14(489)
Date: 01-04-2003
ДВА МАХМУДА
Эту запись переслали нам по электронной почте знакомые сирийские журналисты, недавно вернувшиеся из Ирака. Оно — на английском, но в нем — русская душа. Как могли, сирийцы пересказали монолог русского добровольца, воюющего сейчас под Басрой. Он просил их переслать на родину, в Северный Казахстан, письма матери и друзьям (их отсканированные в Дамаске копии мы уже отправили), а заодно рассказал немного о себе и о странной встрече, которая случилась в его жизни там, в Ираке. Дважды переведенный, этот монолог русского солдата в иракской армии — перед вами.
“Меня зовут Михаил Машков, мне тридцать один будет через месяц. Родился я в Новороссийске, но мать живет в Усть-Каменогорске, в Казахстане.
Это уже вторая моя война. До этого в Чечне повоевал, в первую войну. Я служил в 7-й дивизии ВДВ, потом в морском торговом порту Новороссийска работал на нефтезаливке, а в 95-м пошел прапорщиком в ту же дивизию. Никто не гнал, сам пошел по двум причинам. Во-первых, знал, что наше дело правое: я этих чечей еще в армии хорошо узнал. А во-вторых, по призванию, что ли: на войне мне легче было.
Был пулеметчиком, потом снайпером. Подпольные нефтеперегонные заводики чеченские жгли — знаю я, как это лучше делается. Ни разу ранен не был. Под Первомайским был — слышали про Радуева, наверное?
В 96-м, после войны, демобилизовался и оказался у разбитого корыта. В России я никому не был нужен, велели вернуться в Усть-Каменогорск и по законам зачислили меня в казахи. Так российского гражданства и не получил. Работал, где придется, в Россию на заработки ездил. Во Вторую чеченскую хотел воевать пойти — не взяли, потому как "иностранец".
Промыкался я так до 2001 года, и тут подвернулась возможность в Ирак поехать, по специальности работу получить за приличные деньги. Они как раз спецов нанимали, а гражданство их мало интересовало. В итоге в ноябре позапрошлого года прилетел в Багдад, оттуда — в Басру. Все это время работал тут и в Умм-Касре, в порту. Деньги матери пересылал, себе кое-что копил. Тут много русских работало, и, конечно, не только по гражданским делам.
Когда в прошлом октябре начались разговоры про войну, я уже тогда стал думать, не остаться ли тут до конца?
Я знаю, таких добровольцев тут около двухсот из всего бывшего Союза. Но здесь не только наши, конечно. Из иностранцев, которые воевать остались, гораздо больше арабов из соседних стран: сирийцев, иорданцев, саудовцев, палестинцев, йеменцев. Много мусульман из Африки и Европы, есть турки, иранцы, афганцы, пакистанцы, индонезийцы. И, как я потом выяснил, не только они.
Формально мы причислены к народным дружинам городского отделения партии Баас. Но, как видите, сейчас мы далеко от самой Басры. Вот наш отряд, в нем пятнадцать человек, каждый представляет себе свою задачу. Командир — иракец, он еще в ирако-иранской воевал. Помимо него, еще шесть иракцев, остальные — иностранцы. Из славян, правда, только я один. Зовут меня все Махмудом, а то, что я православный, никого не беспокоит: ведь мы с Тариком Азизом одной веры. Молимся в отряде мы по-разному, но бестолкового фанатизма тут ни у кого нет: дальше "Аллах Акбара!" не идет. Воюют здесь не столько за ислам, сколько за землю Ирака.
Уже участвовали в двух боестолкновениях: в ночь на 23-е у шоссе под Эз-Зубайром отработали по британцам, отколовшимся от колонны, а 25 вступили в бой с американцами у одной из горящих скважин в сорока километрах отсюда. Пока потерь нет, один легкораненный… Да нет, вроде не попал пока ни в кого, но кто там разберет?
Конечно, здесь все отличается от Чечни: жара, песок, ветер. Но главное, конечно, война. Я был добровольцем и тогда, и сейчас, но в этот раз я воюю ради чего-то более праведного. И, конечно, сильно различаются боевые действия. В этом "летучем отряде" я чувствую себя так, как, наверное, чувствовали себя чехи тогда. Могу сказать только, что в 95-м было страшнее. Америкосы же воюют совсем не так, как Российская армия. С ними все предсказуемей, что ли. Они, как роботы: все у них слишком сложно устроено. Кто им уставы пишет? У англичан все то же самое, только они побезбашенней — оттого, наверное, и потерь у них больше.
В общем, пока все нормально, никто за нами не гоняется, вся пустыня — наша, особенно ночью. Все пока идет так, как я и предполагал, — кроме одного.
Когда я только попал в отряд, все меня нормально приветили, лишь один парень, узнав, что я русский, здороваться не стал. Ну не хочешь, так не хочешь. Только после первого боя я узнал от командира, что он — иорданский чеченец. Зовут его тоже Махмуд, и был он, как и я, в Чечне в первую войну — только на другой стороне. Странно было мне это слышать, по правде говоря, не знал я, как себя с ним вести. Я стал к нему приглядываться, но общения не было.
А после второго боя он сам подошел ко мне, и мы поговорили — на ломаном английском, как сейчас с вами. Он сказал мне, что только теперь понял, кто настоящий враг ислама и с кем действительно нужно сражаться. Потом мы немного поговорили о той войне — кто в каких местах был. И если честно, не испытывал я к нему за ту войну ни озлобленности, ни чувства мести. Новая война нас побратала. Может, потому, что это — действительно для нас с ним правильная война?
Вон он сидит, "калаш" чистит. Пойдите, спросите его — интересно, что он вам обо мне расскажет.
Ладно, вы перешлите, пожалуйста, эти письма в Казахстан. Я черкнул там своим, чтобы не волновались. Все у нас пока нормально. Как в России говорят: главное, чтобы гранат побольше и в спину не стреляли.
Михаил Машков”
1.0x
