ЕГО МАТЬ

33(508)
Date: 13-08-2003
Author: Александр РОСЛЯКОВ
ЕГО МАТЬ
За неделю до окончания избирательной кампании наш кандидат устроил, по традиции, пресс-конференцию, а после нее — фуршет. Верней, устраивала всё наша наемная команда профессионалов, называемая штабом. Один боец оплачивал фрахт помещения, другой — журналистов из газет, чтобы пришли; наш идеолог Иван Спиридонович писал тезисы программы, я — вопросы для задавания и ответы на них самого героя представления.
Платил он нам, согласно той же традиции, с лихвой, поэтому мероприятие готовили мы тщательно — и удалось оно вполне. Заказанная, как пицца на дом, пресса сыпала моими острыми вопросами, кандидат крыл моими же ответами, видеокамеры снимали — и в сумме эта виртуальность выглядела даже убедительней самой реальности.
С чем всех нас и поздравил наш начальник штаба, когда уже перешли из зала за фуршетные столы. Туда же ненадолго заглянул и сам герой — румяный молодец, такой тридцатилетний пончик с исполненным могучей платежеспособности лицом, бронированным от всего людского, словно инкассаторский автомобиль.
Как и на чем он эту непомерную способность сколотил, я, честно говоря, даже не знал. Лишь мне при найме было сказано, что мой труд над светлым образом заказчика предстоит в так называемом бесконтактном режиме. То есть его, президента благотворительного фонда по официальной справке, ни под какими видами не беспокоить и не отрывать от неких за семью печатями сокрытых дел. А все интервью с ним и статьи о нем лепить на чистом профессионализме; единственный возможный сырьевой источник для той лепки — его мама. Но лучше не вступать в контакт и с ней, попавшей прямиком из грязи в князи: раньше она преподавала что-то в ПТУ и, угодив за сыном в свой президент-дворец и черный, типа катафалка, "мерседес", сдурела на сквалыжности. В кампании взяла на себя роль завхоза — и потребовала, чтобы все купленные нам дискеты, ластики и авторучки были ей потом сданы по описи.
Это при том, что ее мясистый пончик, всей своей статью очень походивший на нее, отвалил на благотворительность по округу аж 8 миллионов долларов. И эта широко раскрученная цифра — очевидно, малая лишь часть всего чулка — била по мозгам нищего округа, конечно, наповал. Хотя поделенная на число голодных ртов она электорат этот — как выразился наш психолог, одноразовый народ — из нищеты ничуть не вызволяла, но верную победу в выборах для самого чулка народа гарантировала. Отчего он к нашей команде, и нанятой больше как дань проформе, комильфо, типа нагрудного платка — не чтоб сморкаться, а чтоб был,— питал еще и дополнительный элемент презрения.
Однако, соблюдая эту правящую дань, что заставляет у нас даже головного президента-атеиста по двунадесятым праздникам неловко осеняться крестом в храме,— наш пончик всё же подошел к фуршету. И все пятнадцать человек фуршетчиков притихли дружно, пока он с квелым видом что-то обсуждал с нашим начштаба. А наш начштаба — тоже мастер- класс! Профессор академии, по убеждениям — верный ходок и в баньку, и помимо баньки; когда надо, бархатный весь — но жальце есть! При мне, когда в другой кампании два пончика пообещали ему за перерасход лаве вставить паяльник в зад, показал им такую отпальцовку, что это мурло ему потом еще и приплатило.
Но я из-за бутерброда с дармовой икрой всё вглядывался в самого героя, с которым так за всю кампанию и не сказал двух слов, хотя наделал с ним этих виртуальных интервью немало. Кстати, с его мамашей, заслужившей ненависть всей команды своим контрольным носом во все наши щели, я не стал общаться тоже. После того как она мне придирчиво заметила, что бумагу надо экономить, а на работу ходить в галстуке, я понял, что ее подсказки не облегчат, а только затруднят мое ваяние светлого образа ее сынули.
Но какова, мне интересно было, его личная радость в той тайной битве за несметное лаве, в этой дорогостоящей, но не в охоту ему явно, политической игре? Понятно, те 8 лимонов долларов, затраченные на прикормку округа, он с лихвой вернет — поскольку нынче каждый доллар, вложенный в политику и власть, отбивается пусть не сторицей, но самдесят точно. Ну, будет у него этих лимонов за щекой не счесть, а — радость? Дворец у него уже есть, тех катафалков — задавись; но он сам сознает, что все эти добавочные цезарские почести, пресс-конференции, улыбки холуев — одно фуфло? А не фуфлыжна только органическая неприязнь всех к его скряге-маме — хоть, слава Богу, не пришедшей омрачать своей контрольной манией этот фуршет. Как ему чувствуется в этом виртуальном мире, где каждая улыбка, каждая печатная строка о нем, публичное рукопожатие известного артиста обходятся по своему, цинично устоявшемуся тарифу?
Что вообще за власть над всеми, вплоть до президента, смельчаком летавшего в реальном небе за штурвалом истребителя — но пасующего перед каким-то ритуальным рукоблудством — имеет этот надувной обряд? Которому, однако, платится живой плотью и кровью — и не только тех, обобранных бедняг, чьей кровью заправляется у нас этот ритуальный "мерседес". Но и ездец на нем, если его не грохнут киллеры из-за угла, пройдет огонь, воду, все медные трубы и паяльники по пути к той кровожадной золотой горе,— и сам на ее нервном гребне навсегда утратит сладкий сон и аппетит.
И словно в подтверждение этому один наш златогор даже не глянул в сторону столовых благ, на которые тихо напали остальные, с их голодных труб, участники всего спектакля. Он, наконец, договорил с нашим начальником, ему налили для близира сок в фужер — и он встал сказать обязанный всё той же круговой проформе тост:
— Позвольте поблагодарить всех единомышленников, что пришли. Кампания пока идет неплохо — в чем и конкретная заслуга всей команды. Чтоб победить — и, как говорится, еще больше сделать для людей, всех земляков! В общем добавить больше нечего, должен сейчас покинуть вас — а вы спокойно оставайтесь, продолжайте.
Он чокнулся своим близирным соком с парой соседей по столу — и с тем, в сопровождении охраны, удалился.
После его ухода, сразу раскрепостившего прижавшийся в себе народ, рюмку поднял наш, по иерархии, начштаба:
— Давайте выпьем всё-таки за кандидата, что нам выпало работать с такой неординарной, яркой личностью. Ну и за наш надежный коллектив: дистанцию в целом прошли достойно, кандидат, самое главное, доволен — надеюсь, это и для нас с вами не последняя кампания!
Все с удовольствием хлебнули превосходной, украшенной портретом кандидата, водки, всласть заели. Встал начальник полевого штаба, заместитель главного по непосредственной работе с населением: распространение листовок, продуктовых подку- пов, вербовка активистов — и так далее.
— Хочу честно сказать: никогда еще не работалось так легко с людьми. И агитировать не надо, идут сами: дайте листовок, литературы, голосуем только за него! Действительно, святой мужик: сколько больниц, школ в округе смогли буквально выжить с его помощью! За нашего подлинно народного избранника!
Затем поднялся зам по аналитике, испытанный в "горячих точках" боевой полковник, которого смертельное для нашей армии желание кушать досыта перевело со службы Родине на службу ее львиному чулку:
— За присутствующих дам — украшение нашей команды! А где такие женщины — там и победа! За кандидата, настоящего орла, который смог собрать вокруг себя такой букет!
От сладкой водки и деликатесов глаза у всех приятно заблестели; всех охватила та естественная эйфория, ради которой и наполняется в венце всяких трудов тарелка и стакан. Порывисто вскочила, как бы на алаверды, уже весьма подержанная дама из состава той, согласно прейскуранта, приглашенной прессы:
— Спасибо за слова в наш адрес, но и я хочу сказать: какое счастье иметь дело с таким человеком! Истинный рыцарь, меценат нашего времени, о котором хочется писать действительно живые, человеческие материалы! Так выпьем за него до дна!
И до дна выпили — и дальше похвалы, присталые разве покойнику, посыпались в адрес брезгливо бросившего нашу труппу пончика как из какого-то прорвавшегося рога изобилия. Никто никого за язык не тянул, контрольной мамы не было — как и каких-то скрытых средств подглядки и прослушки. Но по какому-то, знать, глубоко подкожному велению хмельные люди и по отработке своей службы продолжали на глазах друг дружки выгибаться перед удалившимся чмырем.
Встал с рюмкой и наш идеолог Иван Спиридонович — старый партийный жох, уже за 60, с его кондовой шуткой: "Как надел я портупею, так тупею и тупею!" Но в нашем виртуальном жанре оказался хоть куда, заткнет за пояс и трех молодых. Никто не умел так, как он, из пальца высосать для кандидата то, что у политтехнологов зовется "креативом": "Сильным — работа, слабым — забота! Рынок — но с человеческим лицом! Поддержка детства — инвестиция в завтрашний день", и так, без запинки, далее.
Причем, по старой парттрадиции, он и сам по ходу сочинения своей брехни начинал в нее верить самым трогательным образом. Когда я, ответственный за редактуру всех производимых нами текстов, брался его подсокращать, он, с дрожью своих стариковских жилок, напрягался искренне: "Ну ладно, это вычеркни, но этот пункт по одиноким матерям я не отдам!"
В итоге ж он и схватил самый обидный для его седин плевок со стороны ушедшего в свой бесконтакт заказчика. Его сделали еще и доверенным лицом кандидата — такой казистый, выступать на сходках ветеранов, старец — самое оно! И как-то он рассказывает на курительном порожке штаба: "Пришел на сходку, кандидат опаздывает, я перед народом вышел: мой доверитель сейчас будет, увидите, какой прекрасный, благородный человек! А он приехал, на меня даже не глянул, я хотел хоть поздороваться — а эти его охранники, хамье, меня чуть не в пинки со сцены! Да я лучше уйду, не надо ничего, буду на грядке лук сажать!"
И вот теперь, когда и до него дошла очередь тоста, он встал и произнес.
— От имени всех ветеранов — что могу сказать? Конечно, такой деятель, из молодых, а думает о старшем поколении, бальзам на сердце! Не только в лучшем смысле демократ — и настоящий патриот!
От этих слов Ивана Спиридоновича, про чью обиду знала вся команда, за столом, уже слегка и обожравшемся халявой, всё же запахло неким пересолом. Тогда взял слово наш психолог — тоже из армейских, этих "солдат у дачи", только мы бились не у дачи, а у целого дворца. Психологу вменялось и создать так называемый "слоган" — крылатый посул кандидата, чтобы все, задрав штаны, помчались за него голосовать. Работал он дней десять, набил на компьютере этих слоганов около двухсот — и обвесил ими все стены нашего штаба. От самого простого: "Моя забота — благо земляков!" — до более витиеватой зауми насчет каких-то дел под православный звон колоколов. В итоге приняли на штабе первое, про благо земляков. Но тут вмешалась эта вездесущая, как муха, мама благодетеля со своим творением: "Служить землякам не словами, а делами!" Поскольку земляки готовы были лечь под ее отпрыска и без всякого слогана, наш дипломат-начштаба утвердил сейчас же мамин перл. И наш психолог на том курительном, служившим для отвода штабных душ, порожке изматерился весь: "В гробу я видел этих мам! Им делать нечего — но на хрена ж тогда здесь мы, профессионалы?!"
И тут этот попухший на нечестной конкуренции боец явил всю стойкость грамотного оловянного солдатика.
— Действительно, у нас сложилась крепкая команда — надо отдать должное руководителю кампании. Но главное, что воодушевляло всех — это, конечно, сама личность кандидата. Его лидерский дар, вся энергетика — вот он покинул нас для своих неотложных дел, а его аура, как видно из речей людей, мистически всё пребывает с нами!
После того, как выпили и за мистическую ауру щекастого чулка, настала моя очередь; и я, деваться некуда, встал тоже с рюмкой.
"Едрена мать! Если б мы все, включая офицеров, сражались так же рьяно, как за это обожравшееся чмо, за Родину — она б давно цвела не хуже паразита!"— хотелось мне сказать. Но я уже имел неосторожность ляпнуть что-то вроде на другом банкете — после чего, лишившись тотчас регулярной службы, вынужден был пробавляться исключительно литературным заработком. А литературный заработок нынче — самое большое 20 баксов за газетную статью, писать которую неделю-две, и если напечатают. Конечно, можно еще героически, при обанкроченной прямой профессии, и собирать пустую тару из-под пива у подъезда — но в чем тогда, опять же, эта радость? Коль личная жизнь коротка — а в остальном, со сменой у нас культа личности на культ наличности, царит всеобщее равнение на эту впрямь мистически накрывшую всех золотую гору, оказавшуюся для земляков еще бессмертней, чем душа. И я сказал:
— Ну сколько можно повторять: за кандидата и за кандидата,— как на поминках в самом деле! Пора этот порочный круг сломать — и выпить за того, кто здесь совсем забыт, а между тем заслуживает самой главной благодарности!..
— Не понял! — бдительно воскликнул наш психолог, опустив на всякий случай уже поднятую рюмку.
— Ну и осел!— ответил я ему и остальным, стихийно повторившим его жест.— За его маму!
Я думал, кто-нибудь сейчас сблюет или хотя бы поперхнется — но недооценил сноровки наших профессионалов. Все тут же дружно вмазали и за указанную его мать — ничуть при этом не поморщась даже.
А назавтра она уже с утра оборвала все телефоны в штабе: по ее подсчетам, мы не могли вчера съесть столько колбасы, сколько ушло. Где, значит, эти лишние полпалки?