы( вот и кровь Христова).Поели,запили, ненадолго притихли, вглядываясь в еловую чищеру, словно бы оттуда должен прибрести к нам Сын Богов.
Издалека, из хмары и мари сочилось, чуть толще комариного писка: "Христос воскресе…"
Владимир Личутин